Но скоро на востоке занялась заря нового дня. В посветлевшем небе гасли звезды. Воздух постепенно заполнялся дневными звуками. Мы торопились, хотелось воспользоваться прохладным утром и продвинуться с лошадьми вперед, пока не появился гнус.
Обыкновенно, лишь только исчезает роса, как закружатся комары, пауты, и до темноты они не отступят. Сколько мучений приносили эти кровопийцы нашим животным — весь день они принуждены были отбиваться от них. Но мученья человека и животных не кончаются с наступлением ночи, происходит только смена. Как только вечером исчезнет ветерок, появляется мокрец. Это почти незримое насекомое, о его присутствии узнаешь по зуду, который появляется на лице, на руках, тело покрывается волдырями, пухнут губы, веки. Неприятность усугубляется еще тем, что вы не видите этого врага, а от частого потирания руками тело сильно воспаляется. Из всех видов гнуса — мокрец самый отвратительный.
30 июня мы миновали последний левобережный приток и вошли в узкое ущелье. Тропа неизменно тянулась вдоль берега реки к вершине. Прошли еще километра три, вдруг лес оборвался у края первой поляны, и мы увидели впереди гряды Агульского белогорья, огибающего с севера и востока вершины Кинзилюка. Открылась ширь, но горы не отступили далеко от долины, они снова повисли над нею, и на фоне их мрачных стен зеленеющая долина была поистине чудесным уголком. Не задерживаясь, мы продвигались дальше, пересекая кедрово-березовые рощицы и елани, теперь сплошь украшенные ковром из разнообразных цветов высокогорья.
В полдень мы достигли подножия Двуглавого пика и лагерем расположились на одной из больших полян, к северу от пика. Палатки были поставлены близ реки. Алексею из корья сделали навес для кухни, устроили печь для выпечки хлеба и в обрыве берега вырыли подвальчик для скоропортящихся продуктов, которые не сегодня завтра должен был сбросить нам Мошков. Словом, здесь мы решили организовать главный стан экспедиции и после получения продуктов проникнуть до гольца Грандиозного, побывать в верховьях Кизыра, вообще обследовать весь центральный узел Восточного Саяна.
На поляне товарищи выложили из березовой коры знак «Т» и все время держали наготове костры, чтобы летчикам было легко обнаружить нас. Так началось томительное ожидание самолета.
Восхождение на Двуглавый пик отложили до прилета самолетов. Дни тянулись страшно медленно.
— Сегодня непременно прилетят, уж куда лучше погода, — говорил Алексей, посматривая на голубое небо. — Без дела — как без рук, — продолжал он, — теперь бы уж лепешек напек, кашу заварил, с маслом, куда лучше черемши. Ох, и надоела же она…
— Вёдро будет долго, — сказал Павел Назарович. — Давеча паутину на лету поймал, значит, воздух сухой, погода не должна задержать самолеты. Чего же это их нет? — неуверенно спросил он, обращаясь ко всем.
Никто не ответил, словно у каждого уже назрел этот вопрос.
Но напряженность не покидала нас. Всё ожидали — вот-вот с высоты донесется долгожданный гул моторов. Иногда кто-нибудь из товарищей вскакивал, показывая рукою на запад, кричал: «Летят!» Все всполошатся, долго смотрят в небо. Но напрасно. Это был обман слуха. Самолеты не появились.
Прошли назначенные сроки, миновали первые дни июля. Все чаще стали гаснуть на поляне сигнальные костры. Надежда покидала нас.
— Не может быть, чтобы Мошков забыл про клятву, — уверял всех Алексей. — Ну как ты думаешь, Прокопий, ведь ты же вырос с ним?
Тот медленно повел плечами, покачал отрицательно головой: «Может, найти не могут…»
Но это получалось неубедительно.
Каких только предположений не было высказано, чего только не передумали мы за последние дни, но самолеты не появлялись.
— Дальше ждать бесполезно, пока ноги еще носят — давайте кончать с Двуглавым пиком и выбираться, — сказал решительно Пугачев. Все мы были такого же мнения.
На десятое июля было назначено восхождение на пик.
На Двуглавом пике
В долине было еще темно, но тонкая полоска утренней зари уже появилась над горизонтом. Тайга еще спала, объятая ночной прохладой.
У догорающего костра стояли люди с тяжелыми котомками за плечами, с посохами в руках, готовые начать подъем на пик. Все больше светало.
— Пора, — сказал Прокопий и уверенно зашагал к реке. Мы перешли Кинзилюк, протекающий здесь небольшим потоком, и стали подниматься на видневшуюся впереди гряду гольца.
Шли гуськом, медленно, молча. Теперь груз казался во много раз тяжелее, отяжелели и ноги. Подъем становился все круче, но люди, привыкшие ходить по горам с грузом, старались отдыхать редко, хотя прежней силы ни у кого уже не было. Когда мы вышли на выступ террасы глубокого цирка, обрезающего пик с севера, был уже полдень. Я оглянулся. Внизу лежала широкая долина, заросшая хвойным лесом и окаймленная по бокам крутыми горами. Наш лагерь казался с высоты совсем крошечным, но как он был кстати там, на поляне, вправленной в рамку из густых кедров. Казалось, на этом гладком зеленом поле именно и не хватало черных и белых пятен, чтобы природа долины похорошела. Их заменили наши палатки и пасущиеся лошади. А дымок, что тонкой струйкой вился в небо, напоминал о присутствии в этих первобытных горах человека.
Впереди лежал цирк. Там все было неприветливо. Нас встретил ледяной ветер, дующий из расщелин темных скал, что с трех сторон окружают цирк. Они своей постоянной тенью оберегают от солнца лежащий под ним снег. Дно цирка было устлано крупными обломками, под которыми чуть слышно переливалась вода. Она вытекает из маленького озерка, еще покрытого льдом.
— Смотрите, смотрите, кто там? — крикнул идущий впереди Лебедев, указывая на противоположный склон. Все остановились. Там бежала медведица. Она часто останавливалась, иногда даже возвращалась, чтобы поторопить своих непослушных медвежат, которые, как шарики, катились следом за ней. Это семейство, видимо, отдыхало в цирке и, удирая от нас, вспугнуло лежащего под снежным завалом крупного быка. Он бросился вверх и скрылся за седловиной. Следом за ним исчезла и медведица.
Как оказалось, этот цирк служит убежищем для многих зверей. Их следы и лежки встречались всюду и особенно много их было на снегу. Животных, несомненно, привлекала прохлада, так необходимая им в жаркие дни.
На берегу озера мы организовали лагерь, поставили палатки, натаскали дров. Мы рассчитывали в течение пяти дней закончить геодезические работы на Двуглавом пике. После чая товарищи спустились вниз, чтобы на следующий день поднять оставшийся там груз для работы, а мы с Трофимом Васильевичем Пугачевым решили сделать пробное восхождение на вершину пика.
С тех пор, как мы вступили в эту горную страну, меня не покидала мысль взглянуть на нее с высоты большого гольца, и вот наконец такая возможность представилась. Если удастся выйти на Двуглавый пик, мы не только увидим эту горную страну, но и закончим на нем первый свой маршрут.
Мы с Пугачевым бродили по цирку по-над скалами, пытаясь подняться на отрог к седловине. Нам ни за что бы не выйти туда, если бы мы не вспомнили про медведицу — ведь она где-то обошла эти скалы. Правда, звери способнее человека в этом отношении, и даже такие с виду неуклюжие, как медведи, и те могут удивить своей ловкостью.
Мы нашли след медведицы. Она до нашего появления отдыхала с малышами на снегу и попала на верх отрога по бесконечным выступам и щелям. Не задумываясь, мы отправились ее следом. Видимо, этим проходом пользовались вообще медведи, в мягких местах там было много отпечатков их лап. Идти было трудно.
Мокрые от тающего снега скалы были скользкими, нам приходилось карабкаться по ним, прыгать с уступа на уступ, и все же через час мы вышли на отрог. Дальнейший путь был немного легче, и до заката солнца мы достигли седловины.
Ночевали под обломками скал. После чая, который с трудом вскипятили на костре из моха, спали крепко, даже холод не в силах был разбудить нас. Но утром, как только посветлело, мы уже были на ногах и продолжали подъем по западному отрогу Двуглавого пика.
Два часа потребовалось, чтобы преодолеть крутизну, усеянную россыпью и прорезанную узкими полосами вечного снега.
И вот мы на вершине Двуглавого пика.
Не отрывая взгляда от развернувшейся панорамы, я старался надолго запечатлеть все, что было видно с пика. Необычайную изобретательность проявила природа в нагромождении хребтов. Казалось бы, ничего нет более монотонного, чем бесконечное пространство непрерывных гор. Но разве можно представить себе что-либо более поразительное, нежели обнаженные зазубренные вершины, выглядывающие из глубины долин, на склонах которых рядом с зеленью лежат остатки снежных лавин. Прихотливы ущелья, избороздившие эти хребты, увенчанные дикими скалами и оттененные мягкой зеленью кедровых лесов. По ним серебрились ленты горных ручейков. А сколько озер! Будто разбросанные небрежной рукой бриллианты, покоятся они на дне расщелин и цирков.
Мы уселись на торчащей из-под снега скале и, отдыхая, продолжали осматривать горы. Видимое на север пространство ограничивалось Канским и Агульским белогорьями. На границе между ними виднелась Пирамида — господствующая вершина этих белогорий. Но более интересные горы расположены южнее. Рассматривая их, мы окончательно убедились, что непрерывного Саянского хребта не существует. Все, что было видно с пика, разбросано в беспорядке, и трудно сказать, где какой хребет начинается и где и какими отрогами кончается.
За пиком Грандиозным, примерно в семидесяти километрах от нас, образуя горизонт, виднелись большие горы. На их южных склонах берут свое начало реки Систи-Хем, Хамсара. Там родина Енисея, великой сибирской реки. Он, совместными усилиями своих верных притоков, пробил себе путь через цепи гор и неспокойным потоком ушел через обширную тайгу к океану.
На север и на юг мимо Двуглавого пика проходит большой водораздельный хребет — это Канское и Агульское белогорья и Орзагайская гряда, обнимающая с севера и востока вершину Казыра. Ключи, берущие свое начало на южном и западном склонах хребта, стекают в Енисей, а с противоположных его склонов в другую, не менее прославленную реку Ангару. Эти ключи часто зарождаются из одного поля снега, только стекают в совершенно противоположных направлениях. Тогда, осматривая этот хребет с высоты Двуглавого пика, мне невольно вспомнилась народная легенда про Енисей и Ангару. Слышал я ее на Ангаре в 1934 году.