— А вода вытекает из него? — спросил я.
— Вытекает, и много, только рыбе по ней ни за что не подняться. Падает она по страшной крутизне, по скалам, донизу одна пыль долетает.
Я объяснил старику, что «виновницей» в этом деле нужно считать птицу, что она случайно, в перьях переносит икринки из одного водоема в другой.
— Может и так, — согласился Павел Назарович. — Больше здесь некому заниматься этим делом.
Когда мы стали спускаться к стоянке, солнце уже коснулось горизонта. Оно еще раз взглянуло на вселенную и утонуло в ночной колыбели. Но еще не успел погаснуть на седых вершинах последний луч, как где-то на отроге прокричала куропатка. Прокричала и смолкла.
Ночевали под кедром, у большого костра. Наш ужин был приготовлен из горсточки риса, долго варившегося на огне, а на второе — все тот же неизменный чай. Павел Назарович, прежде чем разлить его по кружкам, долго рылся в своем рюкзаке. Он вытащил крошечную сумочку, не торопясь развязал ее и двумя пальцами достал щепотку содержимого.
— Чай этот из дома, старушка положила, — говорил он, высыпая его в котелок. Затем он запрятал глубоко в рюкзак заветную сумочку и, пока настаивался чай, закурил.
Усталость брала свое. Все эти дни мы жили в непрерывном движении, и организм, естественно, требовал длительного отдыха. Но мы не могли и думать о дневке, пока не закончим работы на Шиндинском хребте.
Рано утром нас разбудил страшный холод. Уже было светло, и алая заря мазками ложилась на горы. Отогревшись у костра и позавтракав, мы начали свой трудовой день. Павел Назарович пошел выбирать лес для пирамиды, а я занялся техническими делами. Вскоре товарищи вернулись с грузом. Они принесли с собой глухаря, убитого Прокопием, и через час мы пировали. Каким вкусным был тогда суп!
Нагрузившись поняжками, мы покинули свой приют и пошли на подъем.
По пути нам часто попадались старые следы диких оленей, но зверей не было видно. При беглом знакомстве с местностью можно сказать, что для них здесь природа создала приволье. Освободившиеся от снега гребни были покрыты толстым слоем нежного ягеля. Этот лишайник является излюбленным кормом оленей. Но изюбры, медведи, лоси, видимо, почти не посещают эти горы или бывают здесь случайными гостями. Вообще следует сказать, что Шиндинский хребет в отношении фауны бедный. Зато здесь много белой куропатки, которую мы нигде в других районах Саяна не встречали в таком большом количестве. Для нас это было просто находкой — потеряв надежду увидеть зверя, мы были рады и «пташке».
Как только все оказались на вершине хребта, Прокопий пошел бродить по скучному белогорью. Скоро он вернулся и принес шесть куропаток. Кроме того, Прокопий показал нам горсть шелухи от кедровых шишек.
— А это для чего, суп, что ли, заправлять? — спросил его Курсинов.
— Где-то поблизости есть шишки на кедрах, — ответил тот.
Все рассмеялись.
— Ну ты, Прокопий, чудить начинаешь — в мае шишки на кедрах нашел! — заливался Курсинов.
— Знаю, что не бывает, но вот — шелуха совсем свежая и сухая. Шишка, перезимовавшая на земле, темнеет, а эта — нет. Много шелухи я видел тут на гребне, значит, недалеко шишку берет кедровка.
Получалось, что Прокопий прав.
К вечеру весь груз подняли на вершину гольца и на этом закончили трудовой день.
Было необычно тепло. Прокопий настаивал на том, чтобы поискать необычный кедровник с шишками. Я согласился. Мы пошли гребнем не торопясь, часто останавливаясь и прислушиваясь. Я уже готов был раскаяться, что пошел, как вдруг Прокопий остановился и подал мне знак задержаться.
— Слышишь? — спросил он, показывая рукой в распадок.
Как я ни напрягал свой слух, но никаких звуков не уловил.
Прокопий махнул рукой и быстро зашагал вниз по гребню. Я пошел за ним.
Метров через двести он остановился. Только теперь я услышал отрывистый крик кедровок, доносившийся из глубины распадка. Мы спустились туда и оба поразились: на вершинах старых и молодых кедров висел богатый урожай прошлогодних шишек.
В лесу творилось нечто необычное. Воздух был наполнен криком кедровок, хлопотавших по вершинам деревьев. При виде нас бурундуки издавали свой характерный писк и удирали под колоды или взбирались на кедры. Много попадалось на глаза поползней, гайчек. Мы видели там пеночек, славок, юрков. Даже безразличные к орехам птички и те слетались в этот необыкновенный уголок тайги. На земле всюду попадались свежая шелуха от шишек и следы грызунов, усиленно занимавшихся добыванием орехов, словно это было не весною, а осенью.
Присматриваясь ко всему окружающему, можно было сказать, что сбор урожая начался всего несколько дней. Мы видели только свежие шишки и не могли понять, почему они до сего времени были нетронуты и почему только сейчас начиналась их «заготовка».
Мы решили эту ночь провести в кедровнике, и Прокопий, не задерживаясь, пошел на стоянку за товарищами, а я должен был до их прихода собрать орех. Да не тут-то было! Шишки не падали. Их можно было только сорвать. Хорошо, что скоро подошел Прокопий, и мы потемну общими силами собрали с мешок шишек.
Давно мы не проводили ночь так весело. Никто и не думал о сне. На костре варился ужин из куропаток. Мясо этих птиц оказалось жестким, словно и на них повлияли суровые зимы и холодные ветры, как и на растения подгольцовой зоны Саян. Зато шишками были все довольны. Даже Левка и Черня, голодавшие несколько дней, дружно поедали орехи.
Утром все поднялись рано. Нужно было торопиться. Нам хотелось в этот день покончить с работами на вершине хребта и спуститься к Ничке. Пока Курсинов готовил завтрак, все занялись заготовкой орехов на обратный путь.
Утром мы не видели той суеты в кедровнике, которую наблюдали вечером, будто любители полакомиться орехами еще спали. Но позднее, когда солнце основательно пригрело, стали появляться птицы, бурундуки и лес стал заполняться шумом. Это-то и навело нас на разгадку.
Видимо, шишки с осени так крепко держались на ветках, что ни ветер, ни птица не могли их сбить. Так они и прозимовали, скрепленные необычайно клейким веществом. Но в мае под действием солнечных лучей это вещество теряло свою клейкость, и шишки становились доступными, как и осенью, но только днем, пока грело солнце.
Поднявшись на вершину, мы дружно принялись за работу. Всем хотелось скорее покончить с этим скучным хребтом. Но нашего желания оказалось мало. Природа, так щедро посылавшая нам последние дни тепло, решила вдруг изменить. Еще не было ни туч, ни ветра, еще все благодушествовало, но небо заметно помутнело, словно поблекло и солнце. Чувствовалось, что погода вот-вот изменится.
Работали мы, напрягая все силы: прибивали перила, устилали площадку, закрепляли цилиндр и все время с опаской посматривали на небо. Наконец, из-за скалистых хребтов, что громоздились на востоке, показались взвихренные облака. Где-то прошумел ветер, и сейчас же исчезла с глаз стайка стрижей, весь день упражнявшихся над нами в стремительных виражах.
Оставалось только залить тур, и можно было спускаться. Уже сложили инструменты, снаряжение, забивали последние гвозди, как вдруг налетела туча. Сразу потемнело, и ветер, набирая силу, заиграл по хребту. Лебедев, Прокопий и я решили остаться закончить тур, а остальным было предложено немедленно спускаться на Ничку в лагерь. Можно было ожидать снега, и мы боялись, что Самбуев не удержит лошадей.
Когда товарищи ушли, мы еще с час находились на вершине. Цемент стыл, руки не разжимались, холод пронизывал тело. Но нужно было непременно залить тур, иначе придется задержаться еще на день, а то и больше.
Но вот все закончено, и мы, спасаясь от стужи, бросились вниз. Кое-как нам удалось разыскать гребень, по которому мы спустились в кедровник. Тайга ревела, со стоном валились на землю отжившие великаны. Подгоняемые непогодой, мы скоро добрались до ночной стоянки и сейчас же развели костер. Погода не унималась. Бурные порывы ветра, играя хлопьями снега, то бросали их на землю, то сейчас же подхватывали и уносили неведомо куда.
Мы еще с час должны были работать, чтобы устроить себе ночлег и заготовить на ночь дрова. Спали беспокойно. Ветер врывался в щели заслона, под кедр, обдавал нас ледяным холодом и уносил с собой тепло костра. Всю ночь мы не спали, вертелись, а когда окончательно промерзли, уселись возле огня, да так и дождались утра.
Одна мысль не покидала нас: мы должны идти на вершину хребта, чтобы снять форму и облицевать тур. Это нужно было сделать немедленно, ибо внизу, из-за выпавшего снега, голодали лошади. Но как идти? Снежный буран, не ослабевая, гулял по горам, было страшно холодно, и только необходимость заставила нас покинуть ночлег.
Лес, по которому мы шли, представлял теперь жалкое зрелище. Всюду лежали только что сваленные деревья со сломанными ветками, вывернутыми корнями. Все кругом обледенело, попрятались жители тайги, и только мы одни, кутаясь в фуфайки, взбирались по откосам на верх хребта. У каждой складки земли, за выступами скал, по гребням лежали горы надувного снега.
Но вот мы на вершине. Ничего не видно, кроме построенной нами пирамиды, — все утонуло в сером море снежного бурана. Прокопий не мешкая отстукал тур и концом топора стал отдирать опалубку, но не успел он еще снять ее, как тур на наших глазах стал уменьшаться, пополз в разные стороны и развалился. Мы стояли, не зная — что делать, так неожиданно все это случилось. Оказалось, что бетон не скрепился, а промерз. Мы с ужасом смотрели на глыбы серой массы, а холод пронизывал тело, и негде было укрыться от него. Но нужно было любой ценою восстановить тур. Мы наскоро сбили форму и, установив ее как нужно, стали укладывать обратно промерзающие глыбы бетона. У нас не было ни лопат, ни ведер, и мы работали руками.
Наконец бетон вложен, но тур оказался слишком маленький. Оставаться дольше на вершине было невозможно — руки и ноги не подчинялись, да у нас и не было с собою материала для бетона. Лишний час, проведенный на вершине, мог оказаться гибельным.