го способным преодолевать чрезвычайно сложные препятствия.
Как только Бурка оказался на скале, с него мгновенно сняли петлю, но он еще долго, пока его не привели на стоянку, мотал головой от боли.
Вода в Кизыре стала быстро мутнеть. Поднимаясь, она начала затоплять берега. Поплыл мусор, запенились заводи. В момент, когда мы начали переправлять груз на другую сторону реки, из-за поворота выплыл огромный кедр, смытый водою где-то с берега. Отбросив вперед свою мохнатую вершину, он своим появлением будто оповещал всех о начале весеннего паводка.
Переправа заняла несколько часов. Последним покинул берег Бурка. Его завели по реке как можно выше, а на противоположном берегу поставили на виду несколько лошадей. Как только заведенный в воду конь поплыл, с него сдернули узду, и он сам благополучно добрался до лошадей.
Только теперь мы вспомнили о завтраке. День по-прежнему оставался хмурым. Наш груз, седла, одежда были мокрыми, и без просушки дальше идти было невозможно.
Лагерем расположились у реки, на пологом берегу. Нашими соседями были белоснежные березы, приземистые кедры и старые, обмытые дождем, ели. В густой чаще молодняка росла черемуха и рябина. Старые стебли пырея, служившие единственным кормом для лошадей, прикрывали землю этого небольшого уголка зеленого леса. Редкий тальник, растущий узкой полоской по самому берегу Кизыра, уже распустился и белым контуром отделил тайгу от реки.
Огромное пламя костра приятно ласкало нас. Стоянка разукрасилась в пестрый наряд: сушили одежду, постели, табак, всюду по поляне были разбросаны вьюки. Так всегда бывало после ливня, если он заставал нас в походе.
Несмотря на все неприятности, которые нам доставил этот день, мы все же считали его удачным. Позади осталась переправа через Кизыр, тревожившая нас в последнее время. И действительно, опоздай мы хотя бы на один только день — пришлось бы отсиживаться на берегу, ожидая, когда река смилуется над путешественниками и пропустит на левый берег.
Теперь, по словам Павла Назаровича, до третьего порога не придется думать о переправе; наш путь шел вдоль левого берега Кизыра.
День продолжал оставаться серым и неприветливым. Солнце так и не показалось. Темные тучи, надвинувшиеся на горы с запада, поглотили этот туман, и мы еле успели поставить палатки, как заморосил мелкий дождь. Шел он тихо, по-осеннему.
Я пошел посмотреть на Кизыр. В мутном потоке его, словно резные челноки, перегоняя друг друга, проносились мимо смытые с берегов валежник, карчи и огромные деревья. Мусором покрылись заводи. Река приподнялась и, скрывая перекаты, несла вперед мутные воды.
Наш берег еще более чем на два метра возвышался над водой, поэтому река, несмотря на свой свирепый вид, не вызывала у нас тревоги.
Спать разместились в палатках, кроме Павла Назаровича, который, как обычно, устроился отдельно под елью.
Сквозь сон я слышал, как на крышу палатки с хвои, будто слезы, падали крупные капли влаги.
Ровно в полночь в палатке вдруг загорелась свеча. Я выглянул из мешка и увидел Павла Назаровича. Он стоял раздетый, стаскивая с Днепровского одеяло.
— Подымайтесь, ребята, беда пришла! — тревожно произнес он.
Все вскочили и, еще сонные, не разобрав, в чем дело, засуетились. Кто принялся одеваться, кто выскочил из палатки — в чем спал.
— Все кругом затопило! — пояснил старик.
Куда девался сон! Я дал команду немедленно рубить лабазы и складывать на них имущество. Костер давно погас, моросил дождь. Самбуев бросился искать лошадей. Мы долго слышали, как он, шлепая по воде, лазил по рытвинам, падал и что-то бурчал. Через полчаса од вернулся без лошадей, весь вымокший до нитки.
Кизыр вышел из берегов и затоплял низкие места долины. Вода уже успела залить ямы, промоины и медленно наступала на образовавшиеся в лесу островки. Скоро под водою оказалась и наша стоянка. Все вокруг было снивелировано, и гладкая поверхность воды сплошь покрылась мусором и мелким валежником. Нам пришлось покинуть землю и тоже спасаться на лабазах. Прикрывшись от дождя брезентом и палаткой, мы терпеливо дожидались утра, надеясь на скорый спад воды. Лошади, видимо, не найдя более подходящего места, сами пришли к нам и, окружив лабаз, стояли смирно, понурив головы.
Время тянулось невероятно медленно. Мы то и дело выглядывали из-под брезента, пока наконец не заметили серую полоску рассвета. Дождь перестал, и под напором встречного ветра тучи заволновались и начали быстро отступать на запад. Павел Назарович, поглядывая на небо, заулыбался.
— Тучи назад пошли, — погода переломится, — сказал он ободряющим тоном, и все повеселели.
— Вот она, Тимофей Александрович, жизнь-то наша экспедиционная, между небом и землею находимся, — вдруг обратился Алексей к своему соседу Курсинову, тоже выглядывающему из-под брезента.
Курсинов поднялся, сонливо осмотрелся и спокойно сказал:
— Идти некуда, потоп, что ли?!
Нас пленило море грязной воды. Река, захватив равнину, начала прибывать медленнее. В этот день мы не могли рассчитывать увидеть под собою землю. Но разве можно было усидеть на лабазе сутки! Мы полагали, что на той возвышенности, которая примыкает к скале и куда вчера снесло лодку и Бурку, не было воды, и на ней можно было расположиться с большими удобствами, чем на лабазе. Но мы не знали, какие препятствия могли встретиться на пути. Днепровский и Самбуев вызвались идти в разведку. С трудом надули резиновую лодку и покинули лабаз, но через полчаса вернулись. Их не пропустила чаща. Тогда они сели на незаседланных лошадей и, вооружившись длинными палками, буквально ощупью стали пробираться вниз по реке.
Прилегающий к скале лес оказался действительно незатопленным. Мы перебрались туда вместе с лошадьми, с необходимым снаряжением и небольшим запасом продовольствия. Погода наконец сжалилась над нами. Ветер, разогнав тучи, дал простор солнцу, и облитая теплыми лучами тайга ожила, похорошела. Вспоминая минувшую ночь, люди стали шутить, смеяться, пережитые невзгоды как будто не оставили на них и следа.
К двенадцати часам дня вода начала спадать и скоро вошла в берега. Мы перевезли весь свой груз на новую стоянку и к четырем часам успели обсушиться, пересмотреть вьюки. Через час мы уже пробирались сквозь затопленный лес. Лошади вязли по брюхо в размокшей почве, падали в ямы и выбивались из сил.
Тяжелее всех шла Маркиза. У нее была не только весьма непривлекательная внешность, но еще и капризный нрав, который был особенно заметен именно в тот злополучный день: она часто ложилась, кусала переднего коня и по уши вымазалась в грязи. Сначала мы объясняли ее выходки просто неумением ходить под вьюком и, жалеючи, сняли с нее часть груза. Но она, наверное, считала, что при такой важной кличке ей вообще непристойно возить ящики с мукой, и добивалась полного освобождения.
После двухчасового блуждания по лесной грязи мы наконец увидели с правой стороны возвышенность и сразу же свернули к ней. Оставалось перейти небольшой ложок, и мы уже были бы на сухом месте. Но Маркиза решила почему-то именно там устроить нам неприятность. Она вдруг улеглась в грязь и не захотела идти дальше. Что мы с ней ни делали, уговаривали, помогали встать, но это не производило на нее никакого впечатления.
— Нашла когда ванны принимать, — нервничал Павел Назарович.
— Такая уж порода графская, — поддержал Алексей. — Вон, посмотри, — вдруг обратился он к стоявшей кобылице, — Гнедушка тоже колхозная лошадь, а не корчит из себя маркизы, у нее и вьюк сухой, а у тебя весь в грязи, да и сама ты на кого похожа… Тьфу! — сплюнул он с досадой.
— Стало быть, я сейчас с ней поговорю, — сказал Бурмакин, протискиваясь вперед.
Он взял в обе руки ее повод и, наступив на него ногой, крепко потянул, но повод не перервался. Тогда он отстегнул подпруги, взвалил на себя вьюк и седло.
— Ох, братцы! — произнес Бурмакин, покрякивая. — Зря ведь ругаем Маркизу. Куда же ей везти такую тяжесть, ежели я, и то с трудом поднимаю. Дайте-ка мне повод! — твердо сказал он, становясь впереди лежащей лошади. Кто-то бросился к нему, а мы расступились, еще не понимая, что он задумал.
Бурмакин перепоясал себе грудь поводом, поставил пошире короткие ноги и еще раз опробовал ремень.
— Стало быть, Маркиза, поехали! — сказал он спокойно и, сгибаясь под тяжестью вьюка, шагнул вперед, таща за собой лошадь. Та, вытянув шею и оскалив зубы, сопротивлялась, махала головой, билась ногами, но не вставала. Так и выволок ее Бурмакин вместе с валежником и с болотной тиной на берег. Там она вдруг вскочила и неизвестно с чего громко заржала.
— Вот это силища-а-а… — всплеснув руками, вдруг крикнул Павел Назарович, а остальные стояли молча, удивленно покачивая головами.
Однажды ночью
Вырвавшись из топкой низины, мы подошли к возвышенности и, свернув влево, стали обходить ее со стороны реки. Холмистый рельеф местности способствовал более быстрому стоку воды, отчего почва здесь была несколько суше.
Нас окружала лесная чаща. Молодой, еще не распустившийся березник и всех возрастов кедры смешанно росли по мертвому лесу. Они прикрывали собой сваленные ветром обломки стволов и вывернутые вместе с землею корни. Тропы не было. На нашу долю выпало первыми проложить путь по Кизыру. Стук топоров, нарушая безмолвие леса, уходил все глубже по долине и уводил за собою караван.
Я всегда вспоминаю эти дни нашего путешествия, как тяжелое испытание. Нужно было выработать в себе выносливость ко всем трудностям и случайностям, чтобы воспринимать их как должное и неизбежное. Хорошо, что мои спутники не унывали, и чем труднее становился путь, чем больше изнуряли их препятствия, тем настойчивее, если не сказать — азартнее, боролись они с природой.
Мы обогнули первую возвышенность и опять попали в затопленную низину. Снова началась борьба с грязью и топями. Лошади вязли по брюхо, заваливались в ямы, и нам то и дело приходилось расседлывать их, вытаскивать, а затем снова вьючить и пробиваться вперед.