за сердцем далеким дождя золотого
ель без ели играет
в ю без ю
|1963|
День присутствия всех и всего1963–1965
распределение сада
это облако взято
при утреннем зрении снизу наверх
одиноких полян
при свете похожем для блюдца
чтобы лицо приподняв удивиться
рядом с лицом подоконнику
светлому для слабого глаза
и тронув слезой эта слабость опять одарит
далекими пятнами стен
проемы решеток и веток
и засветится подглазьями мягкими
на лицах у женщин
распределенье настурций
среди кустов и скамеек
и лишь через сад разрешаю я зрение
ближе к себе затемняя
и на себя принимаю
легкую свежую тяжесть —
пробы соседнего дерева не отказаться
от движения слабого
а в памяти август соседствует с мрамором
и в отсвете этом
и рядом в домах притеснений
сегодня победу хранит
день присутствия всех и всего:
совместности облака солнцестояния голоса
матери
(светится соприкасается)
лестницы к астрам направленной
боли в висках
|1963|
к распределению сада
и примем мы свет на движенья нескромные
от самих лопастей
сегодняшнего цветодержца
не зная что камни и ветки и кожа лица —
видимые раны его!
и «я» говоря называем его расхитителем
одного неизменного
праодного своего же сверхсада
и здесь за оградою астры
не утешая ярки́
словно руки он режет себе!
|1963|
вторая весть с юга
отмечу что лицом ко мне
похожим на порезы вдоль сирени
и тайным ворсом крови сильная —
там за ее воротником
а сердце будто бы при шуме спрятанном
иголки с выявленьем музыки!
и проверяя есть ли мы
учесть придется нас с начала крови
она одна и нет конца
и «я» и «ты» лишь щебет птиц
уже вдали
уже не здесь
но есть и вызовы в больницу к маме
и вечная по улицам ходьба
Как жизнь долга Прерывиста И птицы
летят другие Слабые как мы
Себя как их Не жаль И будешь обесценена
как Много убивая
доказывали в детстве нам
|1963|
река за городом
а паутинная
пылью со дна как местами чердачными
восходящая к полю
и шелк и паутина
ее притягивая увлекутся
соседями оказаться такими же
как тень и пыль
и паутинная
как шелк во сне покажется нездешней
и связи с облаками
из пуха-хромоножки трав
глаза обманывающих
и алеющих
|1964|
возвращение страха
дети серебряны цинковы ваши ключицы
рука как Норвегия в книге у маминых щек
но краскою бросят на крест чтобы стаял
людской матерьял
словно кожа с Крестителя рук
о помни: есть верфи где сталь отражает
людей ягуарову радугу
как хозяином леса дубильщиком кожи
в автобусах смотрят в глаза
и ясный ведун будешь срезан как мох
и рекомендуется
не понимать
— а секс как разметка на небе как птица
чужая без имени! —
эта скрипичная нитка способна
лишь резать следы на щеке
это отсюда
по-травам-тоска сотворяется(есть
беспрерывно как шум в роднике!) —
жалом ловимых
с собою считать наравне
|1963|
мадригал поэту
[с. красовицкому]
везде твой цвет
особенно на склянках
ты — трогающий все вокруг тебя
как будто кровью
рыбы золотой
так прячут может быть за вьюшкою алмазы
как был ты нежен в ветхих рукавах
и ранил снег в окно мое свободно
коснувшись дара твоего израненного
потом меня
я глазками колец был так просвечен в саклях
и был соосвещенным ты
когда рассматривал я долго панагии
при сумерках столицы северной
и видел кровь твою
|1963|
начало леса
открывается сразу как воск поддаваясь
освещается весь!
с проемом с огнем с повтореньем огня и
проема
с местами для голоса мамы навечно:
«аи — ии»
суккубье третейство в вагонах кого-то
изведшее
тайно готовится здесь
оставлена кожа и кружевом скомканным
белеет во сне
и мягким горячим углем помещенное
что-то живое тройное
колодцем пригорком и домом
Девочку — робкую — около — речки
отдаляя играет
и вновь приближает
|1963|
появление снега
мягкий и близкий подросток неясный
в колодец в колодец
лицом побледневшим мой сон прорезая
меня освещая вдоль сердца
и возвращаясь на утро со дна
растенья на окнах коверкает
красным мне губы раня
светом с худых армяков
невидимый снег
он там недвижим
где явное место имеет как стул освещенное
издали солнце
где только они
крови подобно без кожи рожденные
без корки иной
и пламя яснее — от печки, от неба —
как будто проявлен ваш образ
на улице в детстве
в поле и в доме арестном
на камне и желтой бумаге
|1963|
коломенская церковь
[и. вулоху]
овес
зернами тебе подражающий
красным пятном отражался
на пару с тобой
когда в облике мысли нас видел сперва
Спас
сеть
осенним угаром возможна на ягодах
над кожею звоном твоим
но весть
восходящая ввысь
единственно суть
у ветра
синицы и друга
спросил я навеки ли мы
и отвечала снаружи печально:
«три»
|1964|
засыпающий в детстве
а высоко — река моя из ду́хов:
друг в друга вы вбегающие
и так — темнея —
вдаль и вдаль
и от ушибов дела нежащего
любимые и мягкие
вы платья странны в той реке:
не детского ли духа искрами
там в черной дали голубой
а сами — прорубями в свете открывающемся
вы в свете поля далеко мелькающие
как над полянами в лесу — их лики:
вы где-то в поле на ветру
как рукопись теперь во сне — его
поверхностью белеющей:
— светлы́
|1965|
Степень: остоики1964–1965
ночь к весне
темно в сенях
в одежде есть пугающее
от дерева ли зверя ли какого
пылающими островками
опасное для разума плывет
петух отметит криком оползень
далекого комка земли
и тьма хранит свои столбы и впадины
огнем неведомым притянутые издали
чтоб место белым дать полям
края поляны затенить
|1964|
утро в парке
а может быть скамейки синей страшно:
там — та из раненных
иным огнем
и след высокой этой Силы
хранит ребенок слабо понимая
шурша как ветка на песке
(а Сила не ушла нетронутой:
придется ей потом преодолеть
играющую теперь у ног)
уйдут как дерево качающее ветками
о ране помня или ожидая
как дерево пройдут и среди тех
кто может быть
не помнит и начала
|1964|
любимое в августе
светом
страдающе-в-облике-собранным
из первосвета явившись
вздрагивая
ждать
и создана там где обилие лёта-идеи
склонно наверное к дару
где покорилось уменьшенной частью
тихим увидеть себя:
«быть»
как в сознании было бы птиц:
«−−»[8]
|1964|