Я уже на сцене и тут открывается дверь из служебного коридора и входит Павел Осипович. Никогда этого не забуду!
А потом в ТЮЗ пришел Михаил Левитин.
Он ставил «Пеппи Длинныйчулок». Я играла одну из фрекен. Там было целых три фрекен — такие «училки» в самом плохом смысле этого слова, с напрочь атрофированной любовью к детям. А дабы усилить нашу отвратительность, Левитин одел нас в одну юбку; получилась трехголовая Гидра. Мне он почему-то отдал роль самой злой из трех. Работала я, кажется, совершенно бездарно. Абсолютно не могла понять эту режиссерскую манеру. До слез от собственного бессилия. Помню, как пришла к Хомскому вся зареванная:
— Павел Осипович, у меня ничего не получается с Левитиным! Ничего! Ну, почему Вы не учили нас в институте играть всяких зверей? Вот в Щуке же учат этому. У них там «наблюдашки» какие-то, то-се. А Вы не научили и у меня теперь ничего не получается. Значит, Вы виноваты!
Он улыбнулся:
— Ничего-ничего, все получится.
Сейчас я даже не помню, как играла эту Гидру. Да и спектакль не прижился в театре. Зато у меня началась новая жизнь.
Завлитом в ТЮЗе работала Галя Ариевич — замечательная! Просто абсолютно замечательная! Зима была, наступал Новый год, на Пушкинской площади стояла огромная елка. И вдруг Галя передает мне записку. От Левитина! А там таким приказным тоном: «Жду Вас у елки во столько-то». И я… пошла. Совершенно не понимая, что это — свидание! И влюблена-то в него не была, наоборот переживала из-за Гидры. Ну, вот приказал и пошла. Мы погуляли, он отправился меня провожать домой на съемную квартиру, где мы жили с Борей. На углу у нас была кулинария, я купила торт и говорю Левитину: «А пойдемте к нам? Чаю попьете». Михаил Захарович позже рассказывал: «Я подумал изуверка какая-то или дура». А это просто была судьба. Только я еще не подозревала.
— Пойдемте к нам чай пить?
— Нет уж, я к вам не пойду чай пить.
Стали встречаться. Гулять, разговаривать. Миша невероятно интересный собеседник, очень много знает. И когда рассказывает о чем-нибудь, прямо загорается.
Под елкой мы встретились в декабре, а в январе, то есть буквально через две недели, я поехала с ним в Ленинград.
Это было ужасно. Что-то наврала Боре, типа лечу в Ленинград на пробы. Лечу! А в это время Левитин уже купил два билета на поезд в разных вагонах — конспирация! Боря меня не провожал, я же лечу — в аэропорт далеко. Но я-то была вовсе не в самолете, а в поезде. Муж узнал обо всем очень быстро: просто позвонил в аэропорт удостовериться, что мой самолет благополучно улетел, и выяснил, что такого рейса вообще нет в расписании.
И вот мы с Левитиным в Ленинграде. У нас буквально два или три дня. Живем в квартире престидижитатора, проще — фокусника. Ну а у кого еще мой эксцентричный возлюбленный мог снять угол?! Вошли в комнату, темно, я легла на кровать, Миша подошел, и я так страстно раскрыла ему объятия, что он немедленно получил в глаз.
Уже в Москве, расставаясь на эскалаторе в метро, мы решили, что любим друг друга и надо уходить из семей (Левитин тоже был женат) и соединяться.
Бог вернул мне ленинградский неловкий удар довольно быстро. Вхожу домой, прямо с порога говорю Боре: «Я полюбила другого человека. Я ухожу от тебя». Бац! Оплеуха.
Борю было очень жалко. Конечно, он не стал меня бить, но от отчаяния запер в комнате: «Я не пущу тебя на репетицию, пусть тебя уволят из театра». Я рыдала, вырывалась, жалела себя, а потом он уехал в Ашхабад. Разводиться с ним я отправилась одна в ЗАГС на проспекте Мира. Пришла и говорю:
— Разведите меня, пожалуйста.
— А где муж?
— Он сейчас уехал. Ну, пожалуйста, мне очень нужно развестись.
А тогда по закону обязательно должны были присутствовать обе стороны. Но вот чудо — развели. Попросили только заплатить за него тоже пошлину -25 рублей, кажется.
Чудом была и наша с Борей встреча лет 20 назад. Я знала о нем, что он женился, что у него много детей, что стал хорошим документалистом. И вот прибегаю в дом кино на «Ностальгию» Тарковского, в буквальном смысле прибегаю: зал полон. Тихонечко иду по лестнице, оглядываюсь по сторонам — может, местечко увижу. И вижу!
— Здесь свободно?
— Свободно, Алешка. Садись.
Это был Боря. Только он звал меня Алешкой. Посмотрели фильм, потом в буфете он угостил меня каким-то морсом. Кажется, был сильно взволнован. Попили морс и… разошлись. Я-то была абсолютно спокойна — мне домой надо, бегом-бегом. Больше мы не встречались.
А Левитин своей чудесной жене Маше ничего не сказал. И еще четыре года не говорил. Я снимала однокомнатную квартиру в Черемушках, он приезжал туда. А на праздники всегда уходил домой. Сейчас я не понимаю, как смогла прожить в таком положении столько времени. Он как-то завладел мною. Причем не только физически, но и интеллектуально. А его Машу я считала ангелом, которого нельзя обидеть. Она действительно — ангел.
Я с детства привыкла верить близким людям. И когда любимый человек говорит: «Сейчас, сейчас. Еще немножко потерпи…», — как я могу ему не поверить. Ждала, терпела, доверяла, плакала. И все это тянулось, тянулось и тянулось. Ну, я не любовница по натуре — я жена. И жить во лжи для меня не естественно. Тяжело было обманывать Машу, обманывать себя. И я решила закончить эту историю. Уехала к сестре в Саратов. Там заболела, простудилась. И вдруг, явился Миша. Каким-то образом нашел адрес, примчался, палку дефицитной колбасы привез. Пробыл он у нас ровно пять минут. Не то чтоб я его выгнала, а просто сказала, что это — все! Я не притворяюсь, не лукавлю, не шантажирую, а просто жить так больше не могу. И не буду. Все.
ГИТИС промчался незаметно. Я училась, снималась, играла в ТЮЗе, снова снималась. На четвертом курсе должна была прилететь зимой из Киева, на дипломный спектакль «Светит, да не греет» со съемок фильма «Город первой любви». Вылетела, все в порядке, вроде успеваю. А в Москве нас почему-то очень долго не выпускают из самолета. С ужасом понимаю — опаздываю! Хватаю такси, мчусь из аэропорта в учебный театр, но уже восьмой час и спектакль, конечно, начался. Тогда же не было мобильников, даже предупредить никого невозможно. И вот, выпучив глаза, вбегаю в Учебный театр, и тут же меня встречает Варвара Алексеевна:
— Все хорошо. Успокойся все нормально.
А в это время за меня по книжке играет роль другая актриса! И Вронская:
— Все хорошо, все хорошо. Успокойся!
Институт был закончен. Продолжалась интереснейшая работа в ТЮЗе.
Левитин развелся с Машей. И мы поженились.
РИТА ЯКОВЛЕВНА И КУРТ ВОННЕГУТ
Мне странно говорить о Михаиле Захаровиче Левитине просто как о режиссере, с которым довелось работать. В известном смысле и на определенном этапе он оказался как бы «постановщиком» моей духовной, интеллектуальной жизни. Как, впрочем, я думаю, и подобает мужу.
Он открыл мне очень много. Например — Курта Воннегута. Миша умел увлекать. Я даже в дневнике у себя тогда записала: «Я — боконистка!».
Из Куйбышева
Бабушка
Дедушка
Дедушка после лагеря
Мой папа в детстве
Мама
Папа самостоятельно выучился игре на скрипке и на пианино.
И даже собственноручно сделал рояль, но он сгорел при пожаре
По дороге в Алексеевку. Мама со мной и Герой
Я с братом Герой (Георгием)
Бугуруслан. 12 августа 1949 год
Мама, папа, Гера а я
Наш дом в Бугуруслане, где я родилась
Тетя Лида и дядя Гайк с дочкой Юлей
Мы с Герой. Новый год в детском саду. Костюмы шила мама
Людмила, мама, папа, Раиса, Георгий и я
Все дети мамы и папы
В Алексеевке
Перед путешествием на лодке
Привал. Та самая палатка, которую сшили и просмолили мама с папой
Мыс Герой
Бабушка и дедушка на фоне Церкви, настоятелем которой был дедушка — отец Алексей
Дедушка
Протоиерей Остроумов Алексей Петрович. Настоятель Успенской церкви г. Бугуруслана, снимки примерно 1950 года
Сестра Людмила
Оля маленькая
Михаил Левитин
Дочь Ольга в костюме — Шахматная королева
Мама
Папа за пианино
Папа и пасхальное дни
Мама сама делала цветы на пасхальный стол
Папа и мама
Мама и три дочери
В Париже с Левой Круглым. Лева в центре, я за камерой
Фаня и Шурик Шац
С детьми
Марьяна Лумме из Финляндии
Я, Марьяна, сын и мама
Дача под Загорском, которую мы продали, чтобы отправить дочь Олю в Америку
Мы с Валей
Левитин очень легко сходился с людьми, особенно когда дело касалось работы. Рита Яковлевна Райт-Ковалева была блестящим и единственным в то время переводчиком знаменитого американского писателя. Михаил Захарович загорелся идеей поставить «Бойню № 5 или крестовый поход детей» в театре Советской Армии. Как-то созвонился с Ритой Яковлевной и немедленно с ней подружился. Потом у них была невероятная взаимная симпатия, мне даже кажется, что Рита Яковлевна немножко влюбилась в Левитина. Мы часто приходили к ней вместе.
Маленькая квартирка около метро Аэропорт. Маленькая, невероятно доброжелательная Рита. Я не знаю сколько ей тогда было лет, но это и не важно — абсолютно живой, молодой, с особым чувством юмора, смешной и смешливый человек, встречал нас в прихожей, где уже начинались бесконечные стеллажи с книгами.
Они разговаривали, я больше сидела и слушала, заваривала чай, приносила кофе. Рита рассказывала про Маяковского, Лилю Брик, Фолкнера, Воннегута… Я впитывала.
Острота ума и удивительная деликатность — это тоже о ней. Я много еще не знала, не читала, но понимала и принимала все, о чем она говорила и никогда не чувствовала себя лишней. Она не только открыла для меня огромный пласт литературы, но и абсолютно новое отношение к жизни и к себе — с юмором, иногда даже саркастическим, с самоиронией. Я тогда была очень похожа на свой большой портрет работы Татьяны Ильиничны Сельвинской, который сейчас кажется в Бахрушинском музее: наивная девушка с длинными волосами с челкой и распахнутыми глазами, которые глядят на мир так доверчиво, что дальше некуда. Мне привычно было смотреть на гениальных людей снизу вверх.