Я оставила их трофеи там, где нашла, прибавила к ним несколько страниц, вырванных из тетради, и положила матрас на место – так, чтобы маленький уголок одного листа торчал наружу. Я была уверена, что девочки не заметят его – а вот преподобный непременно заметит.
Мне было неловко подставлять девочек, но, увидев все эти ворованные сокровища, я почти перестала испытывать муки совести. И всё-таки – пусть даже Бетти и Эбигейл шпыняли меня весь последний год – я не получала удовольствия при мысли о том, что вскоре произойдёт.
– Вайолет, убери со стола, а потом сходи за хворостом, – тихо сказала миссис Пэррис. – По-моему, становится прохладно.
Я уже собрала большую вязанку хвороста, да и вечер был тёплым, но я кивнула.
– Да, госпожа. Действительно, холодает.
Миссис Пэррис смотрела прямо перед собой, её лицо было осунувшимся и усталым. Полагаю, она готовилась к той буре, которая вот-вот должна была обрушиться на девушек.
– Томас, а ты сходи к Хаббардам и спроси, нет ли у них какой работы. Я помню, миссис Хаббард говорила, что им не помешало бы отремонтировать сарай, а у мистера Хаббарда артрит рук. Думаю, ты можешь заработать несколько монет на новую тетрадь.
Томас поспешно вышел. Он явно был рад исчезнуть из дома до того, как вернётся отец. Я встала и быстро убрала остатки ужина. Мне тоже хотелось поскорее уйти.
Эбигейл до сих пор всхлипывала, хотя уже гораздо тише, а Бетти сидела, аккуратно сложив руки на столе, – с таким видом, будто бы полностью смирилась со своей судьбой.
На головы Бетти и Эбигейл вот-вот должна была обрушиться буря. Я использовала их, чтобы безнаказанно достать тетрадь и карандаш, которые теперь были завёрнуты в ткань и спрятаны на опушке леса.
Через две ночи я буду с Тэмми и Элизабет – моими новыми сёстрами – и вновь напишу своё имя.
– Миссис Пэррис! – прогремел преподобный со второго этажа.
Мы все, даже Бетти, чуть не выскочили из собственной кожи, услышав этот голос, наполненный такой яростью, что тряслись стены дома.
– Сейчас же приведите девочек наверх! И пусть Бетти принесёт кнут!
У меня бешено заколотилось сердце. Эбигейл вскинула голову; её покрасневшие глаза чуть не вывалились из орбит. Длинный, полный ужаса вопль вырвался из её горла.
Госпожа Пэррис склонила голову и глубоко вздохнула, поднимаясь на ноги.
– Ты слышала, что сказал преподобный. Принеси кнут.
Бетти окаменела, а Эбигейл издала протяжный вой – такой же, как в тот день, когда её якобы околдовали.
Дрожа всем телом, Бетти подбежала к матери и вцепилась в её руку.
– Мама, нет! Не позволяй ему! – Она ринулась к очагу и схватила стек. – Пусть бьёт этим. Скажи ему! Пусть хлещет со всей силы, как захочет. Но только не кнут! Скажи ему!
– Принеси его. Сейчас же, – ответила госпожа Пэррис ледяным голосом.
– Живее! – гаркнул преподобный сверху.
– Давай же! – взмолилась госпожа Пэррис. – Если будешь медлить, мне тоже достанется.
– Это всё ты виновата! – заорала Бетти, обернувшись к Эбигейл. – Я бы никогда не взяла ничего из этих вещей, если б ты меня не попросила!
– Вещей?.. – прошептала миссис Пэррис. – То есть… речь идёт не только о тетради?
Я помнила только один случай, когда преподобный использовал кнут для наказания. Капитан одного из кораблей нанял моего отца, чтобы прибить несколько досок, и он, работая на пирсе, уронил молоток в море.
Удары стека оставляют рубцы, но кнут может сломить твой дух.
Именно в этот миг я вспомнила, что раньше отец был больше похож на маму. Он привык смеяться. Как я могла забыть, что папа любил смеяться?..
– Вайолет, отправляйся немедленно! И не спеши возвращаться.
Я выскочила из-за стола и выбежала за дверь, с грохотом захлопнув её за собой. Я взяла корзину с крыльца и поспешила к лесу, гадая, долетают ли вопли Эбигейл до бостонской тюрьмы, в которой держали маму, и научился ли папа снова смеяться – где бы он ни был?
Глава 11
Я шла через луг Патнемов. Несмотря на тёплый вечер, моя кожа была прохладной и липкой. Я думала о Бетти и Эбигейл, которые наверняка планировали в субботу понежиться в постели, но теперь им придётся весь день сидеть с изодранной кожей и синяками. Да, я их подставила, но утешала себя тем, что девочки заслужили эту кару. Во-первых, они воровали у горожан. И, во‑вторых, их на самом деле так и не наказали по-настоящему за то, что они сделали с мамой. И с миссис Принс. И со всеми другими людьми, которые умерли по их вине.
Ну, если только они и впрямь не были околдованы.
Я покачала головой.
Где правда? И где ложь? Я была уверена, что мама никогда и никому не причинила бы вреда. Но Бетти и Эбигейл твердили другое – как и сама мама, пока не отреклась от своих слов.
Если ты обладаешь магией, означает ли это, что ты непременно должен совершать плохие поступки? И можно ли использовать силу, чтобы помочь человеку – как я пыталась помочь себе? У меня не было ответа на эти вопросы, а мама теперь слишком далеко, чтобы дать мне совет.
В отчаянии я пнула камень, откинув его со своего пути и подняв облако пыли. До полнолуния оставалась всего одна ночь, и я молилась, чтобы украденная тетрадь помогла мне получить ответы, которые я так отчаянно искала.
Впереди раздался жизнерадостный смех, и я замерла на полушаге. Там – в двадцати шагах от тропинки, на опушке леса, где я спрятала тетрадь, – стоял Томас Пэррис.
Сердце у меня подпрыгнуло, как у кролика, едва не попавшего в пасть гончей. Неужели Томас видел, как я прятала тетрадь? Неужто проследил за мной, когда я думала, что он ушёл вместе с отцом? Томас всё знает? И весь спектакль, который я устроила, был напрасным?
Я сделала несколько порывистых шагов вперёд – и тут услышала другой смех. Девичий. Я замерла. Томас был не один.
Я чуть приблизилась, прищурившись, чтобы разглядеть, кто там с Томасом. Девушка вскинула руки и провела ладонями по его волосам. Он обнял её, слегка приподняв, а потом вновь поставил на землю, наклонился и нежно поцеловал в губы.
– Ну, Томас Пэррис, что сказал бы твой отец, если б увидел тебя сейчас?
– Он бы сказал: «Томас, неси сюда кнут».
– Стою ли я наказания кнутом, Томас Пэррис? – проворковала она.
– Да пусть меня хоть заклеймят!
Он снова наклонился к ней, и по моему телу разлился жар. Я приросла к месту, боясь пошевелиться, боясь, что меня увидят… И всё же я не могла отвести от них взгляд.
В прошлом мы с Бетти и Эбигейл часами обсуждали, на что похожи поцелуи – и даже практиковались, целуя тыльную сторону ладони. Но в реальности я никогда не видела, чтобы кто-то целовался. Даже мои родители.
Тем не менее, все мы знали: люди это делают. Немало мужчин и женщин провели целый день в колодках за подобное проявление чувств.
Я была ошеломлена. Я не думала, что Томас Пэррис настолько бесстыден и будет целоваться там, где любой может увидеть… Однако я узнала голос девушки, как только она заговорила.
Вместо того чтобы навестить Хаббардов и справиться о работе, Томас Пэррис рисковал всем, стоя на опушке леса и целуя Тэмми Янгер.
Когда я увидела их, первым моим порывом было кинуться обратно в дом, но меня осенила идея. Тэмми Янгер наверняка наложила на Томаса какие-то чары, чтобы заставить его вести себя подобным образом. И теперь я могу использовать его беспечность в своих интересах.
Хотя я ещё не была полноценной ведьмой – мы не заключили соглашение и не написали свои имена в книге, – Тэмми и Элизабет показали мне, что я могу творить кое-какую собственную магию. В тот день, когда я пообещала нарушить заповедь Господа и украсть тетрадь, я ходила по ветру. И тогда же я ощутила силу Тэмми.
Я полагала, что некоторые люди именно таковы – они могущественны и обладают силой. Бетти и Эбигейл, например, были похожи на день и ночь: Бетти властвовала над днём, а Эбигейл жила в её тени. И думаю, я не ошиблась бы, сказав, что у преподобного Пэрриса, и у шерифа Корвина, и даже у моей мамы была в крови эта частичка молнии. Просто, возможно, у Тэмми молний больше, чем у других.
По тропинке, ведущей к лесу, можно было ступать неслышно. Мне хотелось застать Томаса и Тэмми врасплох – и не просто ради удовольствия. Я должна была показать Тэмми, что сила принадлежит не только ей.
Бродя по лесу, я практиковалась в том, чему меня научила Элизабет. Однажды я почувствовала себя лёгкой, как воздух, подкрадываясь к оленёнку и его матери. А в другой раз у меня под ногами раздался такой жуткий треск, что бурундуки брызнули в разные стороны.
Прямо сейчас всё должно было пройти без сучка и задоринки. Я втянула носом воздух и закрыла глаза. Я представила себя крепким растением-сорняком с длинным корнем, уходящим глубоко в землю. Затем я вообразила, как из меня вырастает жёлтый цветок, а потом вся вода во мне высыхает, я теряю вес и превращаюсь в одно-единственное семечко одуванчика – лёгкое, нежное и бесшумное.
Я выдохнула, ощущая, как становлюсь невесомой и вся тяжесть, которая была во мне, поднимается куда-то вверх. Мои громоздкие башмаки, казалось, сделаны из облаков. Я снова вдохнула, потом выдохнула и превратилась в клочок гусиного пуха, летящего по ветру.
Открыв глаза, я прошла по тропке, не подняв ни пылинки, и мои обычно тяжёлые шаги теперь стали бесшумными.
Магия! Моя магия!
Я приблизилась к ним. Быстро. Тихо. Томас и Тэмми по-прежнему обнимались. Я двигалась вперёд, хотя чувствовала тошноту, наблюдая, как они прилипли друг к другу и их губы сомкнулись.
Оказавшись в шаге от них, я топнула ногой по земле, возвращая себе вес, и ощутила ликование, когда они ошарашенно уставились на меня.
– Томас Пэррис?! – ахнула я в притворном изумлении. – Что, скажи на милость, ты здесь делаешь?
Томас отскочил от Тэмми. Его влажный рот был приоткрыт, как у рыбы, только что вытащенной из воды.
– Вайолет! Я…
Тэмми хихикнула и шагнула к Томасу, взяв его за руку.
– Это твоя подруга?