При церкви был гараж и церковная «Победа». И водитель Ваня. Когда отец Алексей куда-то ехал, мы часто просились: «Дедушка, возьми нас с собой?». Иногда разрешал! Дедушка венчал, крестил. Где-то надо было фату подержать, где-то попеть. Но помощь отцу Алексею зависела только от нашего желания. Никто ничего не заставлял. Так же, как не заставляли молиться перед едой, да и вообще молиться. Все происходило естественно. Бабушка была очень строгой, дедушка мягким-мягким. Но бабушка над ним — как орлица над орленком. Когда он днем уходил в свою комнату — закуточек девять метров, бабушка просто всех выгоняла во двор. Алексей Петрович отдыхает!
Я сейчас забыла церковную службу, и что значит то, или это, и когда какой праздник. А с другой стороны, может это и хорошо? Потому что, если я прихожу теперь в церковь, то — сама. А не из-за того, что мне говорят: «вот сегодня — Рождество, а завтра Пасха! Будем праздновать всей страной!…». Не может быть веры — от рассудка. Невозможно войти в храм только от того, что так надо. Детьми мы забегали в храм легко и свободно. Сейчас, небось, «верующие» сказали бы: «Оскорбляете!». Вообще это такая чушь! Я думаю: «Если я верую, кто может оскорбить мои чувства?!». Просто бред какой-то! Это же невозможно. Но насколько естественно было ходить в церковь в детстве, настолько сложно сейчас. Я редко нахожу там радостное, из прошлого. Хотя, дело может быть не в храмах, и не в священниках, а во мне самой. Может это я за жизнь так далеко ушла от своего естества, что стою сейчас на паперти, как Мария Египетская. И очень хочу в церковь.
«ВДАЛИ ОТ ШУМА ГОРОДСКОГО»
«Дорогие мои Ольга Михайловна, Оленька и Мишенька! Сердечно поздравляю вас со светлым радостным праздником! Ныне Воскрес Иисус Христос, Господь и Спаситель наш, для того, чтобы мы имели прощение бесчисленных грехов наших и жизнь вечную. Молитвенно желаю вам долгих лет здравия духовного и телесного. Радости, успехов в труде и учебе. Дай вам Бог всего, что вы просите в молитвах ваших. Спаси и Сохрани вас Бог. Присно молящийся за вас, грешный отец Марк».
Это наш дорогой друг написал нам в 97-м году. Он монах и совершенно удивительный человек. Но о нем хочется рассказать чуть позже. Сначала — про монастыри. Я всегда их любила. Для меня это такое заповедное место, «вдали от шума городского». Однажды шла по Рождественскому бульвару вверх к Сретенке и справа, за стеной, купола. Вдруг думаю: «Дай-ка зайду. Никогда тут не была. Вроде, открыто». И захожу. Сам монастырь еще не был реставрирован. Какие-то бараки одноэтажные, палисадники, куры… Я вошла, и произошло чудо: шума московского, городского стало не слышно! Вообще! Как-будто, под куполом оказалась. Все — и бараки, и люди, и палисадники, и куры, и я — все этим куполом накрыто. И ведь здания самого монастыря, повторяю, еще не было. Только маленькая церквушка. Вот так я попала в центре Москвы в совершенно иной мир — тишину, благость, в детство вошла. А после оказалось, что это монастырь и церковь Рождества Богородицы, а я ведь родилась 21 сентября — в день Ее Рождества. Вот как-то ноги занесли туда. Случай? Не знаю, не уверена.
…Однажды мы были на гастролях в Казани и решили поехать в Раифский Богородицкий монастырь. Сели в какой-то «рафик», приехали, познакомились с наместником — отцом Всеволодом. Молодой, лет 30-ти с небольшим. Веселый, общительный, разговорчивый. И вот с того раза, когда я оказывалась в Казани, всегда отправлялась в Раифский Богородицкий монастырь. Там есть, даже не святой источник, а целое озеро святое. Я в него окуналась. Интересно — лягушек полно, но они не квакают. Не мешают молитве. Такая стоит тишина. Отец Всеволод восстанавливал монастырь почти из ничего. Там была детская колония. Ну, то есть с начала, конечно, монастырь, потом его разрушили, сделали детскую колонию, а после — все по новой. И как-то очень быстро возрождался монастырь. Приезжаю — один храм восстановили. Через короткое время — еще один. Там, кстати, иконостас в главном храме потрясающей резьбы — восемнадцатилетний мальчишка вырезал. Может быть, даже из питомцев той колонии… Я спрашиваю батюшку:
— Отец Всеволод, а где Вы деньги берете?
А это были 90-е годы! Он говорит:
— А вот выхожу на дорогу, смотрю: едет какой-нибудь «Мерседес». Останавливаю: «Ну-ка, ребята, либо цепи снимайте с шеи золотые, либо денег давайте». Вот так. Рэкетирую.
Смешно. Я немножко знаю, как монастырям Бог помогает — через людей. Мы как-то поехали с Валентином Иосифовичем к отцу Всеволоду вместе со знакомым мясником. А что такое мясник в те годы? Это же целая мафия была! Наш — довольно милый человек, жена у него, дети, сам, кажется, татарин. И вот он погрузил в багажник мешок сахара, мешок крупы, что-то еще, что-то еще, что-то еще… и все отдал в монастырь. Он не молиться поехал, а просто отдать. Вот это замечательно. Однажды отец Всеволод говорит: «У нас сегодня постриг, хотите — останьтесь и посмотрите». А постригали тогда как раз отца Марка. Это удивительно! Мы стояли noодаль и видели, как будущие монахи в белых рубахах ползли к амвону, и как трижды настоятель бросал на пол ножницы, и трижды они поднимали их, прежде чем произошел постриг. Вот с тех пор мы с отцом Марком и подружились. Я не помню его мирского имени — он грузин, журналист грузинский. С замечательным чувством юмора и какой-то ангельской легкостью. Часто приезжал к нам в гости в Москву. Он и дом наш освятил, и дачу. Дети его обожали! Просто с ним было как-то очень просто и хорошо. Однажды приехал в пост, обедаем, водочка на столе:
— Вам можно, отец Марк?
— А я странник — сейчас можно.
Он нес тогда крест пешком в Грузию. Прямо из Раифского монастыря в Грузию: «Когда я принесу туда этот крест — война закончится». Война между Абхазией и Грузией. И вот опять я не знаю, случайность или нет, но отец Марк донес крест Католикосу — Патриарху всея Грузии и… война закончилась. Ну, не то, чтобы в тот же момент, но стала стихать, стихать, стихать и закончилась. А теперь этот крест, подаренный им, висит у меня дома. Деревянный, небольшой, удивительный.
Отец Марк уходил из Райфы, ездил в Афон, я его подвозила в посольство Грузии визу получать. Спрашиваю:
— Отче, а деньги-то у Вас есть?
— Да ничего, будут. Придут. А нет, так меня в автобус бесплатно пустят.
И все так легко, просто, спокойно.
Он вернулся потом в Райфу. Мы ездили к нему с Валентином Иосифовичем. В келье у отца Марка стоял компьютер, он за печатную продукцию отвечал. И уже был построен в монастыре огромный детский приют, прекрасный, красивый, и дом для гостей, где можно было переночевать, и много чего еще построено.
А вот еще… Как-то Алла Плоткина (она телевизионный режиссер, снимала «Бедную Настю» — потрясающе кадр выстраивала!) говорит мне:
— Ольг, поедем в Николо-Берлюковскую пустынь.
Сели в машину.
— А войди в попечительский совет!
— Ну, давай съездим — посмотрим.
И мы съездили.
Все в разрушенном состоянии. А там колокольня удивительная — самая высокая в московской области, чуть ли не выше «Ивана Великого», мало того там еще разместился психо-туберкулезный диспансер! И у заведующей кабинет был в алтаре храма! Безумие! Познакомились с наместником монастыря — отцом Евмением. Тоже молодой. Человек он образованный, закончил Бауманский. Но главное — очень теплый, добрый. Мы подружились. Я вошла в попечительский совет. Постаралась им помочь. Мы даже нашли место, здание, куда можно было перевезти диспансер. Спасибо покойной Швецовой — она принимала во всем очень горячее участие. И вот мы приехали через какое-то время с Гафтом и видели, как водружали крест на церковь. Он стоял сначала в самом храме, мы подошли к нему, прикоснулись, поцеловали. А устанавливали его с вертолета и то, только со второго раза удалось — такой сильный был ветер в тот день.
Вначале их там всего-ничего было: наместник — отец Евмений и еще двое, то ли монахи, то ли послушники. Через какое-то время приезжаю — сад посажен. И их трое уже — откуда-то из Новосибирска пришел человек. И еще через какое-то время появляюсь — а там уже ферма, мне дают с собой творог и сметану от собственных коров. Потом дорожки разбили, цветы посадили. Церковь стала обихожена. Правда — без помощи Божьей такое невозможно! Отец Евмений мне как-то рассказывал: «Нужен был мне гравий для храма, а денег ну совсем никаких нет. Стою вот так во дворе церкви и говорю: «Пресвятая Богородица, помоги! Гравий нужен — дорожки засыпать — а то люди по грязи ходят». И вдруг во двор заворачивает грузовик… с гравием и водитель говорит: «Отец, можно здесь высыпать, а то слишком много на линии взял, а выгрузить некуда». Вот так отец Евмений дорожки засыпал.
Очень мало сейчас в жизни радости. А там, в этих монастырях, мне так хорошо, тепло, близко. «Вдали от шума городского»…
Дедушка умер в кабинете КГБ. Папа подробно пишет в своей книге о том, как и за что отца Алексея арестовывали и сажали в сталинские годы. Дедушка выжил, выстоял, вернулся, поднял церковь, стал благочинным… А в конце 50-х — начале 60-х годов Хрущев развернул свою знаменитую антирелигиозную кампанию. Церковь стали в буквальном смысле душить налогами. Хрущев обещал, что к концу очередной семилетки «не останется ни одного попа». Дедушку вызвали в КГБ, и он попытался им что-то объяснить по-поводу зверского налога. Там же у него случился сердечный приступ, и он умер. Прямо там. В кабинете…
Есть фотография: дедушка в фуфайке сидит на каком-то пеньке в Алексеевке, как раз после возвращения из лагеря…
У меня такое ощущение, что дедушка для всех, кто его знал, остался некой высотой существа человеческого. Какой он был — все равно это словами не объяснить. Вот я выросла, у меня уже дети родились, а еще долгое время все священники для меня были… дедушка. По уму, по мудрости, по доброте. И когда я вдруг сталкивалась с чем-то иным, то не понимала — в чем дело!? Себя обвиняла: это я плохая, это я увидела в человеке т