Ну, вот есть во мне такое — брать от людей то, что нравится. И если раньше, до знакомства с Ритой Яковлевной, я бывала часто не уверена в себе: «Ой, да это я не умею. Ой, да вот того точно не смогу. Ой, да вы лучше меня!», то теперь во мне тоже появилась самоирония. Конечно это от Риты Яковлевны. Еще одна духовная «прививка», еще один душевный жизненный урок.
У Райт-Ковалевой мы познакомились с Куртом Воннегутом. Кажется, это был первый американец, которого я увидела живьем. Такой большой, курчавый, невероятно интересный! И как они с Ритой общались со мной! Абсолютно демократично, по-человечески. Никакого снобизма не было ни в нем, ни в ней. И это тоже урок. Я поняла, что великий человек не может быть снобом. Нет. Если, конечно, этот великий — не дурак.
«ЗОРИ». ПУТЕШЕСТВИЯ
С картиной «…А зори здесь тихие» мы объехали не весь мир, но полмира точно. Если я где-то и когда-то чувствовала себя «звездой», именно в смысле популярности и узнаваемости, то это в Китае. У СССР тогда еще были с Китаем довольно холодные отношения, и вдруг мне звонят и предлагают включить в какую-то делегацию, как представителя от фильма.
— Да, а почему меня? Почему не Андрея Мартынова — Васькова?
— Нет, Васьков не подходит по нравственным критериям, он живет с хозяйкой.
Хотя не было же этого в фильме напрямую! Не было! Я говорю:
— А то, что Комелькова вообще ППЖ — это ничего, не считается?
Ну, полетела. Как выяснилось в Китае картину «А зори здесь тихие» и мою героиню знали и обожали практически все. Они там почти каждую неделю по телевидению этот фильм крутили — так он им нравился. Мы жили в «Шератоне», где все-все вышколено, но обслуга не выдерживала — кидалась ко мне: «Жения! Жения!». Стоило зайти в какую-нибудь
убогую лавчонку, где прямо на тротуаре перед ней чистят рыбу (Китай — вот уж, действительно страна контрастов!), и тоже сразу: «Жения!». У китайцев был такой культ нашего фильма, что они даже у себя в оперном театре поставили «А зори здесь тихие». Мы ходили. Смотрели… И почти у каждого китайца тогда красовался на груди «октябрятский» значок, только не с Володей Ульяновым в центре, а с Женькой Комельковой.
Совсем по-другому встречали нас в Праге. Польша, Венгрия как-то не запомнились — один серый соцлагерь. А в Чехословакии-то мы оказались всего через несколько лет после того, как туда вошли советские танки. После всего этого ужаса и позора. Фильмы показывали то ли в посольстве, то ли в советском культурном центре, но точно не в кинотеатре. Этого просто не могло быть. Помню, как Лена Драпеко удивилась:
— Что это они к нам так пренебрежительно относятся?
— А как ты хочешь, чтобы к нам относились после всего этого ужаса 68-го года?!
Еще был показ «Зорь» в Западном Берлине. Год точно не помню, но тоже где-то начало 70-х. А вот день врезался в память навсегда — 8 мая. День траура в Германии.
Из СССР мы приехали в Восточный Берлин. Нас встречал роскошный Серж Камбаров и повез из Восточного Берлина в Западный. Тогда ведь еще стена стояла. И вот помню это ощущение: за спиной остается шлагбаум, и вдруг на той же улице попадаешь в совсем другое пространство. Другой цвет! Другой запах! По-другому одеты люди! Мы были с Люсей Зайцевой и Ростоцким. Серж выдал нам по 100 марок — бешеные деньги в то время для советского человека, и сказал: «Идите в магазин». Мы пошли. Люська через час или два выбегает: «Ничего нельзя купить! Ничего нету!». Все было, конечно, и именно от этого наступило такое обалдение, когда не можешь выбрать и раздражаешься, и уже вообще ничего не хочется!
И вот 8-е мая, Западный Берлин. Мы показываем «…А зори здесь тихие» в пресс-центре. День траура. Многие одеты в черные костюмы. (Там же погибло в последние дни войны огромное количество мирного населения.) После просмотра фуршет. И кто-то из нашей делегации вдруг предлагает: «Давайте выпьем за победу советского оружия!». Я смотрю на Ростоцкого и он как-то так ловко — раз-раз и перевел тему. Да, он сам воевал! Да, он потерял на этой войне ногу! Но мы уже показали фильм, сказали все, что хотели сказать! И Станислав Иосифович прекрасно понимал, как бестактно и неловко сейчас вместе с этими людьми в черных костюмах пить этот тост. Почти у каждого из них была потеря в семье и раны еще не зажили. Уже одно то, что мы показали «Зори» в Западном Берлине 8 мая — было само по себе совершенно невероятно! Это и была наша победа!
ВЕНЕЦИЯ
Ростоцкий любил и умел дарить. Так он абсолютно лучезарнейшим образом подарил нам с Ирой Шевчук фестиваль в Венеции. Мы прилетели, он нас встретил и был невероятно счастлив. Вообще, человек, который с таким вот счастьем дарит — это совершенно потрясающе! Фестиваль проходил на острове Лидо, из аэропорта надо было добираться на такси. Ну, как на такси — на катере! Он подарил нам море. Мы с Ирой дефилировали по пляжу в цельных купальниках и бесконечно улыбались. (У меня даже фотография есть, где по-итальянски так и подписано «Улыбка Ольги».) Мы еще самые молодые были на этом фестивале из актрис, и вот приходим на море, а нам все кричат: «Бикини! Бикини!». В конце концов все-таки спрашиваем у Ростоцкого:
— Что это такое бикини?
— Так, все понятно. Поехали в город. В магазин. Срочно! Бикини покупать.
У нас денег-то вообще нет, а он: «Поехали!». Тогда я в первый раз оказалась в магазине, где были только купальники, купальники, купальники, все эти бикини-шмекини и… можно мерить! Невероятно! Станислав Иосифович нас приодел и лучился от счастья!
А вот платья для фестиваля у нас были. Еще в Москве, прежде, чем нам ехать в Венецию, Нина Евгеньевна договорилась в Доме моделей на Кузнецком мосту, чтобы нам их сшили и… выдали на время. Осталась даже фотография, где мы с Ирой идем по красной фестивальной дорожке в почти одинаковых платьях. Только я в таком сиреневатом, а она — в зеленоватом.
Жили мы с Ирой в одном номере — в целях экономии, конечно. Но и спали в одной постели, огромной, но все-таки одной! Некоторое недоумение у персонала это вызывало. Но, мало ли, у «звезд» свои причуды… И вот мы уходим на пляж, а наши застиранные такие советские ночные рубашечки, засовываем под подушку. Возвращаемся, и я с ужасом вижу — постель красиво приготовлена на ночь, а поверх нее аккуратно разложена моя старенькая, обтрёпанная ночнушка.
В день показа «Зорь» Ростоцкий очень волновался. Накануне был пресс-показ после какого-то тягомотного турецкого кино. И ничего не понимающие журналисты хохотали, и даже уходили. На следующий день нас поставили последними — на одинадцать вечера! Три с лишним часа! Разноязыкий, веселый, но уже уставший фестивальный зритель. Зал полный, но кто-то шумит, болтает, двигается, а уже идут кадры, когда Васьков принимает пополнение. Ростоцкий в полуобморочном состоянии.
И снова я получила удивительный духовный урок: люди, какими бы они ни были, где бы они ни жили, что бы ни исповедовали, всегда видят, где добро, а где зло! Особенно в кино. Да еще у такого режиссера! Когда девочки на экране начали считать немцев, зал затих. И вот Женька убивает прикладом фашиста, спасая жизнь Васькову… раздаются аплодисменты. С этой минуты зритель стал переживать за нас! И Ростоцкий как-то оттаивал, оттаивал… Словом, не зря мы с Ирой шли в платьях из Дома моделей по красной Венецианской дорожке.
Но мы не знали, что нам предстоит еще раз «отстаивать честь родины». В большом номере Станислава Иосифовича наша делегация принимала то ли режиссеров итальянских, то ли дирекцию фестиваля — не помню. Вдруг Ростоцкий гордо заявляет: «Вы еще не знаете наших русских женщин!», наливает нам с Ирой по стакану водки: «Ну-ка, давайте!». У меня глаза на лоб полезли! Не то чтоб я спиртного до этого не пила, но — столько сразу?! С другой стороны — режиссерское задание. Что делать? Взяли мы с Иркой и хлопнули по стакану водки. Даже не опьянели — такое внутреннее напряжение было. Не посрамили ни режиссера, ни страну!
АФРИКАНСКИЕ СТРАСТИ
Мы прилетаем с «Зорями» в Уганду и прямо в аэропорту предупреждают: «Держите сумочки». И то ли не было самолета к окончательному пункту нашей поездки, то ли еще что-то, но нам предложили переночевать у каких-то советских врачей, чтобы улететь утром. Приезжаем, кто-то нас встречает: «Да вы не бойтесь! У нас тут ничего страшного. Только вот врачи ваши поехали в провинцию и пропали. Может быть, их съели». Ничего себе, думаю, «не бойтесь»!
Фильм мы все-таки показали. Добрались до какого-то селения, буквально в джунглях, натянули простыню между двумя деревьями (киноустановку, видимо, с собой привозили). И вот собрались зрители — голые до пояса, прикрытые юбками из листьев, кто на полу, кто на скамейках…
А дальше нам говорят в посольстве: «Дада Уме Иди Амин — глава Уганды устраивает на побережье большой праздник!». Мы должны быть. И вот стоит огромнейший Иди Амин, рядом его жена в чем-то наподобие сари и во весь живот у нее на этом сари огромный портрет супруга. Праздник был уж точно всенародный — Амин Дада, оказывается, издал указ, чтобы на побережье собрались все племена из всех районов Уганды. Они и собрались. Везде были выстроены палатки, каждое племя танцевало свои танцы — воинственные в основном. Причем, что меня поразило, он издал еще один специальный указ — в честь нашей делегации. Женщины должны быть одеты «прилично». А прилично — это как? В лифчиках. И вот на несчастных, полудиких африканок напялили самые такие простые бюстгальтеры из хлопка, наши мамы носили подобные, с пуговицами на лямках, грубо сшитые. Что-то очень трогательное в этом было. Ну а потом наступил просто кошмар. Товарищи (из посольства) и сопровождающие фильм товарищи (из Госкино) напились и стали отплясывать вместе с африканцами. Это было ужасно.
Уже по приезде домой я узнала, что Дада Уме Иди Амин был людоедом. Самым настоящим людоедом. И когда мы показывали фильм на простыне, и когда «гуляли» на празднике, в холодильнике у него хранилось человеческое мясо.