Пэррис выхватил половник из рук жены и швырнул его через всю комнату, где он с грохотом ударился об очаг.
– Зачем я только надеюсь на вас и прошу говорить от моего имени? Вы и простаку вроде Уолкотта не способны объяснить, что надо посещать богослужения, даже если он терпеть не может меня лично!
Пэррис повернулся и схватил со стола свою тетрадь. Тяжело дыша, он перевёл взгляд на Бетти.
– Принеси половник! Надеюсь, ты не настолько неуклюжа, как твоя мать и наша никчёмная служанка!
– Да, отец.
Бетти медленно встала и шуганула собаку, которая успела дочиста вылизать половник. Пока она ополаскивала его в миске с водой, преподобный сел на своё место и положил тетрадь рядом с салфеткой.
К тому времени, когда Бетти вернулась за стол, дыхание преподобного выровнялось, и Пэррис разговаривал как ни в чём не бывало – словно это не он только что вёл себя самым нечестивым образом.
– Я решил изменить тему воскресной проповеди. Буду говорить о том, что посещать богослужения нужно и важно – даже если вам не нравится священник. И что я такого ужасного сделал? Просил достойное жалованье? Требовал доставлять мне дрова? Так это, между прочим, предусмотрено контрактом. Но кто в последний раз пожертвовал хоть одно полено человеку, говорящему от имени Бога?
Он холодно улыбнулся и указал в сторону стола.
– По крайней мере, я благодарен за то, что могу разделить эту трапезу со своей семьёй.
Преподобный соединил ладони в молитвенном жесте, и мы все склонили головы.
– Мы благодарим тебя, Господь, за твою щедрость и молимся, чтобы Уолкотты вернулись в лоно Церкви. Молим также, чтобы семьи Тарбелл, Нерс и Льюис тоже одумались и мы увидели их на богослужениях. И, наконец, благодарим тебя, Господь, за то, что ты позволил нашему Томасу обучаться у преподобного Джона Мэйзера. Аминь.
Миссис Пэррис с удивлением вскинула голову и дотронулась до руки сына.
– О, это чудесная новость! Наш Томас тоже станет священником!
Томас кивнул, но на его лице не отражалось того же восторга, что на лице матери.
На протяжении многих лет преподобный навязывал своему сыну перо и книги, но письменным словом всегда больше интересовалась Бетти. Видя, как ей любопытно узнать, что это за знаки на страницах Библии, преподобный пошёл навстречу и обучал Бетти грамоте вместе с братом, пока она не проговорилась об этом кому-то из подруг. Когда распространились слухи, Пэррис отчитал дочь за «слишком длинный язык» и прекратил уроки, сказав Бетти, что ей стоит сосредоточиться на женской работе.
Именно благодаря Бетти мы с Эбигейл сумели написать наши имена. Когда родителей не было дома, Бетти учила нас грамоте, водя палочкой по золе или по грязи во дворе. Потом у неё даже появилась грифельная доска, которую Бетти прятала от родителей, и так моя мама научилась писать букву «Т» белым мелом.
Но я знала, что сердце Томаса не лежит к книгам. Ему больше нравилось держать в руке молоток, работая бок о бок с моим отцом. Они почти не разговаривали; Томас – в отличие от преподобного – был молчуном, как и папа.
– К счастью, у меня есть ещё одна чистая тетрадь, чтобы ты смог собраться с мыслями, Томас. На следующем богослужении я буду от всего сердца умолять прихожан о пожертвовании, чтобы купить себе новую.
У меня задрожала нижняя губа, когда я услышала слова Пэрриса. Посмотрит ли он сейчас на книжную полку? Увидит ли, чего не хватает? И если да, сумею ли сохранить самообладание, чтобы мой план осуществился?
Глава 10
Да, мы летаем на мётлах. Постоянно.
Преподобный Пэррис проглотил немного тушёного мяса и обернулся к своей книжной полке. Он вскочил и провёл пальцами по корешкам библий, остановившись в том месте, где была тетрадь.
– Благоверная, ты видела тетрадь – новую, которую я купил на десятинные деньги в прошлом месяце?
Госпожа Пэррис покачала головой. Пламя свечи отразилось в её удивлённых глазах.
Преподобный Пэррис вытаскивал книги с полки и совал их обратно.
– Куда делась тетрадь? Она стоила пять шиллингов!
– Я не знаю. – Госпожа Пэррис встала. – Вайолет, ты сегодня прибирала на полках?
– Я… – Я сделала паузу, чтобы вспомнить слова, которые репетировала весь день, на случай, если мне зададут этот самый вопрос. – Сегодня я только готовила рагу и пекла хлеб, госпожа. К тому же, мне строго запрещено прикасаться к вещам преподобного Пэрриса.
Она поджала губы.
– Бетти? Эбигейл? Вы трогали отцовские книги?
– Нет! – пискнула Бетти, нервно теребя кончик косы.
Эбигейл энергично замотала головой.
– Тетрадь не могла просто встать и уйти! – рявкнул преподобный. – Томас, ты что-нибудь об этом знаешь?
Глаза Томаса были так же широко раскрыты, как и у всех остальных. Мистер Пэррис исходил яростью, и его сын понимал, что наказание будет суровым.
– Я ничего не знаю, отец. Пока мы сегодня не встретились с преподобным Мэйзером, мне не требовались такие вещи.
– Конечно! Томасу тетрадь была ни к чему! – сказала госпожа Пэррис, кидаясь к стеллажу. – Она наверняка где-то здесь.
Наклонившись, миссис Пэррис принялась рыться на нижних полках. Преподобный стоял над ней, его лицо было цвета осенних кленовых листьев.
– Тетрадь стоила пять шиллингов! Пять!
Он пристально осмотрел нас одного за другим.
– Все стойте здесь!
Миссис Пэррис положила руку на плечо мужа.
– Самюэль, это всего лишь тетрадь…
– Пять. Шиллингов, – прорычал он. – Я копил несколько месяцев, чтобы её купить!
Я стояла с высоко поднятой головой. Я сильная. Как Тэмми. У меня в крови молнии. Я сильная. Как Тэмми. У меня в крови молнии…
Преподобный изучал наши лица.
– Кто мог на неё позариться?
Взгляд его серых глаз встретился с моим. Я вскинула подбородок и даже не дрогнула, но в душе жалела, что я – не огородное пугало и у меня нет палки в спине. Мне потребовалась вся сила воли, чтобы не рухнуть на пол.
Он повернулся к дочери, я с облегчением выдохнула.
– Бетти, – мягко сказал Пэррис, – почему ты не смотришь мне в глаза? Это ты взяла тетрадь?
Я увидела, как покраснели её щёки.
– Нет, отец.
– Тебе же будет хуже, если не скажешь правду.
Она покачала головой, но по-прежнему не поднимала взгляда.
– Я не брала вашу тетрадь, отец.
– Тогда ты не станешь возражать, если я обыщу твою комнату?
– Ищите, где пожелаете. Мне нечего скрывать.
Бетти облизала губы и сглотнула. В её словах было столько уверенности, что я забеспокоилась: не переключится ли преподобный обратно на меня. Но прежде, чем я успела всерьёз испугаться, Эбигейл ахнула.
– Не надо, преподобный! – всхлипнула она. – Не поднимайтесь туда, прошу вас!
Он резко хлопнул в ладоши.
– Воры! Воры в моём собственном доме!
Резко повернувшись на каблуках, Пэррис зашагал к лестнице. Бетти стояла с безумными глазами, наблюдая, как он уходит.
– Я блефовала! – прошипела она Эбигейл. – Ради тебя!
– Блефовала? Как ты вообще смеешь блефовать, когда мы… – Эбигейл рухнула в кресло и зарыдала. – Нам конец!
Миссис Пэррис подошла к своему стулу и медленно опустилась на него.
– Какую пакость ты устроила на этот раз, Бетти? – устало спросила она.
В самом деле, какую?
Пока миссис Пэррис и девочки были в гостях у Уолкоттов, я обнаружила, что не единственная, кто озорничает в этом доме. И это значило, что вот-вот разразится буря.
Три года назад Бетти утащила из дома собраний грифельную доску и мел. Доска принадлежала Джонатану Брэттлу, но Бетти была полна решимости продолжать обучение – с благословения отца или без него. Тогда мы с Эбигейл сочли её поступок просто ужасным, но Бетти в красках расписала, как несправедливо, что Томас – которому вся эта наука в тягость – продолжал учиться читать и писать, а она вынуждена заниматься вышиванием. Было трудно с ней спорить. И, уж конечно, писать мелом на доске оказалось куда интереснее, чем выводить своё имя палкой в грязи или пальцем в золе.
Грифельная доска была ещё одним нашим общим секретом. Я до сих пор помню тот день, когда, смущаясь, показала маме своё имя, накорябанное на этой доске, а Бетти – гордая учительница – стояла рядом с мной.
Мама была поражена.
– Здесь твоё имя? Вот эти закорючки обозначают «Вайолет»? И ты сама его написала?
Я кивнула и по маминому лицу поняла, что она преисполнилась гордости.
– Моя малышка учится писать?
Слёзы навернулись ей на глаза, и она обняла меня.
– Жаль, что приходится говорить такое, но никогда не показывай это хозяину и хозяйке.
Бетти схватила грифельную доску, и в мгновение ока вся моя тяжёлая работа пошла прахом.
– Я могу научить тебя писать твоё имя, мама Титуба. – Она изобразила букву «Т», и моя мама скопировала её, нарисовав две палочки.
– Ну, это было довольно просто, – сказала она, но когда Бетти дописала остальную часть имени, мама покачала головой. – Как это называется? – спросила она, указывая на первую букву.
– «Тэ». С неё начинается имя Титуба.
Мама ещё раз нарисовала две палочки и скрестила руки на груди.
– Думаю, с меня этого достаточно. Оставляю обучение вам, умные девочки.
Тогда я была благодарна Бетти за кражу доски, но до сих пор полагала, что это воровство было первым и единственным в её жизни.
Как бы не так!
Сегодня, когда я приподняла её матрас, чтобы положить туда четыре листа, вырванные из тетради, у меня глаза полезли на лоб. Рядом с доской и мелком были припрятаны бусы из ракушек, маленькие куколки и даже жемчужно-белая расчёска. Некоторые из этих вещей – кем-то забытые – Бетти и Эбигейл могли, вероятно, подобрать в доме собраний. Но под матрасом нашлись и другие предметы, которые совершенно точно не принадлежали Пэррисам – несколько напёрстков, записная книжка, карандаш…
Бетти и Эбигейл – дочь и племянница городского священника – часто бывали в гостях у разных семей, и как знать: не использовали ли они эти возможности, чтобы прикарманить парочку безделушек?