Когда пишешь романы, приходится воровать. Я бы в первую очередь хотела попросить прощения и поблагодарить всех тех людей, с которыми я познакомилась за годы путешествий и просто по жизни, кусочки чьих историй я украла и, поменяв имена, вложила в эту книгу. Вас слишком много, поэтому я не буду перечислять, я даже не уверена, что помню всех по имени. Но все-таки я никого не забыла. Люди, с которыми пересекаешься всего на день, могут стать источником вдохновения, а ты этого даже и не понимаешь до тех пор, пока, несколько десятков лет спустя, они не появятся в твоем романе.
Я искренне благодарю всех, кто помогал мне в работе над этой книгой, таким многонациональным винегретом – спасибо, merci, bedankt, gracias, הדות, , köszönöm, и obrigada. В частности я благодарю Джесси Остриан, Фабиолу Берджи, Майкла Бурре, Либбу Брей, Сару Бернз, Хелин Бут, Митали Дэйва (вместе с родителями), Даниэль Дэлани, Селин Форе, театр «Фиаско театр кампани», Грега Формана, Ли и Рут Форманов, Ребекку Гарднер, Логан Гаррисон, Тамару Гленни, Мари-Элизу Грамэн, Тори Хилл, Бена Хоффмана, Марджери Ингол, Анну Ярзаб, Морин Джонсон, Дебру Каплан, Изабель Керияку, И. Локхарта, Элайзу Маршал, Тали Мис, Стефани Перкинс, Мукеша Прасада, Уилла Робертса, Филиппа Робине, Лейлу Сейлз, Тамару и Роберта Шамхартов, Уильяма Шекспира, Деб Шарипо, Кортни Шайнмель, Слингз-энд-эрроуз, Андреас Сонджу, Эмке Спауэн, Маргарет Стол, Джули Штраусс-Гейбл, Алекса Ульета, Робин Вассерман, Кэмерон и Джеки Вилсонов, Кен Райт и всю команду «Пингвин янг ридерз груп». Работали всей деревней – в данном случае всемирной.
И, наконец, я хочу сказать спасибо вам, Ник, Вилла и Денбель: моей семье. Моим домашним.
Лишь одна ночь
Это не первый ее поцелуй. Даже не первый их с Уиллемом поцелуй. Но Эллисон кажется, что они целуются в первый раз в жизни.
Нет, это не из-за неловкости. Не то чтобы она не знала, куда деть руки, а он – куда девать нос. Совсем наоборот. Они подходят друг другу идеально. Целуясь впервые в новом году, Эллисон и Уиллем мысленно произносят одну и ту же фразу: Что-то новое.
Хотя, возможно, «мысленно произносят» – слова не самые подходящие, потому что во время такого сладкого поцелуя, как этот, «мысленно произнести» невозможно ничего, так как место разума занимают инстинкты, и за вас начинает решать внутренний голос. «Голос внутренностей», как описал бы его дедушка Уиллема.
В глубине своих «внутренностей» Уиллем в этот момент изумляется, что из всех людей Эллисон выбрала именно его. Как Яэль когда-то выбрала Брама. Он не знает, как и почему, но понимает, что это произошло, и произошло не просто так.
Эллисон вскидывает руки, как бы говоря: «Я же говорила». Она провела год в поисках Уиллема и той девушки, какой она была с ним. И вот, прошлой ночью, увидев его в роли Орландо на сцене Вонделпарка, Эллисон поняла, что снова обрела и его, и прошлую себя, ведь слова, что он говорил, явно были адресованы ей. Вечность и еще один день. Она почувствовала это. В глубине души. Но слушать внутренний голос было для Эллисон так непривычно. Девятнадцать лет своей жизни она прислушивалась к чему угодно, только не к своему внутреннему голосу. И, увидев Уиллема рядом с другой женщиной, таким лучезарно счастливым с этой другой, она ушла.
Но окончательно уйти ей не удалось. Потому что она здесь, в его квартире, и он целует ее, и она отвечает на его поцелуй. И поцелуй их кажется Эллисон совсем иным. И в то же время таким знакомым и понятным. Только ведь так не может быть. А получается, что может. Истина и ее противоположность – две стороны одной медали, как говорит дедушка Уиллема.
Ничто не вечно. И «первые» поцелуи тоже. Даже такие выстраданные, как этот. За окном слышится сигнал трамвая. Тут же, словно от сработавшей сигнализации, наши герои возвращаются к реальности. Эллисон и Уиллем отстраняются друг от друга.
Эллисон не знает, что дальше. Ей нужно успеть на самолет в Хорватию. Она и так сделала крюк, заехав к Уиллему, и поцелуй этот застал ее врасплох. Но что теперь?
Уиллем берет свой рюкзак, словно отвечая на безмолвный вопрос Эллисон, давая понять, что ответа так и не будет. И предлагает ей кофе.
И тут же ему хочется себя ударить. Перед ним девушка, которую он не видел в течение года, девушка, о которой он думал, мечтал, которую искал целый год, девушка, которую он только что поцеловал (он все еще немного ошеломлен этим внезапным поцелуем)… И первое, что он произносит в ее присутствии: «Пойду сделаю тебе кофе».
Но потом Уиллем кое-что вспоминает.
– Или чаю. Ты ведь любишь чай?
Крошечная деталь, казалось бы, но она так важна. Эллисон и правда любит чай. В поезде в Лондон, когда они впервые разговорились – почему-то о шоколадной крошке, – она пила чай. И позже, тем же утром, когда следующий поезд уносил их в Париж, тоже был чай.
Чай. Однажды. Год назад. Он запомнил эту деталь.
Тихий голос где-то внутри Эллисон («голос ее внутренностей», только она еще не знает, что так это называется) кричит: «Видишь?»
– Да, – отвечает Эллисон. – Не откажусь.
На самом деле она не то чтобы хочет пить… Несколько минут назад у нее во рту пересохло от напряжения, но после поцелуя это ощущение прошло. Только ведь речь сейчас о чем-то гораздо большем, чем просто напиток.
– Значит, чай, – говорит Уиллем. Он замечает, что что-то в лице Эллисон изменилось после его предложения, как тогда, год назад, когда она в шутку выпросила комплимент – а Уиллем сказал, что она смелая, добрая и открытая. Он ляпнул это наугад и теперь он вспоминает об этом. Все это отпечаталось у него в памяти. Он хочет все высказать. И выскажет.
Но сначала – чай.
Уиллем идет на кухню. Эллисон не уверена, пойти ли ей следом, но он вдруг поворачивается и говорит:
– Жди здесь.
И, сделав несколько шагов, добавляет:
– Никуда не уходи.
Эллисон садится на низкий кожаный диван. Милая квартирка – такая яркая, солнечная и современная. Интересно, это его жилище? Она еще не думала о том, где Уиллем мог бы жить. Вообще не думала, что он мог бы где-нибудь постоянно обитать. Когда она познакомилась с ним, все его пожитки умещались в одном рюкзаке.
На кухне, за приготовлением чая и кофе, Уиллем пытается собраться с мыслями. (Он смотрит на чайник – как говорит старая пословица, но тот кипеть отказывается.) Уиллем прочесывает шкафы в поисках того прекрасного чая, который его дядя Дэниэл приберегал для своей будущей жены Фабиолы, у которой скоро родится ребенок и с которой он сейчас уехал в Бразилию. Уиллем заваривает кофе – растворимый, потому что так быстрее. Все равно уже слишком много времени ушло на то, чтобы просто вскипятить воду.
Он ставит чашки на поднос и возвращается в гостиную. Эллисон сидит на диване. Свои летние сандалии она сняла и аккуратно поставила под журнальный столик. (Ее босые ступни… При их виде у Уиллема учащенно бьется сердце. Все из-за Эллисон, как если бы она сидела перед ним совершенно обнаженная.)
Уиллем ставит поднос на журнальный столик и садится на диван, на противоположной стороне от Эллисон.
– Надеюсь, ты любишь чай с ромашкой, – замечает он, – Просто это все, что есть у дяди.
– Хорошо, – отвечает Эллисон. Потом уточняет: – Дяди?
– Дэниэла. Это его квартира. Я живу здесь, пока он в Бразилии.
Эллисон очень хочется сказать Уиллему, что, она думала, он живет в Утрехте. Именно там затерялись его следы. Или так ей казалось, пока она случайно не услышала прошлой ночью, что в Вонделпарке будут давать «Как вам это понравится», и каким-то шестым чувством не угадала, что там будет играть Уиллем.
Случайности. Ничего, кроме случайностей. Уиллем пытается объяснить ей, подбирая слова так, чтобы не показаться полным идиотом:
– Дядя Дэниэл когда-то жил здесь вместе с моим отцом, Брамом. Когда они были молоды. Потом, пока дядя путешествовал, папа встретил юную и красивую девушку, с которой они провели вместе лишь день. Даже не целый день, а всего пару часов. Год спустя она возникла на пороге. И постучала в дверь.
«Как только что постучала ты», – думает Уиллем, но не говорит этого вслух. Он не хочет показаться гостье совсем уж психом.
– Это была твоя мама, – произносит Эллисон.
– Да. Моя мать. Она сейчас в Индии.
Уиллем думает о Яэль. Ему не терпится рассказать матери об Эллисон. Несколько секунд он наслаждается этой мыслью – что готов поведать маме о чем-то очень-очень важном. А затем он снова начинает наслаждаться видом Эллисон и ее босых ступней. Уиллем никогда не думал, что может прийти в восторг от одних только ступней, но, похоже, свои представления на этот счет пора пересмотреть.
Эллисон вспоминает, как Уиллем впервые рассказал ей о своих родителях. Это было во время их разговора? – ссоры? спора? – о любви. Уиллем случайно испачкал ей запястье пастой «Нутелла» и тут же ее слизал. Эллисон попросила его назвать любых людей, которым удалось не только влюбиться, но и стать одним целым. Яэль и Брам, ответил тогда Уиллем.
– Яэль и Брам, – произносит Эллисон: чтобы вспомнить их имена, ей не требуется ни секунды.
Она еще помнит, каким печальным был Уиллем прошлым летом. И тут же осознает, как, может быть, понимала уже тогда, что Брама больше нет. Но это не значит, что умерла и их с Яэль любовь.
Яэль и Брам. У Уиллема что-то екает в груди. Он был прав. Эта девушка так хорошо его знает. Знала с самого начала.
Он смотрит на нее. Она смотрит на него.
– Я же говорила, что помню, – произносит Эллисон.
Ночью, перед тем как он поцеловал ее, она сказала, что помнит их день в Париже. И что будет помнить его еще долго.
Уиллем ничего подобного не обещал. Но он может чувствовать вкус, трогать, слышать и вдыхать аромат каждой детали того дня, проведенного ими вместе.
– И я помню, – говорит он.
Нужно так много сказать, затолкать в крошечные песочные часы все пески Вселенной. Или заставить их просыпаться как можно медленнее.