зы и сами долго жить не хотят. Сами убедились, что это
лишнее. Глупо тянуть. Самому противно, окружающие
ненавидят. Ты еще только болеешь, а уже очередь на
твою квартиру выстроилась. В общем, невзирая на
внешнюю вражду, трогательное единение верхов и ни-
зов. Низы понимают, что верх должен жить во дворце,
верх понимает, что низ должен воровать. Эх застой, Бо-
жья благодать. Рай для вороватых, пробивных. А для
предателей самое время.
Правду не говорил никто! Ну то есть кто-то гово-
рил, но где? Интеллигенция шла на смерть небольшой
кучкой у кинотеатра: «Уведите войска из Чехослова-
кии, из Венгрии». Уведите, да. Начальники за войска,
народ за войска — а эти против. Сейчас уведем, разбе-
жались. Никто не был маразматиком. Все совпало. Во-
ры сверху и воры снизу, они сошлись: и как ты их удер-
жишь?
«А в Венгрии, представляешь, — рассказывает капи-
тан, — продвигаются мои танки. По такой узкой улице
брызговики штукатурку сбивают, а венгры что приду-
мали, представляешь — портрет Ленина посреди ули-
цы, думали не наеду, а я и не наехал. Я объехал. Понял,
да? И вся улица поняла. Не надо так с нами поступать!
Не надо!»
Объезжали — давили, прямо — давили. И останови-
лись на раздавленном. Началась перестройка.
Шестидесятые.
Я человек суеверный: нe подвожу итогов, не завожу архи-
вов, не ставлю дат на сочинениях. Интерес к личной жизни де-
ятелей искусств нам чужд, хотя там самое интересное, а моя
автобиография для предъявления в разные организации, как
бы я ее ни растягивал, умещается на одной странице.
Да! Родился в Одессе, где-то в 34-м. Что-то вспоминает-
ся очень солнечное, пляжное, заполненное женщинами мами-
ного возраста. Пока не грохнула война. Дальше — поезд, лопу-
хи, Средняя Азия, школа, Победа, возвращение в Одессу, Ин-
ститут инженеров морского флота, где и застал нас 53-й год.
Ренессанс! Бурный рост художественной самодеятельности.
В Москве студия «Наш дом», в Ленинграде — «Весна в ЛЭТИ»,
в Одессе — «Парнас-2» (в отличие от древнегреческого № 1).
В наш институт на вечера — как в Ленком в Москве: давка,
слезы. Мы с Виктором Ильченко играем миниатюры. Ведем
концерты. По поручению комсомола я начал писать. После
страшного раздолба начал писать смешно, вернее не смешно,
смешно я никогда не писал, а грустно, что и вызывало смех.
Смех слышал с удивлением, и чем я меньше понимал, отче-
го смеются, тем громче они это делали. Открылся городской
студенческий клуб. Театр «Парнас-2» процветал. Я уже за-
кончил институт, работал в порту сменным механиком, чтоб
легче было репетировать. Восемь лет погрузки-выгрузки,
разъездов на автопогрузчике, сидения в пароходе, в трюме,
в угле, когда видны только глаза и зубы. Там я мужал.
Молчание — золото!
Для Р. Карцева
Шшш!.. Шшш!.. Тише! О таких вещах только между
нами. Я тебе, ты мне, и разбежались! Не дай бог! Что
вы?! Жизнь одна, и прожить ее надо так, чтобы не бы-
ло больно… И все! Все разговоры, замечания только
среди своих — папе, маме, дяде, тете. И все! И разбежа-
лись. А вы на всю улицу. Что вы?! Осторожнее! Десять
тысяч человек, и все прислушиваются. Вы их знаете?
А кто за углом?.. Ну, не можете молчать, вас распира-
ет — возьмите одного-двух, заведите домой… Окна за-
ложите ватой — и всю правду шепотом! Недостатков
много, а здоровье одно. Недостатки исправишь…
А так сидим, молчим. Ничего не видели, не слыша-
ли. Глухонемые. Мычим. И все! Кто к глухонемому
пристанет?! Что вы!.. Молчание — золото. Читали,
в Гостином дворе золото нашли — шесть кирпичей.
Они растрезвонили — шесть кирпичей! Уррра!
Шесть кирпичей! Землекопы, некультурные люди! Ну
и сразу пришли и забрали! Что, им дали хоть один кир-
пич?! Абсурд! Они теперь ходят за зарплатой, локти
кусают. Ну а если бы они не сказали?.. Я понимаю, но
допустим. Ну, нашли. Ну чего кричать? Молчание —
золото! Шесть кирпичей. Пять закопал, один на расхо-
ды. Кусочек отпилил — и в Сухуми на пляж. У всех зи-
ма, а вы загораете. Всем зубы золотые вставил — себе,
жене, теще, детям. Младшему полтора года — он уже
в золотых зубах. Что, некрасиво? Красиво! Улыбнуться
нельзя — арестуют! И нечего улыбаться. Нечего рот
раскрывать! Дома радиаторы золотые — сверху глиной
обмазаны. Что, плохо греют? Согреют. Это же золото!
Сын в институт попасть не может — полный идиот. Де-
кану полкирпича — сын академик, золотая голова!
Дочка — корова, еле ходит. Полкирпича в зубы — при-
ма-балерина в Большом! И в результате все устроены
и три кирпича на черный день. Только тихо! Никаких
собраний. Никаких обедов, никаких праздников. Окна
закрыты ставнями, из дома не выходить! Круглосуточ-
ные дежурства. Кушать только ночью под одеялом! Вот
это жизнь! И — тс-с! Молчание — золото!
Личный опыт
Для Р. Карцева
Ничто так не приободряет человека, как личный
опыт… Билеты у спекулянта взял в кино. Оказалось, на
вчера, в другом городе и не в кино, а куда-то в планета-
рий. Черт с ним. Но опыт приобрел. Теперь дудки меня
объедешь… Теперь билеты — намертво! Пока сам не
обожжешься, никто тебе не докажет.
Копил на машину. Предупреждали! Ничего, купил.
Подержанную. Всего пятьсот тысяч прошла, прогроха-
ла. Доехал домой, а из дому — ни колесом. Ни гудком!
Даже дверцу не откроешь. Что с ней ни делал — не
идет, стерва! Все, что накопил, в нее вбухал и продать
не могу… Вдряпался, конечно. Но опыт приобрел. Те-
перь на машину веревкой не затянешь. Даже разгово-
ров избегаю.
Все самому надо испытать. Только на себе. Ничто
так не убеждает, как собственный затылок. Говорили,
готовый бери. А я сшил… Портной, как летчик. Он
ошибется — я погиб. В общем, снять не могу. Трещит.
Под горячей водой снимали. Дудки я теперь шить буду.
Убедился. Конечно, средств на все эти опыты уходит —
будь здоров. От еды временно отказался… Но неоцени-
мый опыт приобрел. Багаж. Мудрость. Будет что моло-
дежи рассказать!
Пошел к зубному технику одному. Они со стомато-
логом вместе. Ай!.. Чего они там?.. Ой, они там чего-то
плавили вдвоем, в тигле… Чего-то там автогеном вари-
ли… Гипсом заливали… Еле отодрали… Вместе со сво-
ими зубами отодрали… И выколотить не могли, так
и выбросили. Теперь, конечно, «с», «ж», «з», «ф», «к»,
«ц», «ч», «ш», «щ» не выговариваю, но опыт приобрел.
Теперь я к этим двум жукам ни ногой. Хо-хо! Теперь
ты меня там увидишь?! Я у них первым был, оказыва-
ется… Ничего, зато они у меня последние. Без зубов
и без букв как-нибудь проживу, а они меня теперь уви-
дят!.. Задним умом буду крепок, если передним не
прошибаю.
Этот тип косой мне заграничную радиолу подбро-
сил. «Хрундик». Многооборотную. С пяти метров бе-
рет. В его руках, на пустыре, она все брала. А у меня
теперь на ней только чайник — «Маяк» с трудом…
А я на нее сверхурочно, как дурачок, пульман цемента
на горбу… А «Маяк» любой наш репродуктор берет, за
пять рублей. Ничего. Поумнел. Опыт есть. Я теперь
того косого за квартал… Найдет он меня… На всю
жизнь зарекся радиолы брать… Шалишь! Умнеем на
глазах!
С этой тоже так нехорошо получилось… С личной
жизнью. Нелегко… Ой!.. Ну, дает она мне прикурить…
Ой!.. Один раз ей изменил. Разок… Но теперь опыт
есть. Обжегся. Все! Теперь ни ногой… Конечно, ма-
лость подзалетел… Платим теперь… Выплачиваем… До-
ходит до того, что в получку шесть рублей получаем.
Двое там растут… Но опыт есть. Дудки теперь домой
провожать, только до троллейбуса. Извините, я теперь
опытный.
Что еще мне осталось?.. Ерунда. Почти все на своем
опыте испытал.
Это все теория: красный свет, зеленый свет, а пока
тебя не переедет, пока грузовик на себе не почувству-
ешь — никому не поверишь.
Разговор по поводу
Для Р. Карцева
Первый монолог в спектакле А. Райкина «Нам — 25»
Я к вам из районного отделения культуры. Сидите,
товарищи, сидите! Я к вам не по службе пришел и буду
говорить то, что думаю. Ну что, неплохо. Сатиру даете,
молодцы: и авторы, и те, что пишут, актеры и те, что иг-
рают, режиссеры и те, что поставили. Молодцы! Но нет
у вас, нет у вас… (сжимает кулак) вот этого у вас нет.
Вот я смотрел две ваши сценки: «Наглость» и «Осто-
рожность». Одна женщина дома лежит, другая женщи-
на дома сидит, им пойти некуда. Ну, одному некуда,
другому, третьему, соберитесь вместе, идите в баню,
к зубному врачу, стихи почитайте с выражениями. А вы
с этим вопросом на сцену.
Сейчас время не то, а раньше я за эти вещи… раз…
и все! Так что повнимательней, и авторы и те, что пи-
шут, и актеры и те, что играют. И на прошлом концер-
те я у вас был. Там какие-то люди ходили по сцене:
«Хав ду ю ду, ай лав ю…» — по-английски ругались,
а что, по-русски нельзя? А этот толстый актер бегает,
мотается, шумит чего? Ему разве там место? Ему боль-
шие формы нужны: опера, балет «Щелкунчик»,
с крупными тиграми может работать товарищ! А тот,
что худой, с мышами! Я сам над собой много работаю.
Недавно закончил автобиографическую повесть —
«Дурак» называется. Тоже такая умная вещичка полу-