Уиллем изо всех сил старается не рассмеяться.
Петра его отчитывает – по ее мнению, он опозорил всю труппу. Может, и опозорил, но Уиллем точно знает, что его исполнение было блестящим. Вот в чем, пожалуй, и заключена ирония судьбы. Но пусть, пусть Петра читает свои нотации и дальше. Пусть перечисляет все неправильные паузы, все ошибки в прочтении фраз, рассказывает о том, как он «издевался» над аудиторией.
– Сегодня ты сыграешь эту роль так, как Йерун, как должен играть его дублер, – командует режиссерша. Похожие слова она сказала Уиллему вчера, когда вызвала его заменить Йеруна, сломавшего лодыжку. Уиллема ее наставления почти сбили с толку, но Кейт уговорила его рискнуть.
– Побеждай или уходи, – так она, кажется, выразилась. Но Уиллем понял это иначе: «Побеждай и уходи». Так прозвучали для него эти слова. Прошлой ночью он думал, что «уходи» – значит «уходи в новый дом в Нью-Йорке, в процесс работы с „Ruckus Theater Company“» (компания, которую основали Кейт и ее жених). Но сегодня ему кажется, что этот «дом» пришел к нему сам.
– Тебе ясно? – спрашивает Петра, извергнув тонну критических замечаний вместе с дымом от выкуренных сигарет. – Ты сыграешь так, как сказал твой режиссер.
Уиллем сыграет так, как сказал его режиссер, но только теперь его режиссер – Кейт.
– Я сделаю так, как в прошлый раз, – говорит он Петре.
Лицо Петры становится пурпурным. Но Уиллема это не волнует нисколько. Что она может сделать? Уволить его?
Режиссер топает ногами и выглядит как ребенок, которому не дали пирожное. Стараясь сохранять невозмутимый вид, Уиллем с трудом сдерживает смех и старается не замечать, что и Линус прилагает отчаянные усилия, чтобы не расхохотаться в голос.
Ди тоже смеется.
Над тем, что ему только что рассказала его лучшая подруга. Пожалуй, вся эта история слишком сумасшедшая, чтобы в нее можно было поверить, но именно так обычно и понимаешь – это правда.
– Жаль, что Шекспир умер, – говорит Ди. – От такой истории он бы точно не отказался.
– Знаю, – отвечает Эллисон.
Мама Ди ставит на стол чашку кофе. С кухни доносится потрясающий аромат жареного бекона.
– Наша девочка звонит? – спрашивает женщина.
Ди точно не знает, в какой именно момент Эллисон превратилась из «его» девочки в «их девочку», но он поворачивает ноутбук, так что его мать тоже может поздороваться с подругой.
– Привет, детка, – говорит она. – Как дела? Не хочешь немного вафель?
– Привет, миссис…
Предупреждающий взгляд Ди мгновенно преодолевает четыре тысячи миль по кабелю.
– То есть Сандра, – исправляется Эллисон. – Звучит аппетитно. Но как же есть по «Скайпу»?
– Думаю, когда-нибудь станет возможным и это, – отвечает женщина.
Ди прикрывает ноутбук:
– Мам, я не разговаривал с моей девочкой уже неделю. Поговоришь с ней, когда она приедет.
Ди возвращается к экрану.
– Мне все еще нужно встречать тебя в аэропорту, ты не передумала?
– Конечно, приезжай. По-моему, мама тоже собиралась заехать. Говорила, что ты мог бы вернуться с нами.
– Когда там твоя вечеринка, говоришь? – спрашивает Ди.
– По идее, я должна лететь домой завтра после обеда. На самом деле прямо сейчас, по идее, я в Хорватии, – пожимает плечами Эллисон.
– Как у тебя много всего «по идее», – говорит Ди.
– Знаю, – смеется Эллисон, – но понятия не имею, что делаю.
Может, она-то и не имеет понятия, но уж Ди точно знает, когда девушка влюблена. Она практически светится, и это даже без восхитительной огуречно-йогуртовой маски, которую он запланировал как часть спа-вечеринки по случаю ее возвращения. Он придумал еще кучу мероприятий, но вообще Ди просто хотелось бы сидеть рядом и болтать с Эллисон как можно дольше. Он скучает по ней. Раньше Ди не знал, что можно скучать так сильно, как он скучал по Эллисон этим летом, но, опять же, у него ведь никогда и не было такой подруги.
– Как будто ты когда-нибудь знала, что делаешь! Теперь тебе хоть не стыдно признаться в этом, – поддразнивает он ее.
– Ты меня так хорошо знаешь! – шутливо произносит Эллисон, прикасается к ноутбуку, и ее пальцы появляются на экране. Теперь Ди знает, что все это не шутки. Он кладет руку на экран своего компьютера. Этим жестом они как бы говорят друг другу: «Спасибо, что привел (а) меня сюда. Спасибо, что понимаешь меня».
– Я скучаю по тебе, – признается Эллисон.
Как раз то, что Ди так хотел услышать.
– Я тоже по тебе скучаю, малыш, – отвечает он.
За его спиной возникает мать, и она снова появляется на экране. Женщина посылает Эллисон воздушные поцелуи.
– Он правда скучает. Мой мальчик тоскует, – говорит Сандра.
– И я скучаю по нему, – умиляется Эллисон.
Сандра просовывает голову вперед, и ее лицо оказывается прямо перед камерой.
– Как моя карта, пригодилась?
Перед тем как Эллисон уехала, Сандра подарила ей карту Парижа. Сначала Ди это немного смутило, как и вечеринка по случаю отъезда Эллисон, которую его мать устроила почти насильно, хотя они с его подругой даже не были толком знакомы. «Как будто вечеринка не по случаю отъезда Эллисон, а под девизом „Ди-наконец-то-завел-подружку“», – сказал он тогда. Его мать вопросительно вскинула брови и грозно произнесла: «А почему бы, собственно, не то и другое сразу?» (Аргументы Ди оказались неубедительными – вечеринка удалась на славу.)
– Мама, она не в Париже. Она в Амстер… – начал было Ди.
Но Эллисон обрывает его.
– Прекрасная карта, – говорит она. И рассказывает, как, глядя на схему города, решила проверить больницы, что привело ее к Рен, и к доктору Робине, и к дому на Блумстрат, а теперь – сюда.
– Видите, без вашей карты я бы никогда не дошла до цели.
Брудж устал как собака. Он большую часть ночи отмечал дебют Уиллема в роли Орландо. Проспав всего три часа, Брудж очнулся с ужасающим похмельем, вспомнив только, что они с Хенком обещали помочь с переездом Уиллу.
Друзья провели день, поднимая огромные коробки с вещами по неудобной лестнице. (Как назло, квартира Уилла находилась на верхнем этаже. Брудж посетовал – прямо-таки закон подлости. Пытаясь опровергнуть его заявление, Уилл убил минут пятнадцать.)
Теперь Брудж снова был дома. То есть не совсем дома. Вернее, не у себя дома. Эта квартира будет в его распоряжении еще пару недель, пока не придет время вернуться в Утрехт к Хенку. На спектакль Вилли сегодня вечером ему идти совсем не хочется, но он пойдет, потому что это Вилли. По крайней мере, у него осталась пара часов, чтобы выспаться. Все, что ему сейчас нужно, – снять пыльную, пропитанную по́том одежду и залезть под одеяло.
Открывая дверь, Брудж стаскивает с себя футболку.
И вскрикивает.
– О, черт, извините, – говорит он, надев ее обратно. – Не знал, что у Вилли гости.
У Бруджа легкое дежавю. Наткнуться на очередную подружку Вилли – раньше с ним такое случалось частенько. Но прекратилось это довольно давно. Очень давно.
– Прости, – произносит девушка. – Не знала, что кто-то должен прийти.
Брудж разглядывает ее внимательно и понимает:
– Подожди, я тебя знаю. Ты приходила посмотреть пьесу прошлым вечером. В парке.
Брудж сам вчера пригласил на вечеринку Эллисон и ее подружку. Только болтал в основном с ее подружкой – довольно миловидной особой, хотя все еще скучал по Кэндес, своей «девушке», которая теперь в Америке и дала ему время пожить отдельно. Но Вилли-то когда успел закадрить новую знакомую?
– Ты ведь Брудж, – замечает Эллисон.
– Да, все верно, – говорит он.
Парень устал, у него болит голова и все мышцы, так что меньше всего ему охота развлекать очередную подружку Вилли.
– А ты кто? – спрашивает он.
– Я Эллисон, – отвечает девушка. А потом поправляет: – Но ты меня знаешь как Лулу.
Брудж смотрит на нее с минуту. И заключает в объятия.
Когда Уиллем приходит домой, он застает своего лучшего друга и девушку, которую тот пытался помочь разыскать, за едой. Судя по всему, Брудж перевернул всю кухню вверх дном: на столе сыр, крекеры, колбаса, сельдь, пиво. Он кормит Эллисон. А Брудж делится едой только с самыми близкими людьми. Уиллем понимает, что его лучшего друга Эллисон покорила моментально.
– Вилли! – кричит Брудж. – А мы как раз говорили о тебе.
– Да? – Уиллем делает шаг вперед, и ему очень хочется поцеловать Эллисон. Он не хочет входить или выходить из комнаты, не поцеловав ее. Это ощущение ему в новинку. Но парень не целует ее – потому, что ему уж слишком непривычно. Создается странное впечатление, будто Брудж и Эллисон сидят за столом, намазывая сыр на крекеры, уже не первый год.
– Я рассказывал Лулу, ой, прости, Эллисон, каким бедолагой ты был весь год, – улыбается Брудж.
– Не весь год, – возмущается Уиллем. (Хотя на самом деле почти весь.)
– Хорошо. Кроме поездки в Индию. Потому что меня там не было, и я не знаю, как ты там себя вел. Он ездил в Индию на три месяца, чтобы увидеться с матерью, – объясняет Брудж. – Даже в кино успел сняться.
– Ты что, звезда Болливуда? – спрашивает Эллисон.
– Прямо-таки тамошний Брэд Питт, – язвит Уиллем.
– И может быть, по возвращении оттуда он и перестал быть рохлей. Но когда Вилли приехал из Парижа, на него смотреть было больно. И в Мексике, когда он не мог найти тебя…
– Хватит, Брудж, – просит Уиллем. – Нет необходимости выдавать все семейные тайны.
Его друг картинно закатывает глаза:
– Насколько я понимаю, Эллисон теперь член семьи.
Говоря о семье: Эллисон очень нравится смотреть, как Уиллем ведет себя с Бруджем. Не то чтобы она нуждалась в ободрении, но вид ее любимого рядом с Бруджем радует.
– Хотел отвести тебя поесть, – говорит ей Уиллем. – Но меня опередили.
– Можно все равно куда-нибудь сходить, если хочешь, – отвечает Эллисон.
– Осталось меньше часа до начала спектакля, – замечает Уиллем. – Сходим после, хорошо? Вдвоем.
– Не вдвоем, – произносит Брудж, – Уилл, Хенк, Лин – все пойдут. И они точно захотят познакомиться с ней.