— Кто же мог драться ночью? — спросил я Прокопия.
Тот повел плечами.
— Чаю попьем и спустимся под обрыв, узнаем, — ответил он.
Если бы мы не относились ко всем явлениям с любознательностью и если бы не стремились разгадать непонятное в природе, в поведении зверей, птиц, наше путешествие было бы слишком скучным, а наши дневники неинтересны. У геодезистов, географов, топографов, геологов, ботаников, зоологов должна со школьной скамьи воспитываться любовь к природе и стремление к познанию ее. Эта любовь поможет им сделать путешествие увлекательным, она сгладит трудности, с которыми им всегда приходится сталкиваться, работая в горах, тайге или тундре.
Под обрывом, куда мы спустились, мы нашли не смытую дождем кровь, поломанный лес да глубоко вдавленные отпечатки лап. Это было неоспоримым доказательством схватки медведей.
— Почему они дрались? — спросил я Прокопия.
— Понять не могу, что тут было. Если они не поделили добычу, то где она? — рассуждал Прокопий.
Но вот его взгляд остановился на кедре, у которого была сломана вершинка, и улыбка расплылась по обветренному лицу.
— Все понятно, — сказал он, рассматривая слом дерева. Затем, обращаясь ко мне, он рукою показал на маленький след медвежонка, очень похожий на тот, что видели мы вчера, поднимаясь на голец.
Я стал внимательно присматриваться к следу, сломанному кедру и валявшимся всюду вывернутым корням, которые были немыми свидетелями, но по ним я ничего не прочел.
— Вершина-то эта не сломана, посмотри, — говорил Прокопий, — ее медведь отгрыз, медвежонка добывал. У этих малышей плохая привычка, чуть что, какая опасность, сейчас же — на дерево! А это и нужно медведю, ведь он большой любитель полакомиться медвежонком!
— Неужели медведь ест медвежат? — спросил я, удивленный его словами.
— Только попадись на глаза ему, ни за что не расстанется!
— Так, значит, он съел его?
— Наверное, ведь зачем было медведице затевать с ним такую драку, видишь, что наделали?! — И Прокопий посмотрел вокруг себя.
Только теперь я мог представить себе эту ужасную схватку медведицы, защищающей своего медвежонка от медведя.
Видимо, малыш, заметив зверя, бросился на молодой кедр, а мать, возможно, в это время где-то паслась. Медведь отгрыз вершину, на которую взобрался медвежонок, но тут подоспела медведица.
Пройдя метров двести, Черня вдруг насторожился и, приподняв морду, легкой рысцой побежал вперед. Мы бесшумно последовали за собакой.
Впереди кончался крутой откос, рубцом огибающий котловину. Под ним Черня остановился и стал обнюхивать небольшую кучу, сложенную из мха, содранного кем-то с откоса.
— Странно, кому здесь, в таком глухом месте, понадобилось сдирать мох, — сказал Прокопий, разбрасывая ногой кучу.
Что же оказалось? В ней мы нашли небольшой кусочек кишки, две маленькие лапки медвежонка и нижнюю челюсть. Это были похоронки медведя. Любовь к протухшему мясу у этого зверя развита сильно, иначе зачем ему понадобилось квасить остатки, когда всего медвежонка вряд ли хватило бы ему на ужин, тем более весною, когда медведь ведет полуголодный образ жизни.
Несколько позже, работая с экспедицией по реке Олёкме, мы на хребте Илин-Сала нашли аналогичную похоронку и там же отгрызенную вершину лиственницы. Эти два случая я наблюдал сам, и они свидетельствуют о том, что самым опасным врагом у медвежат является именно прямой их сородич — взрослый самец.
Случай на реке
Когда мы возвратились, лагерь уже снялся. Высоко торчали колья от палатки, не дымился костер. На толстой ели товарищи сделали надпись:
ТУМАНОВСКИЙ ЛАГЕРЬ САЯНСКОЙ ЭКСПЕДИЦИИ 1938 г.
У самого пепелища мы увидели воткнутую в землю палку. В верхнем конце ее была защемлена стрела, обращенная острием на восток. Этим направлением мы и пошли.
Погибшую лошадь не нашли. Лебедев и Околешников вернулись с Чебулака еще утром, и Мошков решил до нашего прихода переправить груз и лошадей на левый берег Кизыра.
После ночевки мы рано утром заседлали лошадей и, разложив вьюки, стали собираться в путь.
— Зря мы торопимся, дождь будет, — сказал старик.
— Напрасно, Павел Назарович, стращаешь, — вмешался в разговор Мошков, — пока он соберется, мы будем далеко!
Мы не могли использовать для переходов только солнечные дни. Осадки на Саянах выпадают часто, и для путешественников они иногда бывают просто бедствием. И если бы мы не выработали в себе равнодушия к дождям, то далеко бы не ушли. Ничего удивительного нет в том, что мы почти каждый день были мокрые. Больше всего от дождей страдала одежда, и от частой просушки у костра она скоро изнашивалась.
Мы тронулись и вскоре попали в зону настоящего девственного леса. Это была первобытная тайга. Она покрывает широкое ложе долины Кизыра от третьего порога. Нас окружали огромные пихты, ели, кедры. Сквозь сплошной свод не проникают лучи солнца. Постоянный мрак окутывает этот лес. В нем всегда сыро. Увлажненная почва покрыта мягкой моховой постелью, в которой тонешь до колена. Местами за густым папоротником не видно, куда ступить ногой. Между могучими деревьями виднеются отмершие стволы. Одни из них еще стоят, по уже ободранные и изломанные, другие беспомощно склонили свои корявые макушки на соседние деревья, много их лежит на земле. Куда ни шагнешь, всюду валежник и непроходимая чаща из молодого леса, поднявшегося над упавшими стволами. Нас подстерегают предательские сучья, замаскированные зеленым мохом топи, бурелом или горный поток, заваливший свое русло огромными валунами. В такой тайге не растет трава, почти нет подлеска. Нет здесь и зверей, не поют своих звонких песен и пернатые. Можно днями идти по такой тайге и не увидеть живого существа. Разве осенью или ранней весною случайно заночует в ней стайка пролетных птиц, да редко когда промелькнет по стволу белка или испуганно пропищит бурундук.
Расчищая путь, мы медленно погружались в это огромное море задыхающейся растительности, а небо уже сплошь затянулось тяжелыми тучами. Спускаясь все ниже и ниже, они легли на горы и медленно стали сползать в долину. Еще сумрачнее стало в лесу. Ни единого просвета!
Следом за людьми, понурив головы, тянулись лошади. Не успели пройти и километр, как попали в топь. Это было небольшое болото, протянувшееся поперек долины. Мы подыскали более узкое место, но лошади при первой попытке пересечь его стали тонуть. Люди бросились на помощь, снимали вьюки, седла и волоком вытаскивали животных.
Последней топь переходила Маркиза. С нее заранее сбросили груз. Самбуев, чтобы подбодрить эту своенравную лошадь, даже пригрозил пальцем и что-то серьезное сказал на бурятском языке. Она нехотя шагнула вперед и стала перебираться через болото. Но вдруг у самого берега лошадь, споткнувшись, упала, и ее костлявая туша скрылась в топи под растительным покровом. На поверхности остались раздутые ноздри, уши да полный мольбы о помощи взгляд. Сколько труда положили рабочие, пока Маркиза не оказалась на берегу.
Сбросив вьюки и наскоро поставив палатку, мы спрятались в ней. Лошади, согнувшись, стояли смирно. Буря, прорвавшись в глубину леса, с яростью набросилась на деревья. Застонали, заскрипели пихты, ели, кедры. Гнулись стволы, летели сучья, выворачивая корни, падали на землю великаны.
Мы, прижавшись друг к другу, сидели молча. Постепенно дождь стал стихать, но ветер не прекращался.
— Павел Назарович, ты бы научил меня предугадывать погоду, я бы тоже предупреждал товарищей, — вдруг обратился Алексей к старику.
— Меня не слушаются, не поверят и тебе, — с обидой ответил тот.
— Оно и понятно: один ты все равно что кустарь, вот и не верят, — сказал Алексей. — А если я буду предсказывать, а ты подтверждать — это совсем другое, вроде организации. Понимаешь?..
Павел Назарович действительно обиделся, да и было за что. Он вымок и устал, а все из-за нас — мы не поверили его предсказаниям. Мы готовы были покаяться, но было поздно.
— Сегодня утром никак нельзя было ошибиться в том, что будет дождь, так не поверили! — ворчал Павел Назарович. — Еще отец мой, старик, говорил: смотри, если рыбак[11] жадно начинает кормиться, это непременно к дождю. Утром, видели, он взад и вперед мотался, все рыбу таскал?
— Ничего не понимаю, — не выдержал Курсинов. — То ты говоришь, что перед дождем птица не поет, мало летает, а теперь наоборот, вот тут и угадай.
— Птицы разные бывают. Большинство, как почувствуют непогодь, нахохлятся, делаются вялыми, а рыбак наоборот, он ведь питается рыбой и понимает, что после дождя вода мутней, ему не то чтобы поймать, а даже не увидеть с высоты рыбу, вот и торопится птица по светлой воде накормиться.
— Что же ты толком не объяснил, переждали бы, — с сожалением произнес Лебедев.
Наконец ветер сбил с хвои последние капли дождя, и мы покинули палатку. Продолжать путь было поздно. Алексей и Курсинов пошли искать воду, а мы принялись за благоустройство лагеря.
Более часа они ходили по тайге, да так ни с чем и вернулись. Почва высокоствольного леса жадна к влаге. Она способна выпивать ее в огромном количестве и хранить долго; даже в засушливое время вы чувствуете в такой тайге сырость, но если нет поблизости ручейка, то воды попить в ней не найти.
— Видимо, и сегодня ужин из гармошки будет, — сказал Алексей, показывая пустое ведро. — Все мокрое, а набрать воды негде.
— Не может быть, чтобы весною воды в тайге не было. Не нашли или не знаете, где она бывает, — сказал Павел Назарович, и, взяв ведро и несколько кружек, он скрылся в лесу.
Скоро на долину спустились сумерки. Молчаливо стоял окружавший лагерь лес. Развесив у огня мокрую одежду, мы наслаждались теплом.
— Ну вот вам и вода, — послышался голос Павла Назаровича.
Все оглянулись. Старик подошел к костру и поставил возле Алексея ведро с водою.
— Так где же ты брал, ведь мы всё тут обшарили? — спросил тот.