— Иди сюда! — повелительно крикнул ему Прокопий. Тот посмотрел на него и, будто не понимая, что это касается его, улегся под стоящей рядом молодой елью. Но стоило только Прокопию встать, как сейчас же поднялся и Левка. — Иди сюда! — уже более мягко позвал его Прокопий.
Тот, поджав хвост и семеня ногами, перешел под другую ель.
— Умная собака, ведь понимает, что нельзя было удирать от Трофима Васильевича, вот и стыдится, — говорил повар Алексей.
— Нет, тут что-то другое, — возразил Прокопий. — Я-то его знаю!
Каких только предположений не было высказано по поводу внезапного появления в лагере Левки. Он принес с собой неразрешимую загадку: что же в действительности случилось с нашими товарищами? Неужели их постигло какое-то несчастье?
Через полчаса в лагере снова наступила тишина. Не переставая шел дождь. Все намокло, обвисло. В такую погоду дремлет зверь, забившись в чащу или спрятавшись в скалах; спит в густой хвое птица, в складке коры деревьев отдыхают букашки. Хорошо спится в дождь и человеку — вот почему в лагере было тихо.
Я, с трудом преодолевая дремоту, приводил в порядок свои технические записи. У ног лежал Черня, а рядом похрапывал, прислонившись головой к ели, Павел Назарович. Не спал только Прокопий.
Пытливый ум не давал ему покоя и на этот раз. Но разве можно было узнать по прибежавшей собаке, что именно случилось с Трофимом Васильевичем и его товарищами?
Прокопий сидел задумчивый, изредка посматривая на собак. Потом встал, ощупал живот Левки, осмотрел на спине шерсть, заглядывал несколько раз в уши, что-то доставал из них и удивленно качал головой. Затем он так же внимательно осмотрел и Черню.
Не отрываясь от работы, я изредка поглядывал на собак. Обе они были мокрые и смотрели на нас усталыми глазами — вот все, что я мог заметить. Но Прокопий нашел-таки ключ к разгадке. Усаживаясь у огня, он спросил меня:
— Левка был привязан к лодке?
Этого я не помнил.
Проснулся Павел Назарович и заверил, что, отплывая, Трофим Васильевич собаку не привязывал.
— Тогда с нашими ничего не случилось, все понятно, — сказал Прокопий. — Ух ты, негодный пес, я до тебя доберусь, все сало ищешь! — крикнул он на Левку.
Тот будто понял, что секрет открыт, виновато посмотрел на нас и ушел дальше, под кедр.
Прокопий подсел к нам и показал на ладони бурую шерстинку. Мы с Павлом Назаровичем смотрели на его находку и ничего не понимали. Да и как можно по шерстинке что-то разгадать?
— Да ты толком расскажи, в чем дело, может, зря ругаешь собаку? — сказал старик.
— Да тут и без рассказа ясно: задушил медвежонка-пестуна, — и Прокопий передал Павлу Назаровичу шерстинку. Тот долго осматривал ее, а потом сказал:
— Что она от медведя — согласен, но почему именно от задушенного — ей-богу, не понимаю.
Прокопий рассмеялся.
— Ну, тогда слушайте. Когда вы были на сопке, Левека где-то, видимо, держал медведя, и к нему-то на лай убежал Черня. А что это действительно был медведь — тому доказательство — шерстинка. Вы же говорили, что Левка не был привязан, поэтому можно предположить, что медведя он увидел где-нибудь на Кизыре, увидел и спрыгнул с лодки, иначе ребята бы не пустили его. Пусть теперь Трофим Васильевич поищет его, будет знать, как непривязанных собак возить. Но это был действительно пестун, большого медведя им ни за что не задушить бы. Теперь понятно? — спросил Прокопий.
Павел Назарович молчал, а я отрицательно покачал головой.
— Ну, откуда ты взял, что собаки его задушили? — спросил я следопыта.
— Вот это, — сказал он, показывая каплю запекшейся крови, — достал у Левки из уха. В брюшину головой он лазил, сало доставал… Это и по его морде видно — вся замазанная, даже дождем не смыло.
Павел Назарович, долго молчал, что-то обдумывая, и сказал только:
— Могло быть и так…
Шел первый час, а мы и думать не могли о походе. Низко спустившиеся к горам тучи нахмурились, казалось, вот-вот они лягут на вершины и дождь пойдет с еще большей силой. Не было никакой надежды на то, что сегодня он перестанет и мы продолжим свой путь.
Алексей готовил обед. Остальные по-разному коротали время. Лебедев читал что-то Самбуеву, Курсинов делал перевязку Мошкову, а остальные, громко похрапывая, спали.
Вдруг из дальнего угла озера послышался слабый крик кряковой утки. Ей ответила синица, и сейчас же легкий ветерок, сбивая с хвои влагу, пронесся по низине.
— Наверное, перестанет, — сказал Павел Назарович, осматриваясь кругом.
Над озером, словно муть, опять зарождался туман. Он густел, рос и скоро окутал все сплошною пеленою. Но дождь все шел и шел.
— Посмотри-ка, муравьи поползли, — заметил оживленно Павел Назарович.
— Ну и что же? — спросил я заинтересованно.
— Значит, действительно перестает, не зря они зашевелились.
Где-то на поляне послышался колокольчик. Только теперь, внимательно присмотревшись, я заметил некоторое оживление в природе и подумал: «Выходит, не зря кричала кряква…»
Через полчаса дождь ослабел. Пока свертывали лагерь, седлали лошадей, я пошел осмотреть озеро. Туман, покрывающий его, не позволил мне составить о нем полного представления. Первое, что бросилось в глаза, — это светло-зеленый цвет воды. Льда уже не было, и только кое-где в береговых выемках лежали еще не смытые водою ледяные глыбы. Дно озера вдоль береговой кромки было завалено упавшими деревьями, корни и сучья которых торчали на поверхности. Редкие водяные растения, переплетаясь с этими деревьями, украшали озеро сложным узором. Рассматривая дно, я обратил внимание на какие-то странные нити, свисавшие с растений и сучьев. Они были длиною 10–20 сантиметров и более. Я не сразу догадался, что это такое, и только, когда увидел проплывающих парочками окуней, понял, что это их икра. В отличие от других рыб, заселяющих воды Восточного Саяна: тайменя, ленка, хариуса и налима, окунь мечет икру, выбрасывая ее не отдельными икринками, а именно нитями. Их-то я и видел в озере.
Мы должны были воспользоваться обилием окуня в озере и заготовить рыбы на будущее. Мошков и повар Алексей остались на биваке, чтобы заняться рыбной ловлей, мы же в четыре часа тронулись дальше, взяв направление на Ничку.
От озера шла хорошо заметная звериная тропа. Свежих следов на ней не было. Видимо, только летом ею пользуются лоси и изюбры, чтобы прийти на озеро купаться. Такое удовольствие они позволяют себе в жаркое время, когда в тайге властвует паут и мошка. Этой же тропою, вероятно, пользуются дикие олени, кочуя с зимних пастбищ на летние и обратно.
Благодаря тому, что мы шли по низине, покрытой редколесьем, отряд продвигался быстро. День так и не разгулялся. Солнце то появлялось, то исчезало, и к вечеру снова пошел дождь, но мы уже были на Ничке.
Маленькая поляна, на которой мы решили ночевать, расположена за старой протокой, у самого берега реки. Она окружена стройным лесом, покрывающим дно долины и спускающиеся к ней отроги. Неприступной стеною лес подошел к Ничке, и река, сжатая как в тисках, пенилась, вздымалась и со стремительной быстротой проносилась мимо. В ее мутном потоке уплывали от родных берегов смытые водою гигантские деревья. Сопротивляясь, они бороздили корнями русло, запруживали реку и обваливали берега.
Быстро развьючив лошадей и поставив палатку, мы развели костер, чтобы обсушиться. Дождь все усиливался. От черных туч, вдруг надвинувшихся на долину, потемнело. Налетел ветер, и сразу загудел старый лес, застонала тайга. Молния прорезала огненной чертою небо, и мы услышали первые раскаты грома.
Обсушиться не удалось. Забившись в палатку, мы сидели при свете свечи, ожидая ужин, который готовил Курсинов под растянутым брезентом. А дождь уже перешел в ливень, и в долину спустилась темная ночь.
— Такие ливни в горах ненадолго: туча пронесется, и он перестанет, — говорил Павел Назарович.
После ужина мы, прижавшись друг к другу, кто сидя, кто полулежа, ожидали, когда же дождь действительно прекратится и можно будет отогреться у огня. Но сон пришел раньше, и мы, убаюканные ливнем, уснули. Ночью всех разбудил вой Черни и страшный треск. Мы прислушались — дождя не было. Прокопий и Лебедев выскочили из палатки.
— Поднимайтесь, вода! — крикнул кто-то из них.
Через минуту все стояли на поляне и с ужасом смотрели, как вместе с деревьями обваливается подмытый водою берег, как по пересохшей протоке, окружающей нас, хлынула вода. Она уже вышла из берегов и затопляла кусты, где были привязаны собаки. Мы оказались на острове. Отступать было некуда. На стоянке поднялась суматоха. Спросонок люди хватали вещи и, не зная, куда бежать, топтались на месте. Самбуев бросился искать лошадей, но вернулся — всюду вода и вода. Она уже обошла со всех сторон поляну и зловеще надвигалась на нас.
Светало. Мы видели, как река с неудержимой силой набросилась на изголовье острова. Смывая берега, она валила огромные деревья, защищавшие сотни лет этот небольшой клочок земли. Долина была переполнена треском падающих великанов. Где-то за протокой ржали растерявшиеся лошади. Видимо, еще до наводнения они ушли на материк.
Нужно было срочно что-то предпринять, иначе вода смоет вместе с островом и нас. По совету Павла Назаровича немедленно приступили к сооружению плотов, без которых нам не вырваться было из ловушки.
Два с лишним часа мы работали, не зная передышки. Никто не ожидал команды. Но беспокойный старик то и дело покрикивал:
— Торопитесь, ребятки! — И люди уже по воде, с новой силой принимались таскать вещи; еще дружнее стучали топоры.
Плоты наконец были почти готовы. Чтобы не терять ни одной лишней секунды, мы разместили на них все наше имущество и обеих собак. Оказалось, что плоты едва могут выдержать этот груз. А ведь нужно было еще разместиться восьми человекам!
Довязали дополнительно несколько бревен, а поток неумолимо набегал на нас, и скоро вода ринулась через остров.
— На плоты! — повелительно крикнул Днепровский.