Вбегает Катюша. Лев Львович отпускает сестру.
Александра Львовна. Катюша, что же ты не уносишь чай!? Уже скоро надо накрывать к обеду.
Катюша. Слушаюсь, барышня.
Александра Львовна. У вас на всё один ответ – слушаюсь, слушаюсь! А кругом пыль, полы не терты, еловые ветки в вазе торчат с Рождества. А скоро уж Пасха!
Катюша. Я хотела убрать, да Софья Андреевна не велела. Ей-богу, барышня!
Лев Львович уходит, насвистывая.
Александра Львовна. Полный дом прислуги, а окна в комнатах черные, одна паутина, не видно ничего!
Катюша (торопливо). Окна в субботу будут мыть, Софья Андреевна сказали, баб с деревни наймут, как прошлый год…
Александра Львовна (со злом). Чем пререкаться, быстрее бы сделала. Как будто я требую чего-то невозможного! Вы же теперь не крепостные, вам деньги платят! Ты же здесь не в гостях, ты должна прислуживать, работать!!
Катюша вдруг принимается плакать. Александра Львовна спохватывается, обнимает ее.
Александра Львовна. Ну что ты, милая? Ну, полно, полно! Я же не виню тебя…
Катюша. Барин, Лев Львович, как приехали, проходу не дают… Стерегут в комнатах, щиплются больно. Теперь грозятся, что барыне доложат, будто я… по ночам в деревню бегаю… А я, барышня, ей богу, у батюшки была в последний раз на святки…
Александра Львовна вытирает Катюше глаза.
Александра Львовна. Ну, глупости какие! Ну, полно плакать… Я с ним поговорю.
Из верхних комнат слышен голос Софьи Андреевны.
Софья Андреевна. Саша, Саша, скорее, сюда! Снова приступ! Пошли Адриана за доктором! Катя, неси горячей воды… Скорее же, у него ноги отнялись! Да что же, никто меня не слышит?!..
Александра Львовна и Катюша торопливо бегут наверх. Услышавший крики Лев Львович проходит через террасу, с любопытством смотрит вверх.
На шум выходит Илья Львович. Братья молча ждут.
Сцена вторая. Письма
Середина мая, свежая и дружная весна. На перилах террасы выложены сушиться подушки и перины. По ступеням поднимаются Доктор и Софья Андреевна, одетая в шелковую юбку и нарядную блузку с букетиком цветов на корсаже. Доктор снимает шляпу, ставит в углу трость.
Софья Андреевна. Вчера на ночь долго растирала ему живот камфарным маслом, потом положила компресс со спиртом. Ел он сегодня рисовую кашу – я не сказала ему, что там коровье молоко, а то бы не стал… Хотела уговорить его съесть яйцо, но не смогла…
Доктор. А как температура?
Софья Андреевна. Кажется, упала. Он рано поднялся утром, я слышала, как он шаркает. Написал уже какое-то обращение к рабочим… Бедный, как посмотришь на него, на эту знаменитость всемирную – худенький, жалкий старичок. Совсем пожелтел от лекарств. И всё идут эти посетители, без конца…
Доктор (отставляя чашку). Ничего, голубушка… Кого Бог любит, тому и крест посылает.
Софья Андреевна. Знаете ли, Сергей Иванович, сегодня я видела сон. Длинная, узкая зала, в глубине фортепиано, и за ним один известный музыкант, наш давний друг, играет свое сочинение. Вглядываюсь: сидит у него на коленях мой умерший сын Ваничка, и я сзади вижу его кудрявую золотистую головку. И мне так радостно и спокойно на душе и от музыки, и от того, что Ваничка здесь… Стукнули ставнями, я проснулась, но мотив музыки ясно помнился мне и наяву. Так всё было реально, так живо, что я невольно заплакала и плакала долго в подушку, чтобы никого не потревожить…
Доктор. Бог с вами, Софья Андреевна, поберегите себя. Как это вы блузку подобрали под пояс, совсем по-французски! позвольте-ка ручку!
Софья Андреевна. Что же, пульс нехорош? Я не удивлена…
Доктор. И пульс хорош, и хозяйка хороша, но констатирую болезнь излишней самоотверженности…
Софья Андреевна. Нет, я не удивлена.
Входят Александра Львовна и Булгаков.
Александра Львовна. Здравствуйте, доктор! А мы со станции!
Булгаков. Льву Николаевичу прислали книги и целый мешок писем!
Александра Львовна. Погода чудесная! Как хорошо на природе! Мама, ты бы тоже погуляла.
Софья Андреевна(кротко). Как же я уйду, когда меня ежеминутно ищут и без меня не могут сделать самое простое? Вас тоже, Валентин Федорович, искали. Вы были нужны.
Булгаков. Лев Николаевич меня звал? Я поднимусь…
Софья Андреевна. Ничего, не беспокойтесь. Он уснул с час назад. Что это у вас?
Булгаков. Граммофонные пластинки. Новые.
Софья Андреевна. Кто же это заказал?
Александра Львовна. Я, мама. Ты же любишь…
Софья Андреевна. Нет, патефонную музыку я не люблю. Но ты, Саша, конечно, слушай. Тебе скучно здесь. Женщина не может жить одним общественным благом или делами родительской семьи.
Александра Львовна. Ты знаешь мои взгляды, мама, мне вовсе не хочется замуж! Мой идеал с детства – не выходить.
Софья Андреевна. Ты, конечно, это для кокетства говоришь, перед доктором…
Доктор (смотрит на часы). А пора бы Льву Николаевичу проснуться. Ну, я поднимусь.
Доктор поднимается по лестнице в верхние комнаты. Булгаков с удовольствием пьет шоколад.
Булгаков. Я шоколад пробовал в гостях у гимназического товарища. Мне с тех пор кажется, что у него какой-то роскошный, запретный вкус, как будто читаешь восточную сказку.
Софья Андреевна. Я помню, вы это рассказывали.
Булгаков. У нас дома никогда не подавали.
Александра Львовна разбирает письма.
Александра Львовна. Мама, тебе тоже письмо! Я отдельно положила.
Софья Андреевна (рассеянно). Это от сестры Лизы из Петербурга. Снова что-нибудь скучное, о крестьянской общине. Ведь придет же в голову женщине заниматься такими вопросами! Моя сестра, Валентин Федорович, ушла душой в финансы России. Постоянно общается с министром Витте. (Смеется.) Подумать только, когда-то Лев Николаевич за ней ухаживал! А женился на мне.
Булгаков. Больше ста писем за неделю! Сейчас сяду разбирать.
Булгаков садится за стол, выбирает несколько писем из стопки. Александра Львовна садится помогать ему. Софья Андреевна берет шитье, тоже садится у стола.
Софья Андреевна. Почитайте мне, Валентин Федорович… Мне всегда было странно, зачем они всё пишут. Наверное, денег просят?
Булгаков. Кажется, нет.
Софья Андреевна. Денежные просьбы – это невозможно что такое… То требуют уплатить их долги, то на обучение детей, то на свадьбу. Один раз инвалид с обрезанными пальцами, в подтверждение просьбы, обвел в письме контур своей руки – ему было нужно десять рублей.
Александра Львовна читает, усмехаясь про себя.
Софья Андреевна. Что там, Саша? Смешное?
Александра Львовна. Я себя вспомнила лет десять назад… От гимназистки письмо.
Софья Андреевна. Ну, прочти.
Александра Львовна. Здравствуйте, уважаемый Лев Николаевич… Пишу вам, чтоб рассказать о том, как я несчастна. Если бы вы знали, что это за гимназия, где я учусь! Начальница старая ханжа, с отжившей душой, встречает и провожает по одежке… Из девочек, насколько я наблюдала, всё такие заурядные личности, что трудно найти в них что-нибудь человеческое в истинном смысле этого слова. Все заботы и разговоры их сводятся к тому, чтобы погулять с реалистами… Приходишь домой – еще тоскливее, безотраднее становится на душе. Прошу вас научить, как жить, как быть полезной…
Софья Андреевна. Ты разве так чувствовала, Саша?
Александра Львовна. Точно так же. (Улыбается.) Только мне не к кому было писать.
Софья Андреевна (задумчиво). А всё же я послала тому инвалиду десять рублей.
Булгаков. А вот есть ругательное письмо …
Софья Андреевна (перебивает его). Знаете ли, Валентин Федорович, я как раз накануне думала: отчего женщины не бывают гениальны? Оттого, что вся страсть, все способности уходят на семью, на любовь, на мужа и на детей.
Александра Львовна. Мама, есть ведь Софья Ковалевская, Жорж Санд.
Софья Андреевна. Это исключения, а в общей массе именно так. Мужчины сделали из женщин своих рабынь, а теперь упражняются в насмешках и оскорблениях над ними… Я знаю, что и мой муж смотрит на женщин с презрением. Это потому, что до тридцати четырех лет он не знал близко ни одной порядочной женщины. Только бывал в заведениях, да распутничал с крестьянками.
Александра Львовна (возмущена). Мама, ты, наверное, забыла, что здесь присутствует твоя дочь!
Софья Андреевна (Булгакову). Я часто думаю, Валентин Федорович, почему судьба не дала мне полюбить простого человека, а назначила в спутники гения, да еще со всем грузом пороков и недостатков гения?!
Булгаков. Я бы только мечтал о такой судьбе, Софья Андреевна. То есть, я хотел сказать…
Софья Андреевна (перебивает). И ведь будет точно, как я и боюсь – для посторонних он останется светочем передовой мысли, а мы, его семья – те, кто положил жизнь на создание условий для рождения этой мысли – мы будем оплеваны и оклеветаны…
Александра Львовна(решительно встает). Что-то доктор не возвращается! Наверное, опять заспорил с папа о внешней политике! Пойду, посмотрю.
Александра Львовна уходит, Софья Андреевна смотрит на Булгакова. Тот перебирает письма.
Булгаков. Вот еще спрашивают о вере. «Скажите, как нужно молиться Богу, нужны ли какие действия или нет? Пожалуйста, разъясните нам эти таинства и пришлите ответ».
Софья Андреевна. Боже мой… разъяснить таинства! И ведь увидите, он возьмется разъяснять, и разъяснит, по полочкам разложит. И убедит себя и других, что для него никаких тайн и нет вовсе, и всю премудрость он постиг…