Если кричали: «Миловать!» — отпускали его, не тронув.
Так было в Саратове, в Самаре, в Черном Яру, в Царицыне. Так поступали восставшие и в других городах.
Оба Ломова взял разинский атаман Михаил Харитонов.
Ворвались разинцы в Нижний Ломов. Собрали народ. Привели воеводу. Вышел вперед Михаил Харитонов:
— Карать или миловать?
Кто-то крикнул:
— Карать!
Но тут же десятки других голосов:
— Миловать!
— Миловать!
— Миловать!
Отпустил атаман воеводу.
Видать, не все воеводы звери. У иных и что-то людское есть. Если люди кричат помиловать — тут уж верховный суд.
Ворвались разинцы в Верхний Ломов. Да что-то замешкались — дело было к исходу дня, не сразу людей собрали. Сидел воевода пока под запором, ждал своей участи.
Вспомнил Харитонов утром про арестанта, дал команду собрать народ. Собрались горожане на площади.
Пришел Харитонов. Ждет, когда казаки приведут воеводу. И вдруг прибегают, докладывают разинцы:
— Атаман, нет воеводы. Сидел под запором, а ноне пусто.
— Как — пусто? Бежал?!
— Нет, не бежал, атаман.
— Может, от страха помер?
— Нет, страх его, черта, не взял. Однако в живых его тоже нет.
— Как — нет?!
— Людишки без нас сами подняли его на вилы. Выходит, слово свое сказали уже людишки.
Охватило крестьянское возмущение всю Волгу, от понизовых до самых северных ее городов. Разин идет по центру, а слева и справа и забегая вперед, словно реки в разлив по весне, растеклись и поднялись сотни других отрядов. Восстали крестьяне и на Ветлуге, и на Хопре. Бьют тревогу бояре в Тамбове и Пензе. У Тулы и даже под самой Москвой загоны восставших бродят. Владимир и Суздаль не знают покоя. Украина вот-вот за бояр возьмется.
Бегут бояре из насиженных дедовых мест. Страшатся народного гнева.
Бежал из своей вотчины и боярин Феофан Круторогов. Бежал из-под Пензы как раз к Тамбову. Был под Тамбовом у Круторогова друг. Тоже боярин. Семен Рогокрутов. Решил у него укрыться.
Бежал Круторогов к Тамбову, а в это же время из-под Тамбова навстречу к нему бежал спасаться Семен Рогокрутов. Думал под Пензой найти спасение.
Повстречались друзья в пути.
— Свет мой Семен Васильевич!
— Душа моя Феофан!
— Куда ты?
— К тебе. Куда ты?
— К тебе.
— Ох ты!
— Ух ты!
Плохи дела под Пензой, плохи дела под Тамбовом.
Постояли друзья, подумали. Решили бежать к Воронежу. Жил под Воронежем у Круторогова и Рогокрутова друг. Тоже боярин, Сисой Водохлюпов. Надеялись бояре — уж там-то спасение. Пробираются друзья под город Воронеж. А в это время из-под Воронежа к Тамбову и Пензе идет Водохлюпов.
Повстречались они в пути.
— Свет наш Сисой Гаврилович!
— Душа Феофан, душа ты моя, Семен!
— Куда ты?
— К вам пробираюсь.
— Вот те и раз! А мы-то как раз к тебе.
— Ух ты!
— Ох ты!
Узнали друзья, что плохи дела и под Воронежем. Постояли, подумали. Решили бежать в город Шацк. Под городом Шацком жил у приятелей друг. Тоже боярин. Захар Хлюповодов.
Меряют версты приятели к городу Шацку. А в это время из Шацка идет им навстречу Захар Хлюповодов.
Повстречались друзья у древних больших ракит.
— Свет наш Захар Захарыч!
— Душа Феофан! Душа Семен! Душа ты моя, Сисой! Вот так встреча!
— Куда ты?
— К вам ведь, любезные!
— Ну и ну. А мы-то как раз к тебе.
— Ох ты!
— Ух ты!
Плохи дела и под городом Шацком. Опустились бояре на землю. Сели в тени ракит. Что же боярам делать? Куда же друзьям бежать?
— К северу? К югу?
— Пошли на восток.
— Нет, бояре, давай на запад. К литовской пойдем границе.
Сидят бояре в тени ракит. Спорят, куда им от гнева людского скрыться. Спорят бояре. Не видят бояре, как вышли из леса крестьяне. Тут и спору пришел конец.
Заболтались на ракитах бояре. Нашли свой приют и покой.
Бегут бояре из насиженных дедовых мест. А вот боярин Великий Гагин никуда не бежал. Остался.
— Да я им, холопам! — кричал боярин. — Пусть только посмеют. Я с ними в один момент.
Если правду сказать, Василий Гагин был человеком смелым. И, уж конечно, крутым на расправу. Гагинские мужики на своей шкуре это не раз испытали.
В ожидании разинцев Гагин без дела сидеть не стал. В молодости служил он в стрелецких войсках. Вот и вспомнил боярин молодость.
— Первым делом, — заявил Гагин, — нужно насыпать высокий вал.
Взялись мужики за работу, насыпали вокруг барского дома вал.
— Хорошо, — осмотрев, сказал Гагин. — А теперь нужно вырыть глубокий ров.
Крестьяне опять за лопаты. Вот и ров готов.
— А на валу, — продолжает Гагин, — нужно построить стены.
Вооружились мужики топорами. Опять старались. Появились на волу стены.
— Хорошо, — одобрил Великий Гагин. — Ну, а теперь нужна нам дозорная вышка.
Появилась и вышка.
Сам Гагин лазил на эту вышку. Посмотрел на все на четыре стороны и опять заявил:
— Хорошо.
Когда крепость была построена, завез Гагин в нее пищали и мушкеты. Неделю крестьян обучал стрельбе. Оказались они способными. Пожалуй, лучше стрельцов стреляли.
А так как крепость без пушки не крепость, то раздобыл Великий Гагин и пушку. И снова учил мужиков стрелять. Стали они заправскими пушкарями и опять заслужили доброе слово Гагина.
Выдал боярин каждому по кружке хмельного. Выпили мужики за крепость, за Гагина.
По приказанию хозяина пушку поставили дулом к востоку, к Волге, туда, откуда и ожидали атамана Разина.
— Ну, приходи, — потирал руки Великий Гагин.
И Разин пришел. Только еще до этого, не дожидаясь появления Разина, как только крепость была готова, крестьяне сами схватили Гагина. Но не убили. За науку, за крепость, за пушку простили боярину прошлые свои обиды. А когда разинцы появились, вывели крестьяне своего барина к пушке и заставили стрельнуть. Но не в людей, а в небо. Как привет-салют Разину.
Великий Гагин ругнулся, сплюнул, но стрельнул.
Узнав от крестьян, откуда у них пищали, мушкеты и пушки, Разин тоже пощадил Гагина.
— Значит, и бояре нам помогают, — говорил с улыбкой Степан Тимофеевич. — Ну что же, спасибо, помощничек, — подмигнул он Великому Гагину.
Княгиня Лыкова, как и Великий Гагин, тоже осталась в своем имении. Только вал насыпать княгиня не стала. Ров вокруг дома не рыла. Мушкетов не покупала. Пушку тем более.
Просто пустила она на постой монашенок.
— Святую обитель злодей не тронет!
Поселились монашенки в имении Лыковой. Стали земные поклоны бить, читать без конца молитвы.
Прошла неделя, прошла вторая, присмотрелись монашенки, освоились.
Жить в монастыре за высокими стенами — это тоска тоской. Другое дело вот здесь, в имении. Речка бежит за откосом. Колышется рядом лес. В лесу и грибы и ягоды. Птицы поют на рассвете.
Живут монашенки в доме у Лыковой, отбивают земные поклоны, а сами о речке, о лесе думают.
Как-то одна из них украдкой искупалась в реке. А потом по секрету другим рассказала.
Вторая украдкой ходила в лес. И тоже о том проболталась. Принялись и другие на речку бегать. Начали в лес ходить.
Проклинают монашенки свою неволю. Заразились мечтой о воле. То соберутся они на лугу — песни поют мирские. Ночь наступит. Спать монашенкам давно пора. Не спится монашенкам что-то. Смотрят на звезды, сидят, вздыхают. То рассказы начнут о доме.
Стыдит их княгиня Лыкова:
— Ах вы такие, ах вы сякие! Так-то вы господу богу служите? Так-то земные поклоны бьете?
Не помогает.
Кричит на них Лыкова:
— Ах вы бесстыдницы! Ах вы безбожницы! Так-то вы святость свою бережете? Так-то службу несете царю небесному? Вот вам кары пошлет господь!
Не помогает.
Летят на монашенок, как град, угрозы:
— Не бывать вам в хоромах райских. Не слыхать вам пения ангелов. Гореть вам, грешницы, в пламени адовом. Вечные веки в кипящих котлах страдать.
Не помогает.
— Смиритесь, смиритесь! — кричит княгиня.
До того довела она бедных монашенок, что жизнь им теперь не в жизнь. Обозлились монашенки, сожгли имение и разошлись по домам.
Долго потом говорили люди:
— Разин спалил имение, Разин. Он и в наших местах побывал.
А Разин поблизости вовсе и не был. Прошел он где-то дальней совсем стороной.
Почему же так говорили люди?
В великом страхе живут бояре. Прячут свое добро. Кто в колодце его утопит, кто в погребах укроет, кто специальные ямы роет.
Боярин Квашня Квашнин спрятал свои богатства в навозной куче.
Доволен Квашня Квашнин:
— Вот я какой смекалистый! Кто же к куче навозной сунется?
Легко на душе у боярина. Охраняет навозная куча барское золото и серебро.
Однако прошла неделя, и забеспокоился вдруг Квашнин. Чудится все боярину, что кто-то его приметил, кто-то за ним следил.
Перепрятал боярин богатства в другое место. Зарыл на опушке леса у старого дуба под самым осиным гнездом.
Доволен Квашня Квашнин:
— Вот я какой смекалистый! Кто же к осам посмеет сунуться?
Легко на душе у боярина. Гудят возле дуба осы. Охраняют барское золото и серебро.
Однако прошла неделя, и забеспокоился вдруг Квашнин. Чудится все боярину, что кто-то его приметил, кто-то за ним следил.
Снова вырыл богатства Квашня Квашнин. Вновь перепрятал. Закопал у гнилых коряг, там, где водились змеи.
Доволен Квашня Квашнин:
— Вот я какой смекалистый! Кто же к гадючьему месту сунется?
Легко на душе у боярина. Шипят, копошатся змеи. Охраняют барское золото и серебро.
Снова прошла неделя, и опять у бедняги покоя нет. Чудится все боярину, что кто-то его приметил, кто-то за ним следил.
Вновь решил перепрятать добро Квашнин. Теперь уже наверняка. Теперь уже в самое верное место. Поволок серебро и золото в дремучий-дремучий лес.