[ф. дружинину]
птица черная здесь затерялась
о ясный монах галерей
и снега кусок как в награду звезда!
отрываясь от грифа
падают доски селений
здесь во дворе опустевшем давно
и дереву нравятся вывихи дерева
бархату шелка куски
а струны ложились бы четче на книги
освещенные снегом на крыше
через окно
|1962|
вспоминается в рост
ля́ля, ля́ля без смысла и ля́ля,
пугающая, словно ранены жабры,
и части одежды
опрокинуты в воздух оттуда
там вдалеке,
когда я не вижу, до боли расцвечены
и смягчу я — тряпичны — смягчу;
а это
понятие-облако
столь неотступно-свисающее
будто явлением близко-тревожным —
«нося́»? —
это было об астре, о ночи и о подоконнике,
здесь — о плечах,
представлю ее я в движенье,
но там, где от поля —
словно от стула,
и нет никого;
вся лель, вдоль и лель, прикрывая и шею,
дальше — тянет как с горки, —
вот здесь-то и плачут и не понимают;
и где-то у пыльной дороги
орешника долгий и стершийся край —
как вдоль плачущего одного;
и ясно прощается друг
и думают снова: «да едут же где-то к деревьям,
снится же что-то другое;
и были же корни не здесь,
а мука сильней оказалась».
|1962|
поле — до ограды лесной
после белого поля — широкого нашего —
постепенно чужого
перекладина — издали наша —
а пока я бунтую — моя
одинокий и взрослый я с этого края пойму
цвет — дальнего края другого
там после зеленого логова
двойника людского понятия «поле»
черные тонкие ветки деревьев
и санки и дети в овраге
как ласты — чисты далеки и слабы!
особенно — в поле! с холодными шеями!
и если душа словно бог выясняет
что можно все шеи ломать словно бог
прозрачность без зренья любя
то в поле
заброшенном мной поверх глаз ради памяти
и дети на месте на месте и я
и разрешены как во сне постепенно
и быть и смотреть и болеть
и тайное что-то иметь непременно
особое что-то иметь
что с марлею схоже и схоже с бинтом —
оброненным
в доме пустом
но знающий ясно разрезы во мне чистоты
в чистоте
я знаю что есть и двойник погребенья
есть место где лишь острова-двойники:
чистого первого — чистого третьего —
чистого вечного —
чистого поля
|1962|
заморская птица
[а. волконскому]
отсвет невидимый птичьего образа
ранит в тревоге живущего друга
и это никем из людей не колеблемо
словно в системе земли
сила соловья создающая
словно в словах исключение смерти:
сердце — сечение — север
а рядом приход и уход
замечающих перья и когти
знающих гвозди крюки и столбы
не боящихся видеть друг друга
и надо на улице утром на шею принять
холод от стен и сугробов
и тайная фраза синичья
диктует сердечную славу всему
слава белому цвету — присутствию бога
в его тайнике для сомнений
слава бедной столице и светлому
нищенству века
снегам — рассекающим — сутью бесцветья
бога — лицо
светлому — ангелу — страха
цвета — лица — серебра
|1962|
предзимний реквием
[памяти б.л. пастернака]
провожу и останусь как хор молчаливый
я в божьем пространстве
весь день предуказанный
с движеньями зимнего четкого дня
словно с сажею рядом
а время творится само по себе
кружится пущенный по миру снег
у монастырских ворот
и кажется ныне поддержкой извне
необходимость прохожих
а уровень века уже утвержден
и требует уровень славы
лицо к тишине обращать
и не книга но атлас страстей
в тиши на столе сохранен
а год словно сажа коснется домов
в веке старом где будто разорваны книги
и любая страница потребует
линий резки и складки к себе
через мои рукава
где холод где рядом окно а за ним
сугробы ворота дома
|1962|
[112
казимир малевич
…и восходят поля в небо.
где сторож труда только образ Отца
не введено поклонение кругу
и доски простые не требуют лика
а издали — будто бы пение церкви
не знает отныне певцов-восприемников
и построено словно не знавший
периодов времени город
так же и воля другая в те годы творила
себя же самой расстановку —
город — страница — железо — поляна —
квадрат:
— прост как огонь под золой утешающий
Витебск
— под знаком намека был отдан и взят
Велимир
— а Эль[6] он как линия он вдалеке
для прощанья
— это как будто концовка для библии: срез —
завершение — Хармс
— в досках другими исполнен
белого гроба эскиз[7]
и — восходят — поля — в небо
от каждого — есть — направление
к каждой — звезде
и бьет управляя железа концом
под нищей зарей
и круг завершился: как с неба увидена
работа чтоб видеть как с неба
|1962|
вдруг — мелькание праздника
а ведь и днем не назовешь! —
как будто это птицы свет
(теперь «свет Моцарта» сказал бы)! —
кружа играющего легкого
по миру будто из себя
катая по кругам-подсолнухам
даль наполняли словно шумом мельничным
и блеском девушки! — для праздника святее
сиянием первичным —
(хотя всегда мы умираем
а это нами и живет:
блестим расплескиваясь тихостью
себе не разрешая знать) —
и все прозрачней леса тень
и вот — как даропринимательница
ряды сияния выстраивает
и добавляет из себя
последний вздох дневного пенья —
и — ровен мир! — река серебряна
поляна золотиста
я юн (как с Губ-что-Свет)
|1963|
цветы от себя самому
в разрешенной ему дорогой глубине
он затравленный жив
он стар но однажды приснилась глубоко
и гулко
забытая словно для столяра стол неудавшийся
впервые понятная дочь
и он просыпаясь себя помещал перед лампой
и понял себя существующим явно
самоспасающим садом
он думал: как странно что стены с утра
существуют
о как непонятно за чьи говорится глаза́
все это игра и отныне существенна
только защита себя словно гла́за
как будто есть что-то пока кое-что берегут
зачем не разрушить когда лишь меня
укрывает
и в сказке нет смысла ненужных беречь
о как непонятно мне это укрытие
и он тяжелеет бесшумно ногами
словно к а́тласу в детстве к ключицам
внимателен
зная о чем-то растительно-ярком
о внешней и внутренней смежной чащобе
без цвета одежд
и добывает
цветы для себя в тайниках своего же
хожденья —
прекрасны как память во время расстрела
в подвале!
воспитаны холодом лунным
в ночь гимназическую
и был он арктически-цепок как будто
вися словно пух
— о где же то дно где диктуется слово Аа
где реки текут словно вниз и в платке пуховом
по — берегу — женщина
реки — Аа
|1963|
девочка в детстве
уходит
как светлая нитка дыханием в поле
и бело-картонная гречка
срезается лесом
птицы словно соломинки
принимают шум леса на шеи
косички ее вдоль спины наугад
словно во сне начинают село
глядя на край каланчи
и там на юру на ветру