Катюша. Барыня спрашивает, вы не видали Валентина Федоровича?
Александра Львовна. Он на речку пошел, рыбу удить. (Брату.) Мне трудно поверить в этот рай, Илья. Ты хорошо говоришь. Но я как будто все это уже слышала. Слышала, читала в отцовских книгах…
Катюша уходит.
Илья Львович (усмехается). Может быть… Вы, младшие, росли совсем в другой обстановке. Всё кончилось, когда отец занялся своими духовными изысканиями.
Александра Львовна. Мы должны понимать – он не мог иначе.
Илья Львович. Даже если и так – нельзя простить, что он так переменился к своим детям и жене. Подумай сама, ведь он хотел невозможного! Какой катастрофой было бы для всех нас, если бы мама вдруг разделила его искания, и вместе с ним стала проповедовать христианство, опрощение и платонический брак! Чего он хотел? Чтобы она пошла с детьми побираться у паперти ради Христа?
Александра Львовна(упрямо). Всё же она могла постараться понять его!
Илья Львович. Да как его понять, когда он каждый год занят новой идеей! Одно время завел школы, и всех нас увлек в это дело – мы учили деревенских детей по его методе, писали педагогические статьи. Потом ему наскучило, да и политика вмешалась – почему-то нашли в этих школах рассадник вольнодумства… А в девяностые, когда был голод, он занялся устройством столовых и сбором благотворительных средств. И правда, многих спасли. Но голод и сейчас бывает, а это нужное дело он забросил. Потом увлекся этими духоборами – что в них? Хитрые, сытые мужики, которые не хотят отдавать сыновей в солдаты, чтоб не отрывать от хозяйства… Наконец, решил, что человек должен сам делать для себя всю черную работу – топить печь, возить воду, тачать сапоги…
Александра Львовна. Я помню, Илья, ты сам с ним катал валенки.
Илья Львович. Я и сейчас ношу эти валенки… Видишь ли, за всякое дело он берется с таким пылом и заразительным энтузиазмом, что способен любого зачаровать своими идеями. Ужасно то, что, только начав, он уже идет дальше, и теряет интерес. А сторонники, которых он навербовал, остаются позади, с недоумением и разочарованием.
Пауза. Илья Львович берет в руки графин с настойкой, но, подумав, отставляет в сторону.
Илья Львович. Ведь отчего мы, его сыновья, не преуспели в жизни? Не только же оттого, что над нами вечно висит домоклов меч сравнения с великим отцом… Допустим, у Льва есть на этот счет амбиции, а я вот никогда не стремился. Просто отец наш не научил нас правильной жизни – уменью работать, быть независимыми. Одна мать не может воспитывать сыновей. А его интересы с какого-то момента стали настолько далеки… Не могли же мы вместе с ним сочувствовать сектантам-духоборам или отрицанию искусства? К тому же, нас учили, что мы и так исключительно хороши, что мы богаты и графы, что нам открыто лучшее светское общество… Так и пошло: для меня – ранняя женитьба, долги от неумения вести хозяйство, скучная служба… Для Андрея и Михаила – карты, женщины, вино, тоже долги и ранние дети.
Александра снова подходит к брату, хочет приласкать, но не решается. Он нервно оглаживает лысину.
Илья Львович. Что ты смотришь? Да, облысел. Скоро будет пятьдесят, а там, считай, и жизнь кончена. Свезут на погост, как Машу, поплачут да забудут.
Александра Львовна. Ну что ты, Илья… Ты еще не стар, и здоровьем крепок.
Илья Львович. Наша нянька Агафья Михайловна говорила – не старый умирает, а поспелый.
Александра Львовна. Просто мы, Илья, не так живем, как нужно. Надо меньше спать, меньше есть, а главное, каждую минуту своей жизни стараться делать полезное. А то встанешь утром и спрашиваешь себя: «Как бы теперь провести время до обеда?» Или что веселее – покататься на лодке или поехать в коляске?…
Илья Львович(задумчиво). Из меня могло что-то выйти. Но меня погубило это сознание своей незначительности. Я всегда думал, что я глупее, хуже, вреднее, грешнее всех. И никто мне никогда не сказал: «Илья, ты не глупее и не хуже людей». А теперь уж поздно думать иначе…
Пауза.
Александра Львовна. Какой сегодня ясный, легкий день, и какие тяжелые разговоры! И зачем мы все время говорим? Ведь все уже сто раз было сказано… Все наши слова как будто из книг.
Илья Львович. Может, и правда. Нас не существует, а есть какие-то выдуманные персонажи, за которых уже кто-то написал всю их судьбу.
Быстро входит Лев Львович.
Лев Львович. Отец выжил из ума, с ним невозможно иметь дела. Я его спросил – есть ли бумага? Он сказал, что не будет отвечать. Значит, бумага есть.
Александра Львовна(возмущена). Ты так прямо говорил с ним о завещании?
Лев Львович. А что ж, всё молчать? Иначе ничего не добьемся – старик скрытен и упрям, как мул.
Илья Львович (вяло). Не нужно бы этого, Лев. Все же он наш отец.
Лев Львович. Я помню, что он нам отец, но думаю о нашей матери. Для чего же весь подвиг её жизни – переписывание целых томов по ночам, рожденье и воспитание детей, ведение дел всей семьи? Неужели всё это не должно быть вознаграждено? Отчего лавры и деньги достанутся постороннему человеку, который по какому-то капризу забрал себе власть над стариком?
Александра Львовна. Не твое дело судить об этом!
Лев Львович. Отчего же? Папа пожил! Благодаря дневникам, которые теперь в руках у Черткова, все уже знают, как он кутил в молодости. Как продал за карточный долг старый дом, в котором родился. А когда для увеличения своего состояния он скупил дешевые земли у самарских башкир, и потом продал их с многократной прибылью?.. Под старость ему вольно рассуждать о равенстве и воздержании, когда всю молодость он пил шампанское, шил сюртуки у лучших французских портных, волочился за женщинами и держал охоту с лошадьми, собаками и егерями!
Илья Львович. Оставь, Лев. В тебе желчь говорит, а тут нужно решать покойно…
Лев Львович. Я не могу быть равнодушен, как ты! Мне досадно, что мы снова делаемся заложниками его безмерного тщеславия. Ведь он катастрофически уверен, что облагодетельствует весь мир бесплатной раздачей своих сочинений!
Александра Львовна. Я не могу это слушать, я уйду.
Александра уходит.
Илья Львович (раздраженно). Оставь ты эти рассуждения… И тебе, и мне позарез нужны деньги, поэтому мы и сидим тут. (Усмехается.) Караулим. (После паузы.) Скоро и остальные слетятся.
Сцена четвертая. Приступ
Вдалеке слышится шум подъезжающей коляски, голоса. Лев Львович выглядывает во двор.
Лев Львович. Доктор приехал. Мама и секретарь его встречают.
Илья Львович. Отчего-то из всех людей женщинам более всего нравятся доктора и музыканты.
Лев Львович. Чего ж бы ты хотел? Чтоб им нравились земские служащие?
Илья Львович. Я думаю, это оттого, что музыканты все холостые, а доктора все вдовцы.
Илья Львович поднимается, чтобы уйти, но не успевает. Входят Софья Андреевна, доктор, Булгаков. Они разгорячены спором.
Софья Андреевна (обращаясь к доктору). Сыновья наши постоянно нуждаются, Сергей Иванович. Но мужу моему любые хозяйственные траты кажутся швырянием денег. Вот для меня непонятно швыряние денег на переезд за границу каких-то духоборов, о которых мы раньше и не слыхивали – просто затем, чтобы все газеты печатали об этом «благодеянии». Мне кажется, гораздо естественнее жалеть своего Власа на деревне, у которого и дети, и корова умирают с голоду.
Доктор. Вы правы, голубушка, что своим женским сердцем жалеете Власа. Но чтобы помочь этому Власу, нужно изменить и сломать всё наше дурное устройство жизни – рабство мысли, воровство, лень и пьянство… А Лев Николаевич борется именно с этим.
Лев Львович (громко, перебивая). Я где-то прочел, что русский народ в год пропивает около миллиарда рублей.
Булгаков (с горячим задором). Лев Николаевич говорит, что всё дело в религиозном сознании. Без него в России настанет царство денег, водки и разврата. Но я не согласен! Вера не может излечить пороков. Я считаю, что вера – это что-то успокоительное, вроде морфия.
Доктор. Вы, студенты, не умеете верить в Бога. А не умеете из упрямства, от обиды: не так создан мир, как вам надо.
Лев Львович. Лично мои убеждения таковы, что русский человек, особенно дворянин, не может не веровать. Знаете ли, как говорилось в старину: дворянин за веру – на костер, за царя – на плаху, за отечество – на штыки…
Илья Львович(негромко). А за двугривенный – под стол, петухом кричать.
Булгаков невольно прыскает со смеху.
Лев Львович (с вызовом). Над чем вы смеетесь, господин студент?
Булгаков (растерянно). Мы с Александрой Львовной вчера нашли ежа… Дети прислуги посадили его в ящик и закрыли досками, а сверху положили камень, чтобы не убежал. Но он ночью сдвинул камень и выбрался.
Софья Андреевна. Ежи необыкновенно сильны.
Доктор. В России теперь два лагеря, как этот еж и эти дети. Одни арестуют, а другие подлежат аресту.
Лев Львович. Тюрьмы необходимы. Без тюрем наши мужики нас же пожгут и перережут!
Илья Львович(желчно). Странно, что они до сих пор этого не сделали… Теперь сухое время, везде лежит хлеб, ничего не стоит бросить спичку.
Софья Андреевна. Бог с тобой, Илья! Как можно этими вещами шутить…
Илья Львович. Я не шучу… Они бьются из последних сил, чтобы прокормить детей, скотину, а мы полотно на рубашки в Голландии заказываем, устриц из Брюсселя. Когда мы в саду обедаем, а мимо проезжают мужики с сеном – что вы, не смотрите в их лица? Там же все их мысли написаны – взять бы вилы да благословить в живот…