Он нажал на ручку, и дверь приоткрылась. Из подвала пахнуло сыростью и плесенью. Яцек достал из кармана фонарик, прикрыл платком рефлектор и включил свет. Перед нами были круто спускающиеся вниз ступеньки. Я остановился в нерешительности, но Яцек смело двинулся вперед, и мне оставалось только последовать за ним.
Вскоре мы оказались в узком проходе с холодными и влажными стенами. Один поворот, второй, третий… Что-то зашелестело под ногами. Яцек инстинктивно направил туда луч фонаря — крыса! Огромная, сытая, она с минуту спокойно разглядывала нас, шевеля усиками, а потом не спеша скрылась в каком-то закоулке.
— Идем отсюда, — тихо предложил я, с трудом переводя дыхание. — Терпеть не могу крыс.
— Уже раскис? — пристыдил меня Яцек, хотя, должен сказать, и у него голос звучал не слишком уверенно. — Что нам крысы… Раз уж мы добрались сюда, то нужно не отступать до конца.
Очень может быть, что он только ждал моих возражений, чтобы отступить с честью, но я тоже взял себя в руки и больше не сказал ни слова. Я даже взял у Яцека фонарик и пошел впереди.
Внезапно путь нам преградила дверь, запертая на массивный засов. Я остановился, беспомощно глядя на Яцека. Он, однако, оказался подготовленным к такой ситуации и, отодвинув меня в сторону, поддел засов толстым железным прутом.
— Что ты делаешь? — Я ухватил его за руку. — Ведь это же будет кража со взломом!
— Какая кража, лопух! Во-первых, тут не заперто, а во-вторых, неужели тебе не ясно? Некоторые фрицы еще надеются, что снова отберут у нас эти земли. Вот и припрятали здесь кое-что. Но не бойся — им теперь не вернуться. Так говорит мой батя, а уж он-то знает.
Он посильнее нажал на прут — и засов уступил. Мы вошли в большое помещение, которое во время войны, наверное, служило бомбоубежищем. Луч фонарика осветил неоштукатуренные стены, вырвал из темноты кран с раковиной, кучу пустых консервных банок.
— Гляди! — внезапно воскликнул он.
Я увидел два поставленных один на другой ящика.
— А может, лучше бы…
Но Яцек, не слушая меня, подошел к ящикам, поднял крышку верхнего и многозначительно присвистнул. Я подошел к нему и заглянул через плечо. Ящик был полон каких-то блюд, никелированных сосудов, позолоченных и покрытых гравировкой кубков.
— Железки, — проворчал неодобрительно Яцек. — Какие уж тут револьверы…
— А в другом что?
Мы с трудом отодвинули верхний ящик и заглянули в тот, что лежал, ниже. Тут тоже не было оружия. Но то, что мы там обнаружили, было, пожалуй, не менее интересно: сначала Яцек вытащил педаль, потом — цепь и кожаное седло и наконец — колеса и раму. Велосипед! Самый настоящий, только что разобранный.
В ящике были еще какие-то механизмы или приборы, но нам уже было не до них.
— Бери! — Яцек сунул мне в руки раму и одно из колес. — А я понесу остальное.
— А можно…
— Перестань трепаться, — отрезал он. — И сматываемся отсюда, пока нас крысы не сожрали.
А тут и в самом деле раздался подозрительный шорох, и из-за пустых консервных банок вылезла огромная толстая крыса, волоча за собой длинный тонкий хвост. Мы поспешно двинулись к выходу. Ступеньки были скользкими, я даже чуть было не упал.
— А теперь — осторожно, — скомандовал Яцек, когда мы добрались до входной двери. — Главное, чтобы этот тип с верхнего этажа нас не застукал.
Мы уже добрались до самого забора, когда нас настиг луч фонарика. Я успел бросить в траву раму с колесом.
— Вы все еще здесь? — донесся до нас грубый мужской голос. — Что это у тебя?
Слова эти были обращены к Яцеку, который успел только прикрыть полой куртки свою ношу.
— Ну, чего молчишь! — угрожающе крикнул мужчина. — Что ты там прячешь?
— Так это ведь кот, — отозвался Яцек. — Мы только сейчас нашли его.
— Мяу… — тихонько пискнул я. — Мяу, мяу…
По-видимому, мяуканье у меня получилось неплохо, потому что мужчина прекратил расспросы.
— Проваливайте отсюда! — прикрикнул он. — Ночи на вас нету.
Фонарик погас. Выждав еще немного, мы перебросили через забор раму и колеса, а уж потом полезли сами.
Велосипед мы упрятали в сарайчике. Яцек для пущей уверенности прикрыл его рваным матрацем и присыпал соломой.
— А теперь — бежим по домам, — скомандовал он. — Как бы нас там не хватились.
— А что будем говорить, если спросят про этот велосипед?
— Скажем, что какой-то дядька нам его подарил. Худой такой и с усами.
— А поверят?
— Если поподробней расскажем, как выглядел, то обязательно поверят. Бывают ведь разные чудаки, правда? Только запомни: высокий, худой, усатый, в кожаной куртке. А еще — прыщ у него на носу и шрам на левой щеке. Не забудешь?
— Запомню, — ответил я без особого энтузиазма.
— Ну, значит, пока, Мацек. Завтра займемся им: соберем — и гуляй душа!
Чертов велосипед никак не хотел собираться. Колеса не устанавливались в вилке, цепь соскальзывала, винты не подходили. Мы возились с ним до темноты, мама не могла прийти в себя от изумления, потому что за обедом я впервые удовлетворился единственной тарелкой супа и сразу же выбежал из-за стола. Но все же прихватил с собой кусок хлеба, толсто намазанный смальцем со шкварками. Уже почти в полной темноте Яцек завернул наконец последнюю гайку, натянул цепь и отрегулировал руль. Он неплохо разбирался в устройстве велосипеда, потому что у его старшего брата когда-то был велосипед и Яцек помогал ему ремонтировать его, пока брат не уехал в Кельцы.
— Готово, — объявил наконец он, вытирая лоб черной от масла рукой. — Пробуй первым.
— Так я… — смущенно запнулся я, — понимаешь… я еще никогда не катался на велосипеде.
— Не умеешь? — Яцек искренне удивился. — Тогда смотри, как это делается.
Он вскочил на седло, оттолкнулся и выехал из сарайчика во двор. Там он сделал круг, восьмерку, а потом даже отпустил на некоторое время руль. Наконец он резко затормозил и соскочил рядом со мной.
— Отличный велосипед, — сказал он, передавая мне руль. — Ходит как часы. Пробуй.
Оперев велосипед о забор, я забрался на седло и покрепче ухватился за руль.
— Давай, я подтолкну, а ты нажимай на педали. Пошел!
Я проехал не более метра, покачнулся и грохнулся на землю. Сзади громко хохотал Яцек. Разбитое колено саднило, но я поднял велосипед, снова прислонил его к стене и взгромоздился на седло.
На этот раз пошло чуть легче, и прежде, чем упасть, я успел раза два крутануть педалями, доехав почти до калитки.
— Научишься, — ободрил меня Яцек. — Только бы не разнес до этого велосипед.
Я завидовал той легкости, с какой он вскакивает на седло и мчится на нашем скакуне — сам же себе казался тяжелым и неуклюжим.
— Брюхо вон какое отрастил, — заметил Яцек. — Все время только жрешь и жрешь.
— Отвяжись, — пробормотал я в ответ. — Через две недели буду ездить не хуже тебя.
— Тогда давай тренируйся. А я пойду помогу матери развесить белье. У нас сегодня стирка.
Я остался один. Внимательно приглядывался я к велосипеду, провел рукой по красной раме, потрогал блестящий никелированный руль. Великолепная машина, совершенно новая, просто не верилось, что она наша. Неужели я когда-нибудь научусь ездить на нем так легко и свободно, как Яцек?
Я снова взгромоздился на приставленный к забору велосипед и сильно оттолкнулся. Тут я открыл, что ехать легче, если глядишь не на колесо, а просто вдаль. Получалось значительно лучше — мне удалось докатить до калитки и там соскочить. Впервые дело обошлось без падения.
Я катил велосипед обратно к забору, и тут в калитке появился милиционер. Остановившись, он глядел на меня. Меня охватил страх. Милиционер наверняка все уже знает о велосипеде и пришел сюда, чтобы арестовать нас. Весь внутренне сжавшись, я покорно ждал, когда он позовет меня.
Но он молчал. Более того — постояв с минутку, он повернулся и вышел на улицу.
Я решил расставить все точки над «и». Так мучиться дольше казалось мне невыносимым, решение пришло неожиданно, а посоветоваться с Яцеком у меня не было возможности.
Я пустился вдогонку за милиционером.
— Извините, пожалуйста! — окликнул я его.
Он обернулся и с удивлением поглядел на меня:
— Что тебе?
— Мы этот велосипед нашли… в подвале… его немцы бросили. — Это не вполне соответствовало истине, и теперь я не смел посмотреть милиционеру в глаза. — Он был разобран, мы с другом собрали его… И вот — катаемся.
Милиционер усмехнулся, внешне он немного напоминал моего отца — доброе, очень спокойное лицо со множеством мелких морщинок на лбу.
— А у тебя был когда-нибудь велосипед? — спросил он.
— Был, когда я еще был маленьким. Еще до войны. На трех колесах…
— И куда же он делся?
— В наш дом попала бомба. Тогда там все сгорело. И велосипед тоже.
Милиционер потрепал меня по плечу, а потом провел ладонью по волосам.
— Ну что ж, в таком случае немцы задолжали тебе велосипед, — сказал он. — Только нос себе не расквась на поворотах. Жми на педали, молодой человек.
Он снова усмехнулся и, лукаво подмигнув мне, пошел. Я вернулся во двор уже успокоенным, более того — счастливым. С души моей свалилась огромная тяжесть.
Неужто я так быстро расту? Зеленые брюки, которые мама купила мне всего два месяца назад, внезапно стали мне малы. В длину еще ничего, но застегнуть их я никак не мог.
— Посмотри, — сказал я маме. — Наверное, они сели во время стирки.
Мама чуть заметно улыбнулась отцу, который сидел за завтраком.
— Их я еще не стирала, — ответила она. — Но ничего страшного — придется переставить пуговицу.
Она быстро вдела нитку в иглу, отрезала пуговицу и тут же пришила ее на новом месте. Брюки застегнулись без труда. Я выбежал во двор. Яцек уже выписывал восьмерки на нашем велосипеде.
— Поехали на озеро, — предложил он. — Батя разрешил взять его удочки.
— Как это — поедем? — спросил я. — Ведь велосипед у нас один на двоих.
— А ты садись на раму, я тебя довезу.