Карцов взял его только из жалости — обидно, когда молодой парень на глазах у всех губит свою жизнь. Ивану Степановичу за двадцать девять лет службы не таких приходилось обламывать, но с Митькой сладить оказалось не просто. Вот уже полгода он на катере, а от старых привычек и старых дружков отказаться никак не может. И работает спустя рукава, без охоты, то и дело приходится напоминать, чтобы прибрал в рубке, зачехлил компас и сделал все прочее, входящее в его прямую обязанность.
Карцов и теперь напомнил:
— Проверь штуртросы.
— А я вчерась перед уходом проверял, были в полном порядке.
И тут врет да еще нахально смотрит в глаза. Вчера, как ошвартовались у причала, сиганул на берег, даже в кубрик не заглядывал. Что с ним делать?
Карцов махнул рукой и полез наверх.
На кораблях шла приборка, вахтенные и боцмана поторапливали матросов — скоро по распорядку дня завтрак, а уборка, видимо, затянулась, потому что за ночь снегу намело много.
Что-то и рыбацкие суденышки до сих пор толкутся в гавани, в это время они обычно уходят в море. «Похоже, не выпускают их». В море штормит, даже сюда заходит довольно крупная волна. На мачте сигнального поста висят черные шары штормового предупреждения. «Наверное, и нас не выпустят. Хотя до Заячьей губы ходу всего два часа, надо бы отвезти продукты, шторм можно переждать и там. Что касается механика, то ему ничего не сделается, если и покукует еще день-другой, а с почтой и вовсе нечего спешить, кому срочно, тот и телеграфом воспользуется».
На всякий случай Карцов все-таки решил сходить к дежурному по гавани, узнать насчет выхода. Тот сказал, что все выходы отменены, к вечеру ожидается в море до девяти баллов, а в заливе — до шести.
— Отдыхайте, — разрешил дежурный.
Но отдыхать некогда. Сашка давно предупредил, что в моторе надо притереть клапана, вот пусть и притирает. Митьке тоже работа найдется. Что касается самого Ивана Степановича, то дел у него всегда оказывалось по горло. Надо будет выписать накладную на шкиперское имущество; все сроки давно прошли, а его не выдают, потому что кто-то сказал вещевикам, что катер все равно пойдет на слом и нечего зря переводить добро. А на катере ни концов, ни краппов путных нет, да еще кой-какой инвентарь позарез нужен.
И на склад ГСМ надо сходить. Слава богу, хоть горючее пока дают безотказно, однако сегодня трудно будет достать бензовоз, потому что большие корабли запасаться будут, а для вспомогательного флота все делается в последнюю очередь, и тут уж ничего не попишешь…
К подъему флага торопились на корабли офицеры. Все они, за исключением молодых, пришедших прошлой осенью из училищ лейтенантов, хорошо знали Карцова и сейчас отдавали ему честь. Карцов смущенно козырял в ответ. Хотя ему и очень льстило такое внимание, но он и тут усматривал непорядок: во-первых, он не при форме, а во-вторых, по званию он — младший и должен отдавать честь первым.
— Как поживаете, Иван Степанович?
Это штурман с плавбазы Хворостов. Хороший парень, башковитый, только вот на базе зря сидит, ему надо на боевой корабль идти служить. База выходит в море редко, а штурману какая практика стоять возле стенки? Вот и в звании у него срок давно вышел, а присвоение очередного задерживают. И все из-за жены. Жена у Хворостова красивая, а сам он слишком ревнив, чтобы надолго оставлять ее одну.
— Спасибо, живем — хлеб жуем. А у вас что нового?
— Жену только что в родильный дом проводил, а тут на службу идти надо.
— Ну, теперь она и без вашей помощи справится. Кого ждете-то, сына или дочь?
— Хотелось бы сына, да уж как получится.
— Первую лучше девочку. И матери помощница по хозяйству, да и следующих нянчить будет.
— Какие уж там следующие! На одного-то едва решились, — сказал Хворостов и заторопился.
«Да, теперь как-то не в моде заводить большую семью. А зря. В больших-то семьях как раз и вырастают лучшие дети. И не избалованные, и умеющие помогать друг другу. А Хворостов теперь, наверное, уйдет с базы…»
— Иван Степанович, можно вас на минутку?
Это помощник с «Громобоя» капитан-лейтенант Власов.
— Посоветуйте, что делать. Боцман у меня, Горнищенко, тоже решил в запас уходить. Кого бы вы порекомендовали вместо него назначить?
— Поставьте Уткина. Мужик он хозяйственный, а в боцманском деле это — первейшее качество. И с матросами Уткин сумеет, его уважают, а это тоже не последнее дело.
— Пожалуй, верно. А я вот об Уткине как-то даже не подумал. Незаметный он какой-то.
— Работящие — они не очень заметные. Крикуны — те всегда на виду.
— Тоже верно. Спасибо, Иван Степанович.
— Не за что.
«Нет, с Уткиным они не прогадают. Если бы Уткин служил у нас на «Стремительном», я бы после себя именно его оставил. А пришлось назначить Сальникова, хотя он и супроть Уткина пожиже будет. Вот и за Барохвостовым недоглядел…»
Вспомнив об этом, Карцов решительно повернул к причалу, у которого стоял «Стремительный».
4
На мачте уже поднят был до места флаг «исполнительный», значит, осталась всего минута. В гавани замерло все, это была минута торжественного молчания перед подъемом военно-морского флага.
Мичман Карцов стоял на причале по стойке «смирно», испытывая волнение, которое поднималось в нем каждый раз в эту минуту и которое так и не стало для него привычным.
Вдоль обоих бортов выстроился экипаж «Стремительного», все смотрели сейчас на флагшток, пока еще пустой, но тоже как будто замерший в нетерпеливом ожидании. И только вахтенный офицер на левом крыле мостика напряженно смотрел на мачту флагманского корабля, стараясь не пропустить то мгновение, когда начнут спускать «исполнительный». Вот он сообщил: «Время вышло», и на всех кораблях разноголосо закричали:
— Флаг и гюйс па-ад-нять!
Запели горны, на крейсере оркестр заиграл гимн, над гаванью поплыл мелодичный перезвон склянок, а по флагштоку медленно пополз свернутый в трубку флаг. Вот он, не дойдя до нока нескольких сантиметров, дернулся, распахнулся, и его бело-голубое полотнище затрепетало на ветру.
Карцов облегченно вздохнул. Сколько времени потратил он, чтобы научить матросов поднимать флаг с таким шиком! Бывало всякое: то флаг развернется, не дойдя и до половины штока, а то и вовсе запутается в фале, и тогда приходится распутывать его руками — самое позорное зрелище не только для боцмана, но и для командира.
На флоте особенно щепетильны в таких вещах, как исполнение корабельных ритуалов. А уж подъем флага — этой святыни корабля — должен проходить с тем блеском, который неуловимо чувствуется во всем, что касается престижа корабля.
Карцов один раз был на открытии спартакиады в Лужниках, и его прямо-таки покоробило, когда поднимали флаг спартакиады. Ему хотелось подбежать к этим заслуженным мастерам спорта и показать им, как надо делать. Хитрости тут большой нет, нужна просто тренировка. Главное — вовремя резко дернуть за фал, чтобы флаг распахнулся сразу весь, а не болтался, как простыня на веревке.
Вот смолк оркестр, по кораблям опять разноголосо пронеслось: «Вольно!», в гавани возобновилось движение, но Карцов все еще стоял недалеко от нижней площадки трапа, потому что строй еще не распустили, командиры боевых частей объявляли, чем будут заниматься подразделения. Но Карцова уже заметили, вахтенные приветливо махали ему руками, а те, кто находился в строю, незаметно кивали.
Наконец строй распустили, и сам командир корабля капитан 3 ранга Гвоздев пригласил:
— Поднимайтесь на борт, Иван Степанович.
— Спасибо, в другой раз когда загляну, а сейчас тороплюсь. Вот только Сальникова хотел повидать.
Послав вахтенного за Сальниковым, командир сам спустился на причал. Карцов вытянулся перед ним:
— Здравия желаю, товарищ капитан третьего ранга!
— Здравствуйте, Иван Степанович. Вижу, вы давно на ногах. Тоже хлопот хватает?
— Есть маленько. Посудина небольшая, а догляд за ней нужен. Да и за ребятами тоже.
— Как этот, «полярник»?
— Сашок? Ничего, добрый моряк выйдет. Технику любит, начитанный и послушный… Осенью ему призываться, так вот просил меня замолвить словечко, чтобы, значит, на наш корабль его взяли.
— Добро. Сегодня попрошу военкома, чтобы направил его к нам. Или сначала в учебный отряд?
— Его можно и без учебного, прямо на корабль. Парень уже понюхал моря, да и специальность у него есть. Моторист.
— Хорошо, мотористом и поставим.
— Спасибо.
Сальников уже сбежал по трапу, стоит поодаль, переминается с ноги на ногу, а подойти не решается — боится помешать их беседе. Командир тоже заметил его, но взглядом дал понять, что разговор еще не окончен, и Сальников пошел к носу корабля, будто бы оглядеть борт — не болтается ли где какой конец или не поцарапана ли краска.
— Что-то давненько не заглядывали к нам, Иван Степанович, — говорит командир.
— Да ведь все некогда, то туда пошлют, то сюда, сегодня вот должны были в Заячью губу продукты доставить, а из-за погоды не выпускают.
— Н-да, погодка не для вас.
— К вечеру, может, утихнет, хотя прогноз плохой. Ну да нет худа без добра, клапана в моторе притереть надо, вот и займемся. Заправиться надо, а бензовоз сегодня не достанешь. Вот и кручусь.
— Когда будете посвободнее, заходите.
— Загляну как-нибудь.
Разговор, казалось, закончился, но командир не торопился прощаться. Вынул сигареты, предложил Карпову, оба закурили. Карцов догадался, что командир хочет что-то сказать, но то ли не решается, то ли не хочет говорить вот так, на ходу, поэтому и приглашает зайти.
Но вот, кажется, решился.
— Слышали, как наши боцмана оскандалились?
— Насчет всех не слышал, а про Барохвостова рассказывали, как он «флажка» выкупал, — улыбнулся Карцев.
А командир смущенно потупился.
— Было дело. — Помолчал немного, потом оглянулся на Сальникова, махнул рукой и решительно сказал: — А, чего тут юлить! Ошибку я допустил, сгоряча всю боцманскую команду без берега оставил. Понимаете, «флажок» пожаловался комбригу, а там пошли склонять по всем падежам весь корабль. Как будто и не было у нас ни отличной стрельбы, ни приза главкома, ничего не было! Обидно стало. Меня тоже по-человечески понять надо.