Более часа мы блуждали по чаще, утопая в размякшей почве, пока не вышли к руслу ключа. В летнее время мы бы его, наверное, и не заметили, по теперь, после длительного дождя и под напором снежной воды, он превратился в мощный поток. Мы остановились в раздумье — что делать? Павел Назарович и Днепровский ушли — один вверх, другой вниз, в поисках более подходящего места для переправы, но вернулись с неутешительными вестями. Берега ключа были крутые, забитые плавником: всюду по руслу лежали недавно сваленные и перенесенные водою ели, кедры, само же дно было завалено крупными камнями.
Пришлось остановиться и готовить переправу. Снова застучали топоры и с грохотом стали валиться через ключ срубленные деревья. Одни из них, падая, ломались и уносились водой, другие, ложась поперек ключа, не в силах были противостоять потоку и, развернувшись вершинами, тоже уплывали вниз, загромождая собою русло.
Наконец, одно дерево удалось положить так, что оно, упираясь комлем и вершиной в берега, повисло над водою, по нему перешли два человека на противоположную сторону и свалили оттуда высокую ель так, что оба дерева легли рядом.
Но, прежде чем приступить к переноске груза, мы обрубили сучья и протянули веревку, которая должна была заменять нам перила.
Когда переход был налажен, приступили к переправе лошадей. Нам нельзя было воспользоваться обычным приемом — переправлять их всех разом, гоном. Ключ был глубиною более двух метров, а течение настолько быстрое, что животных непременно снесло бы вниз и вряд ли им удалось выбраться на противоположный берег. Нужно было всех лошадей переправлять в одиночку, для чего ниже кладки обрубили наносник и очистили берега от кустов.
На долю Бурки и на этот раз выпало первому испытать силу потока. К его крепкому поводу привязали длинную веревку, конец которой перенесли на противоположный берег, а затем стали общими силами сталкивать коня в воду. Бурка долго сопротивлялся, но, прижатый нами к ключу, вдруг сделал огромный прыжок и с головой окунулся в мутный поток. При прыжке веревка попала под передние ноги коню и запутала его. Не имея возможности сопротивляться течению, Бурка поплыл вниз, а люди, стоящие на противоположном берегу, не могли натягивать веревку, боясь, что конь окончательно запутается в ней и захлебнется. Почувствовав свободу, конь повернул обратно и с трудом выбрался на берег.
К наступлению сумерек мы перетащили свое имущество на противоположную сторону ключа, лошади же остались ночевать на левом берегу.
Скоро стало темнеть, и измученные люди после короткого ужина легли спать.
Человек, который провел долгий день на свежем воздухе в лесу или в горах, да еще крепко при этом поработал, обычно засыпает быстро. Его не тревожит ни бессонница, ни сновидения, он не слышит шороха ночных букашек, не замечает неровностей почвы под собственным боком, и даже при всех этих неудобствах за короткую летнюю ночь успевает отдохнуть, и утром на его лице и следа не остается от вчерашней усталости. Я всегда удивлялся особенному свойству Саянских гор в этом отношении. Их природа умела за день изматывать наши силы, но еще быстрее восстанавливать их.
Все спали крепко. Изредка кто-нибудь тихо всхрапнет, да иногда Левка или Черня во сне легонько взвизгнут, будто догоняя зверя.
В такие весенние ночи трудно пробудиться, да и сама природа не проснется вдруг. Еще не посветлеет небо, неожиданно откуда-то прорвется невнятный звук: не то треснул сломанный сучок, не то спросонья пикнула птичка. Затем по лесу пронесется ветерок, и, сожалея о короткой ночи, в старом ельнике уныло прокричит разбойница-сова. Это значит, что наступает утро.
Но вот начало светать, и на смену всему неясному по лесу звонко пронесется необычный звук:
— Др-р-р-р… др-р-р-р. — Это песня токующего дятла. Он устроился где-то на сухостойном дереве и крепким носом выбивает дробь. За ним все проснется, зашевелится, запоет, а вскоре и румяный рассвет, будто зарево далекого пожара, окрасит восток.
Я встал и раздул огонь. Всю ночь меня тревожили какие-то насекомые, забравшиеся в постель. За мной поднялись и все остальные: каждый спешил к огню и тотчас же раздевался. Оказалось, мы подверглись нападению клещей. Даже наши собаки, Черня и Левка, беспрерывно чесались, пытаясь освободиться от непрошеных гостей.
Обычно клещ всасывается так глубоко и крепко, что если его тянуть от тела, у него отрывается головка и тогда длительное время рана не заживает, вызывая болезненный зуд, а иногда кончается и воспалительным процессом. Чтобы избежать этой неприятности и заставить клеща добровольно покинуть рану, мы делали очень просто: капали на него чуточку масла и начинали непрерывно шевелить его пальцем. Несколько секунд, и он отпадал. Рану же прижигали йодом. Потребовалось с час времени, пока мы обобрали клещей.
С этого дня мы всю весну в Саянах вели постоянную борьбу с этими отвратительными насекомыми. В тайге они обычно появляются сейчас же, как только начнет исчезать снег. Особенно много их бывает в мае и в первой половине июня. Еловая заросль, пихтовая чаща служат излюбленным местом их скопления. Наша стоянка тогда была расположена как раз в ельнике, поэтому мы и подверглись их нападению. Чтобы избавиться от клещей, нам нужно было немедленно покинуть этот предательский лес.
Самбуев, не дожидаясь распоряжения, пошел искать лошадей, но, дойдя до ключа, окликнул нас. От бурного потока, преграждавшего нам вчера путь, не осталось и следа, а та вода, что еще протекала по дну ключа, была настолько незначительна, что через нее можно было перебрести, не набрав в сапоги. Наша кладка, по которой мы вчера с таким трудом перетаскивали груз, висела высоко над водою. Она оказалась ненужным сооружением. Не дожидались нас и лошади. Они сами нашли более подходящее место для переправы, и Самбуев разыскал их пасущимися на возвышенности правого берега.
Когда мы, завьючив лошадей, покинули стоянку, солнце уже поднялось высоко над горами. Караван, вытянувшись по чаще, продолжал свой путь на восток, и снова удары топоров нарушили тишину тайги. Лебедев и Бурмакин, будто споря друг с другом, валили мелкий лес, разрубали колоды. Работы было много, шли медленно, и лошадям приходилось подолгу простаивать, пока разведчики разыскивали проход через завал или топь. Наши лошади еще не привыкли ходить сами, без погонщиков. Вьюки на них лежали как-то неловко, задевали деревья и набивали спины, а если погонщику приходилось отлучиться от лошадей, они сейчас же сбивались с тропы, лезли в завал, и нам нужно было тратить много времени, чтобы восстановить порядок. За первую половину дня мы прошли всего около восьми километров.
В час дня внезапно перед нами появился Кизыр. Живописная поляна, на которую мы въехали, была прикрыта пробившейся зеленой травой. Лошади, завидя корм, набросились на него и разбрелись по поляне. Так рано останавливаться не хотелось, но делать нечего, за последние дни наши кони изрядно наголодались.
Расседлав лошадей и отпустив их на корм, каждый занялся своим делом. Одни налаживали вьюки, седла, кто сушил одежду. В походе у человека никогда не бывает свободного времени. Не успеешь закончить одно дело, как нужно приниматься за другое. И вся эта работа продолжается вплоть до того момента, пока повар Алексей не прокричит:
— О-бе-да-ать!..
День был на редкость мягкий и даже жаркий. Наконец-то мы почувствовали весну во всей ее силе и красоте. Подступившие к поляне березы уже готовы были разодеться в зеленый наряд. Кедры, положившие на землю свои узорчатые тени, стояли обновленные, украшая темной хвоей весь прижавшийся к берегу лес. В залитых солнцем уголках поляны уже показались лютики — первые цветы весны. Их еще мало, но как приятно они ласкали взгляд!
Видимо, поляна привлекала внимание и лесных птиц. Нельзя было не заметить необычного оживления. В береговых зарослях нет-нет да и вспорхнет то дрозд, то овсянка, то чечевица. В это время мы их видели даже стайками. В лесу, прилегающем к поляне, попадались на глаза клесты, любители пошелушить еловую шишку, снегири, чечетки, поползни — эти удивительные мастера бегать по стволам растущих деревьев. Оживились и берега. То пролетит табунок горных бекасов, направляющихся к родным альпийским лугам; белые и желтые трясогузки, кулики дополняли своим криком шум реки. Они, не замечая нас, продолжали копаться в наноснике или бегать по мелкой гальке, отыскивая корм. Иногда над рекою молчаливо проносился караван гусей, или, играя в полете, прошумит стая чирков. Мы видели там и скопу, лениво пролетающую над своими владениями. В этот день особенно чувствовалась весна.
После обеда два человека, вооружившись топорами, пошли вперед прорубать дорогу, а остальные с лошадьми остались на стоянке. Мы решили изменить распорядок дня. Чтобы завьюченные лошади не дожидались в пути, когда прорубщики проложат проход, решили выступать с конями спустя два-три часа. Это удлиняло отдых лошадей и не изнуряло их ненужными остановками.
Мне же нужно было выйти на один из ближайших отрогов, чтобы осмотреться и сделать путевые зарисовки. Захватив штуцер и Черню, я покинул стоянку. Было три часа дня. Небо по-прежнему оставалось безоблачным.
Сразу за поляной начиналась возвышенность, окаймленная глубокими распадками и покрытая кедровым лесом. Это были еще сравнительно молодые деревья, пришедшие на смену погибшей от пожара могучей тайге, огромные кедры которой теперь лежали на земле, прикрытые зеленым мохом. Пройдет еще десяток лет, и бугры, под которыми лежат скелеты этих великанов, сровняются с землей. На смену старому лесу пришло достойное потомство.
Хорошо в кедровой тайге весною! Наслаждаясь теплым днем, я шагал с Черней по лесу, подбираясь ближе к хребту. Все вокруг нас было увлажнено, чисто, от запаха нагретой солнцем хвои кружилась голова. По ярко-зеленому мху, которым обычно устилает природа землю кедровых лесов, будто небрежно был разбросан бледно-желтый ягель. Удачное сочетание этих цветов напоминало ярко расшитую скатерть, брошенную к нашим ногам.