Через три часа мы выбрались на первую площадку. Перед нами раскинулась альпийская зона. Всюду виднелись выступы скал, россыпи да гладко отполированные лавинами откосы.
После отдыха стали подниматься наверх. Отвесные стены гранита, крепко спрессованный снег и толстый слой мха, покрывающего россыпи, оберегают грозные вершины Фигуристых белков. Подобравшись к ним, мы долго бродили в поисках прохода. Наконец нашли узкую щель и по ней стали взбираться. Ремни резали плечи, ноги с трудом передвигались. Подъем становился все более затруднительным. Опасность подстерегала нас всюду. То под ногами рвался мягкий ягель, и если не успеешь схватиться за выступ или куст, сползешь вниз. То камень, за который ухватишься, чтобы удержать равновесие, сорвется. Труднее всего взбираться по снегу. Зимние ветры так отполировывают его, что поверхность делается скользкой как лед. Все мы изрядно устали на этом подъеме.
Но вот из-за ближайших гольцов стал вырисовываться горизонт. Невдалеке показалась первая вершина Фигуристых. Это подкрепило наши силы, и люди воспряли духом. Еще с полчаса, и отряд достиг цели. Мы сели на снег, покрывающий вершину, и, отдыхая, долго любовались окружающей панорамой.
Вот она, альпийская страна, неоценимая сокровищница Сибири! Куда бы ни бросал взгляд, словно безбрежный океан, лежали всюду могучие хребты. Справа, за Базыбайскими гольцами, виднелась Эргак-Торгакская горная гряда, протянувшаяся на сотню километров с востока на запад. На северных склонах этих сумрачных гор берут свое начало бесчисленные ручейки, питающие своей прозрачной водой Казыр. Впереди, против Фигуристых белков, и влево все загромождено хребтами, разбросанными по всеми видимому пространству. Наблюдателя поражают их причудливые формы. То вы видите остроконечные пики, горделиво возвышающиеся над этими хребтами; то мощные гольцы с тупыми, словно срезанными, вершинами; то пилообразные, разрушенные временем отроги. Постоянная тишина царит на вершинах этих гор. Туда не проникают звуки, они глохнут далеко ниже. Разве только зимой до них долетит отдаленный грохот снежных лавин, да летом, сотрясая ударами горы, гроза нарушит их покой. Ниже, преимущественно по северным склонам, виднелись глубоченные цирки. Темные скалы, нависшие над ними с трех сторон, оберегают эти мрачные убежища от проникновения туда солнечных лучей. Серые россыпи, покрывающие дно цирков и берега ледниковых озер, обросли рододендронами, мхами да лишайниками. Там ни единого деревца. Никто и не живет в них, разве случайно забредет медведь, да в летнюю пору, спасаясь от гнуса, забежит туда изюбр. Зато ниже раскинулись альпийские луга, украсившие изумительной зеленью отроги, вершины распадков и белогорья. Там травы никогда не вянут, не знают осени, так в цвету их и покрывает снег. Но луга просачиваются далеко ниже альпийской зоны и, мешаясь с кедровым редколесьем, образуют непревзойденной красоты елани. Словно узоры по ним виднелись снега, остатки зимних обвалов, изумрудной чистоты озера да падающие с высоких скал в глубину долины сверкающие на солнце ключи.
Все, что мы видели с вершины Фигуристого гольца, было необычно сурово. Но Саяны привлекают и красотой, от которой трудно оторвать взор и которую невозможно забыть. В этот день, долго любуясь вершинами Саян, я так и не мог разгадать, чего же в них больше: то ли необузданной дикой силы, то ли расцветшей до предела красоты. И то и другое было выражено мощно, ярко и манило к себе с неудержимой силой.
Пользуясь прекрасной видимостью, я заполнил маршрутный журнал. После этого Прокопий уговорил меня идти на охоту, а остальные спустились в лагерь, чтобы утром вынести на белок груз.
В это время года северные склоны хребтов еще полностью не освобождаются от снега, этим и объясняется позднее появление на них зелени. Но южные отроги уже покрылись травой, всюду пестреют цветы — там уже лето. Обилие сочного корма и тепла приманивает туда зверей. На дне глубоких распадков и по крутым местам, покрытым зеленью, можно легко встретиться с медведем, изюбры придерживаются увалов, пересеченных незначительными скалами и полосками кедрачей; а сокжои спускаются с белогорьев к границе леса, предпочитая в это время питаться свежими листьями ерника, березки, голубики и других растений.
Скалистым гребнем, что круто спадает с вершины белка в Базыбайскую долину, мы спустились к пологому отрогу. Шли осторожно, прощупывая взглядом шероховатую поверхность гор и внимательно приглядываясь к зеленому покрову склонов. Вдруг Прокопий остановился.
— Олени… — произнес он таинственно и показал на соседний отрог.
Я заметил там в вершине чистого распадка небольшое стадо сокжоев. Мы остановились. До зверей было не более километра. Я достал бинокль и стал рассматривать. Судя по рогам, которые хорошо были видны в бинокль, и по росту, можно было предположить, что среди них две самки взрослые и три прошлогодних оленя. Шестой был старый бык. Он лежал поодаль на каменистом пригорке. Его выдавали толстые, но короткие и сильно разветвленные рога, какие часто бывают у старых сокжоев.
Через минуту я увидел, как зверь поднялся, осмотрелся и, потянувшись, стал кормиться. По сравнению с остальными животными он выделялся и ростом. Это действительно был крупный бык. За ним-то мы и решили поохотиться.
Пока Прокопий соображал, с какой стороны лучше подкрасться к быку, стадо несколько отдалилось и разбрелось по склону, но крупный зверь оставался все там же. Он часто поднимал настороженную голову и осматривался. Видимо, с пригорка, где он кормился, хорошо были видны и распадок и лощина, расположенные ниже, по которым можно было подкрасться к нему.
Мы спустились по отрогу, обогнули скалистый мыс и подобрались к устью лощины. Солнце уже склонилось к горизонту, и тени прикрывали второстепенные вершины гор. Нужно было торопиться, иначе темнота опередит и нас постигнет горькое разочарование.
Поднимались правым бортом лощины. Прокопий шел впереди, осторожно нащупывая ногами твердую опору и не сводя глаз с пригорка. Я следовал за ним. Скоро мы поднялись к одинокому кедру, примеченному еще с соседнего отрога. Стадо паслось все там же, за пригорком, но бык спустился ниже. Он находился от нас метрах в двухстах, но, какая досада, мы видели только его спину да изредка рога, когда он поднимал свою голову. А тут, как на грех, солнце уже спряталось за горизонтом и стало темнеть.
Прокопий снял ичиги и проверил бердану. Мне он предложил остаться, а если идти с ним, то тоже разуться. Я покорно выполнил его условие, и мы стали подбираться к зверю.
Можно удивляться той ловкости, с какой Прокопий подкрадывался к сокжою. Под его ногами бесшумно мялся сухой ягель, не ломались веточки, не трещал валежник. Он то выглядывал из-за камней, то, пригибаясь до земли, прятался за ерником. Наконец он лег на живот и стал осторожно подползать к кустам карликовой ивы. Казалось, за ними мы уже увидим и зверей.
Вдруг Прокопий задержался и, припав к земле, замер. Я, не шевелясь, осмотрелся, но нигде не было ни единого подозрительного пятнышка. Однако охотник еще пуще прижался к земле и подал мне знак подползти ближе.
— Видишь? — тихо спросил он, показывая глазами под куст ивы.
В двух метрах от меня находилось какое-то небольшое животное, светло-рыжей масти, с пятнами на спине. Оно лежало под кустом, вытянувшись и затаившись. Если бы не его черные глаза, смотревшие на нас с каким-то детским испугом, мы бы наверняка проползли мимо. Животное лежало без движения, не подавая признаков жизни. Так продолжалось менее минуты. Наконец Прокопий не выдержал и стал отползать назад. Но не успел он отступить и метра, как животное в одно мгновение вырвалось из-под кустов.
— Бёк… бёк… — прокричало оно и, разбрасывая ноги, как старый сокжой помчалось наверх.
Это был теленок-сокжой. Мы поспешно поползли дальше и скоро оказались на пригорке.
В распадке уже никого не было. Присматриваясь, мы заметили серую полоску — это, перегоняя друг друга, удалялись звери. Впереди мчался старый бык, а рядом с ним бежал теленок. Они выскочили на верх отрога и, не уменьшая бега, скрылись из глаз.
— Дьяволенок, угнал зверей, — с досадой сказал Прокопий.
Мы еще с минуту находились на пригорке. Кто же действительно спугнул зверей? Мы или теленок? Нашего присутствия они обнаружить не могли, так как ветер дул на нас от зверей, тогда почему же появление телка встревожило стадо?
У каждого зверя есть свои повадки. Самка дикого барана никогда не покидает своего теленка. Он неотступно следует за ней по скалам, смело прыгает по уступам, преодолевает снежные перевалы. Детеныш кабарги видит свою мать днем только во время кормежки и ночью. Небезынтересна и жизнь маленького сокжоя.
Обычно в первой половине мая самка дикого оленя уже находится поблизости от того места, где намерена телиться. Это вершина глухих ключей с пологими террасами и густо заросшими рододендронами, ерником, ольховником. Чаще всего там летом лежит снег и много ягеля. В первый день появления на свет теленок плохо владеет ногами, уж больно они у него длинные и несуразные. Но природа, чтобы оградить этого еще беспомощного малыша от неприятности попасться на глаза хищнику, наделила его поразительной способностью прятаться. Ну как не удивляться! Теленку всего от рождения несколько часов; услышав посторонний звук, он мгновенно припадет к земле и, вытянувшись, положит головку на крошечные копытца передних ног, подберет под себя задние и прижмет уши. Такова неизменная поза спрятавшегося телка. Она позволяет ему позже, при опасности, мгновенно сорваться с места и спасаться бегством.
Баютканом эвенки называют теленка, рожденного от домашнего оленя и сокжоя. Он обычно наследует от отца (сокжоя) немного внешних признаков и дикий нрав. Я не раз наблюдал за ними, когда мне приходилось встречаться с кочующими стадами эвенкийских колхозов. Стоит на баюткана крикнуть, как он сейчас же припадет к земле и, приняв соответствующую позу, замрет. Охватывает ли его страх, вызывает ли предмет подозрение — от всего он прячется и, надо отдать справедливость, так ловко, что можно рядом пройти и не заметить.