жди(1970–1974)
СРЕТЕНСКИЙ ДВОР
А в тени снег лежит, как гора,
Будто снег тот к весне не причастен.
Ходит дворник и мерзлый февраль
Колет ломом на мелкие части.
Во дворах-то не видно земли,
Лужи — морем, асфальт — перешейком,
И плывут в тех морях корабли
С парусами в косую линейку.
Здравствуй, здравствуй, мой сретенский двор!
Вспоминаю сквозь памяти дюны:
Вот стоит, подпирая забор,
На войну опоздавшая юность.
Вот тельняшка — от стирки бела,
Вот сапог — он гармонью, надраен.
Вот такая в те годы была
Униформа московских окраин.
Много знали мы, дети войны,
Дружно били врагов-спекулянтов
И неслись по дворам проходным
По короткому крику «атанда!».
Кто мы были? Шпана не шпана,
Безотцовщина с улиц горбатых,
Где, как рыбы, всплывали со дна
Серебристые аэростаты.
Видел я суету и простор,
Речь чужих побережий я слышал.
Я вплываю в свой сретенский двор,
Словно в порт, из которого вышел.
Но пусты мои трюмы, в пыли…
Лишь надежды — и тех на копейку…
Ах, вернуть бы мне те корабли
С парусами в косую линейку!
«Не провожай меня, не провожай…»
Не провожай меня, не провожай.
Ты жди меня, а провожать не надо.
Лежит земля, туманами свежа,
Лежит моя дорога, как награда.
Но каждый день, прожитый без тебя,
Еще придет со мною расплатиться,
Еще в долинах мне ветры протрубят,
Что, уезжая, надо бы проститься.
Мой странный мир обрадуется мне,
Придут рассветы у огня погреться,
И по гитарной старенькой струне
Сползет роса и упадет на сердце.
И запоют ребята у костра,
И затрубит лосиха электричкой,
И будто бы ни пуха ни пера
От старых дней и от моих привычек.
Но каждый день наращивает стон,
И он растет стремительно и грозно,
И я кричу в помятый микрофон:
«Ты приезжай, пока еще не поздно!
Пока луна, как острие ножа,
Пока ледок на лужах утром тает,
Пока земля туманами свежа,
Пока к нам вертолеты прилетают».
«О, посмотри, какие облака…»
О, посмотри, какие облака
Возведены вдоль нашего романа,
Как будто бы минувшие века
Дают нам знак, таинственный и странный.
И странное обилие цветов,
И странно, что кафе не закрывают.
И женщины в оранжевых пальто
Бесшумно, как кувшинки, проплывают.
О, посмотри хотя бы на себя
В минутном отражении витрины,
Где манекены редкие скорбят
И катятся волнистые машины,
Где тонкая колеблется рука
Среди незамечательных прохожих,
Где ты стоишь, похожа на зверька
И на смешного ангела похожа.
Прошу тебя, пожалуйста, спаси,
Не брось меня на каменную муку…
Но женщина, ведущая такси,
Находит дом с названием «Разлука».
И ты уходишь весело, легко —
Пустеет двор, пустеет мирозданье.
И ласковые днища облаков
Всю ночь стоят над миром в ожиданье.
О, посмотри, какие облака
Возведены вдоль нашего романа,
Как будто бы минувшие века
Дают нам знак, таинственный и странный.
ВЕЛОСИПЕД
Пахнет луна сосной.
По тишине лесной
Катятся по тропе
Я и велосипед.
Медленно цепь кручу —
Еду, куда хочу.
Шины на колесе
Ширкают по росе.
То ли вдали лиман,
То ли вблизи туман,
То ли блестит костел,
То ли горит костер.
Кто же там, у костра?
Это ж моя сестра.
Нет уж, моя жена.
Нет, это просто весна.
Рядом сидит пацан,
Худенький сам с лица
И кандидат в мужья.
Боже, да это ж я!
Я на себя гляжу.
Нету чудес — твержу.
Нету чудес, а все ж
Я это, я — похож.
Дым от костра встает.
Парень обнял ее,
Пальцами у лица,
Вот и целуются.
Я не пошел к костру,
Я зашагал к утру,
Мимо огня в крови,
Мимо своей любви.
ПОМНИ ВОЙНУ
Помни войну, пусть далёка она и туманна.
Годы идут, командиры уходят в запас.
Помни войну! Это, право же, вовсе не странно —
Помнить все то, что когда-то касалось всех нас.
Гром поездов. Гром лавин на осеннем Кавказе.
Падает снег. Ночью староста пьет самогон.
Тлеет костер. Партизаны остались без связи.
Унтер содрал серебро со старинных икон.
Помни войну! Стелет простынь нарком в кабинете.
Рота — ура! Коммунисты — идти впереди!
Помни войну! Это мы — ленинградские дети —
Прямо в глаза с фотографий жестоких глядим.
Тихо, браток. В печку брошены детские лыжи.
Русский народ роет в белой земле блиндажи.
Тихо, браток! Подпусти их немного поближе —
Нам-то не жить, но и этим подонкам не жить.
Помни войну, пусть далёка она и туманна.
Годы идут, командиры уходят в запас.
Помни войну! Это, право же, вовсе не странно —
Помнить все то, что когда-то касалось всех нас.
ВАНЮША ИЗ ТЮМЕНИ
В седом лесу под Юхновом лежат густые тени,
И ели, как свидетели безмолвные, стоят.
А в роте, в снег зарывшейся, Ванюша из Тюмени
Единственный оставшийся нераненый солдат.
А поле очень ровное за лесом начиналось,
Там немцы шли атакою и танки впереди.
Для них война короткая как будто бы кончалась,
Но кто-то бил из ельника, один, совсем один.
Он кончил школу сельскую, зачитывался Грином,
Вчера сидел за партою, сегодня — первый бой.
Единственный оставшийся с горячим карабином,
С короткой биографией, с великою судьбой.
Когда же вы в молчании склонитесь на колени
К солдату неизвестному, к бессмертному огню,
То вспомните, пожалуйста, Ванюшу из Тюмени,
Который пал за Родину под Юхновом в бою.
ЗАПАДНЫЙ БЕРЛИН
Там, в маленьком кафе
На углу Шенхаузераллеи,
Где четыре старухи ежедневно
Обсуждают итоги
Первой и второй мировой войны…
Там, в маленьком кафе
На углу Шенхаузераллеи,
Где из окон видны еще руины,
Где безногий человек
С самого утра все глядит в стакан…
Там, в маленьком кафе
Посредине города Берлина,
На углу двадцатого столетья,
На опасном перекрестке
Двух противоборствующих систем…
Там, в маленьком кафе
Посреди задымленной Европы,
На груди у небольшой планеты,
Что вращается по скучной
Круговой орбите вокруг звезды…
Там, в маленьком кафе,
Ничего такого не случилось,
Просто мы по-русски говорили
И сказали старухи:
«Надо было раньше добить англичан».
НОВАЯ ЗЕМЛЯ
В голове моего математика
Вся Вселенная встала вверх дном,
А у Новой Земли ходит Арктика,
Ходит Арктика ходуном.
Ходят белые льды, как дредноуты,
Бьются, будто бы богатыри.
Ах давно бы ты мне, ах давно бы ты
Написала б странички две-три.
Написала б ты мне про Голландию,
Где большие тюльпаны растут,
Написала б ты мне про Шотландию,
Где печальные песни поют.
Но никак не приходит послание,
И от этого грустно в груди.
Ни тебя, ни письма, ни Голландии —
Только этот очкарик нудит.
Понудит он и все ухмыляется,
Блещет лысины розовый круг.
А под лысиной так получается,
Что Америке скоро — каюк.
А в Америке парни усталые
Всё хлопочут, чтоб мы померли.
Дайте землю, товарищи, старую!
Не хочу больше Новой Земли.
С математиком, серым, как олово,
Скоро бросим прощанья слезу.
Привезет он в Москву свою голову,
Я другое совсем привезу.
ПЕСНЯ О ПОДВОДНИКАХ
Задраены верхние люки,
Штурвала блестит колесо.
По поводу долгой разлуки
Нам выдан «Абрау-Дюрсо».
Прощайте, красотки!
Прощай, небосвод!
Подводная лодка
Уходит под лед.
Подводная лодка —
Морская гроза,
Под черной пилоткой —
Стальные глаза.
Под грустную музыку Верди
Компасы дают перебой,
Голодные ходят медведи
У штурмана над головой.
По многим известным причинам
Нам женщины все хороши.
Стоят на сугробе мужчины,
Но на полюсе нет ни души!
Прощайте, красотки!
Прощай, небосвод!
Подводная лодка
Уходит под лед.
Подводная лодка —
Морская гроза,
Под черной пилоткой —
Стальные глаза.
«Веселая любовь моя…»
Веселая любовь моя,
Зеленая и белая,
Где ж ты живешь, в каких краях?
Что ж ты без меня делаешь?
Кто там стоит в тени берез,
В том пиджачке вельветовом?
Чьи это клятвы произнес
Ветер хмельной под ветками?
Где-то вдали, совсем вдали,
Над проливными ивами,
Ходят веселые корабли
В эту страну счастливую.
Веселая любовь моя,
Зеленая и белая,
Где ж ты живешь, в каких краях?
Что ж ты без меня делаешь?
ТЕЛЕФОН
Слушаю. Да. Алло!
Что за шутки с утра?
Я?.. Почему удивлен?
Я даже очень рад.
Я даже закурю.
Здравствуй, прошло сто лет.
Сто лет прошло, говорю.
Я не спешу. Нет.
(Телефон-автомат у нее,
Телефон на столе у меня…
Это осень, это жнивье,
Талый снег вчерашнего дня.)
Что у нас за дела?
Да как-то все разбрелись.
Верочка родила,
Славины развелись,
Я получил отдел,
Санька съездил в Париж…
Все в суматохе дел.
Ну, а ты что молчишь?
А правда, что говорят?..
А кто он, коль не секрет?
А, военный моряк,
В общем, жгучий брюнет.
А сына как назвала?
Спасибо. Не ожидал.
Значит, жизнь удалась?
Все прошло без следа?
(Телефон-автомат у нее,
Телефон на столе у меня…
Это осень, это жнивье,
Талый снег вчерашнего дня.)
КАТОЛИЧЕСКАЯ ЦЕРКОВЬ
Вот прекрасная оценка
Наших бедствий на бегу —
Католическая церковь
На высоком берегу.
Что-то светлое так манит
Через темное окно —
Католическая пани,
Словно белое вино.
Католичка — не простая,
А загадочная сплошь —
Назидательно листает
Католическую ложь.
«О, мой друг, я понимаю,
Ваше чувство не ново.
Я внимательно внимаю,
Но не более того».
А потом в траве пожухлой
Мы лежали у сосны,
Было тихо, было жутко
От такой голубизны.
И с тех пор одна зацепка:
Разыскать я не могу
Католическую церковь
На высоком берегу.
Что ни баба — то промашка,
Что ни камень — то скала:
Видно, черная монашка
Мне дорогу перешла.
Дай мне Бог держаться цепко,
Подари мне сквозь пургу
Католическую церковь
На высоком берегу.
КОРЧМА
У дороги корчма,
Над дорогой метель,
На поленьях зима,
А в глазищах апрель,
А в глазищах судьба
Изготовлена мне:
То ль курная изба,
То ли губы в вине.
Входит медленный кот,
Важный, как кардинал,
Мягкой лапою трет
На груди ордена
И мечтает, уснув,
Как уходит зима,
Как он гонит весну
По зеленым холмам.
А в горячей золе
Остывают дожди,
А у Па-де-Кале
Незнакомка сидит,
Незнакомка сидит
Со вчерашнего дня,
Грустно в море глядит,
Ожидает меня.
Завалите меня
Антарктическим льдом,
Но верните меня
В этот сказочный дом:
У дороги корчма,
Над дорогой метель,
На поленьях зима,
А в глазищах апрель.
ПЕСНЯ ОБ ОСЕНИ
Лето село в зарю,
За сентябрь, за погоду.
Лето пало на юг,
Словно кануло в воду.
От него лишь следы
Для тебя, дорогая,
Фиолетовый дым —
В парках листья сжигают.
Вороха те легки
Золотых эполетов
И горят, как стихи
Позабытых поэтов.
Бессердечен и юн,
Ветер с севера дует,
То ль сгребает июнь,
То ли август скирдует.
Словно два журавля
По веселому морю,
Словно два косаря
По вечернем полю,
Мы по лету прошли —
Только губы горели,
И над нами неслись,
Словно звезды, недели.
Солнца желтый моток —
Лето плыло неярко,
Словно синий платок
Над зеленой байдаркой.
И леса те пусты,
Все пусты, дорогая,
И горят не листы —
Наше лето сжигают.
ВОСКРЕСЕНЬЕ В МОСКВЕ
Звук одинокой трубы…
Двор по-осеннему пуст.
Словно забытый бобыль,
Зябнет березовый куст.
Два беспризорных щенка
Возятся в мокрой траве.
К стеклам прижата щека…
Вот воскресенье в Москве.
Вот телефонный привет —
Жди невеселых гостей.
Двигает мебель сосед,
Вечером будет хоккей.
О, не молчи, мой трубач!
Пой свою песню без слов,
Плачь в одиночестве, плачь —
Это уходит любовь.
Мне бы, неведомо где,
Почту такую достать,
Чтобы заклеить тот день,
Чтобы тебе отослать.
Ты-то порвешь сгоряча
Этот чудесный конверт
С песней того трубача
И с воскресеньем в Москве…
Вот зажигают огни
В ближних домах и вдали.
Кто-то в квартиру звонит —
Кажется, гости пришли.
ОСЕННИЕ ДОЖДИ
Видно, нечего нам больше скрывать,
Все нам вспомнится на Страшном суде.
Эта ночь легла, как тот перевал,
За которым — исполненье надежд.
Видно, прожитое — прожито зря,
И не в этом, понимаешь ли, соль.
Видишь, падают дожди октября,
Видишь, старый дом стоит средь лесов.
Мы затопим в доме печь, в доме печь,
Мы гитару позовем со стены.
Все, что было, мы не будем беречь,
Ведь за нами все мосты сожжены,
Все мосты, все перекрестки дорог,
Все прошептанные клятвы в ночи.
Каждый предал все, что мог, все, что мог, —
Мы немножечко о том помолчим.
И слуга войдет с оплывшей свечой,
Стукнет ставня на ветру, на ветру.
О как я тебя люблю горячо —
Это годы не сотрут, не сотрут.
Всех друзей мы позовем, позовем,
Мы набьем картошкой старый рюкзак.
Спросят люди: «Что за шум, что за гром?»
Мы ответим: «Просто так, просто так!»
Просто нечего нам больше скрывать,
Все нам вспомнится на Страшном суде.
Эта ночь легла, как тот перевал,
За которым — исполненье надежд.
Видно, прожитое — прожито зря,
Но не в этом, понимаешь ли, соль.
Видишь, падают дожди октября,
Видишь, старый дом стоит средь лесов.
А ПАРНИ ЛЕЖАТ
Памяти оставшихся на далекой тропе
Поникшие ветви висят над холмами.
Спят вечным покоем ушедшие парни.
Оборваны тропы погибших ребят.
Здесь время проходит, шагая неслышно,
Здесь люди молчат — разговоры излишни.
Далекое — ближе… А парни лежат.
Плечами к плечу они шли вместе с нами
И беды других на себя принимали.
Их ждут где-то мамы. А парни лежат.
Костровые ночи плывут в поднебесье.
Другие поют их неспетые песни.
Далёко невесты. А парни лежат.
Но память о них бьется пламенем вечным.
Меня этот свет от сомненья излечит
И сделает крепче. А парни лежат…
«Его девиз — назад ни шагу!..»
Памяти М. Хергиани
Его девиз — назад ни шагу!
Стена высокая крута.
Его профессия — отвага.
Его призванье — высота.
Прожить бы так, не знав сомненья
высокой песней среди дня.
Он ставил горы на колени,
Пред ними голову склоня.
А дальше будто бы в тумане
Весь без него двадцатый век.
Ах, Миша, Миша Хергиани!
Неповторимый человек…
Я ДУМАЮ О ВАС
Разрешите вам напомнить о себе,
О своей незамечательной судьбе.
Я как раз на верхней полочке лежу,
В данном случае бездельничаю — жуть!
Люди заняты исканием дорог,
Люди целятся ракетой в лунный рог,
Люди ищут настоящие слова,
Ну, а я лежу и думаю о вас.
С этой мысли пользы, право, никакой.
Вот промчался скорый поезд над рекой.
О реке бы мне подумать в самый раз,
Ну, а я лежу и думаю о вас.
А народу — просто полное купе,
Кто-то в карты, кто-то хочет просто спеть,
Чья-то нежная клонится голова,
Ну, а я лежу и думаю о вас.
Я-то думаю, что думаете вы,
Как вы были замечательно правы,
Рассказав мне поучительный рассказ,
Что не нужно больше думать мне о вас,
Что любовь ненастья быстренько сотрут,
Что единственное счастье — это труд.
Я, ей-Богу, понимал вас в этот час,
Но, представьте, я-то думал все о вас.
«А мы уходим в эти горы…»
А мы уходим в эти горы,
На самый верх, на небеса,
Чтобы забыть про ваши взоры,
Про ваши синие глаза.
Ах, вы забудьте, ах, вы оставьте
Свои ужасные черты,
Ах, вы им памятник поставьте
И поглядите с высоты
На ваши тяжкие вериги —
Пустых условностей кольцо,
На ваши глупые интриги,
На ваше милое лицо.
Какая там идет дорога,
Что огибает тупики,
Какая видится тревога,
Какие пишутся стихи,
Какая ночь висит над миром
И чем наполнена луна,
Какие строятся кумиры,
Какая в мире тишина…
Все эти штуки совместите
В интеллигентной голове.
Ах, вы поймите, вы поймите
Себя вот в этой тишине!
В ЯЛТЕ НОЯБРЬ
В Ялте ноябрь.
Ветер гонит по набережной
Желтые жухлые листья платанов.
Волны, ревя, разбиваются о парапет,
Будто хотят добежать до ларька,
Где торгуют горячим бульоном…
В Ялте ноябрь.
В Ялте пусто, как в летнем кино,
Где только что шла французская драма,
Где до сих пор не остыли моторы проекторов
И лишь экран глуповато глядит,
Освещенный косым фонарем…
В Ялте ноябрь.
Там, в далеких норвежских горах,
Возле избы, где живут пожилые крестьяне,
Этот циклон родился,
И, пройдя всю Европу,
Он, обессиленный, все ж холодит ваши щеки.
В Ялте ноябрь.
Разрешите о том пожалеть
И с легким трепетом взять вас под руку.
В нашем кино
Приключений осталось немного,
Так будем судьбе благодарны
За этот печальный, оброненный кем-то билет…
РОМАНС
О яхта, мой корабль! Мне пассажир твой снится.
Дощатый старый пирс, лиловая заря,
Как вы присели к нам, загадочная птица, —
Ведь надо ж отдохнуть, летя через моря.
Нам дали солнца стог, нас ветром наградили,
Нам выпала весна с оврагами в снегу,
И караваны яхт в то утро выходили —
Веселые щенки на мартовском лугу.
О взгляды в тишине! О молнии украдкой!
И отвечали мне вы крыльями ресниц.
То было все для вас случайною посадкой —
Лесной аэродром на трассе двух столиц.
Вы вышли из меня, летали вы немало,
И вот вернулись вы на тот дощатый пирс.
Но желтый лист упал, как будто все пропало,
И снеговые тучи в небе поднялись.
Зеленая весна осталась за горами,
И вы молчите зря, и курите вы зря,
Ведь караваны яхт влекутся катерами
К печальным берегам седого ноября.
ПОГОДА
Вот и снова пал туман на полосу аэродрома,
И алмазинки дождя на крыльях вогнутых дрожат.
Ах как грустно это все, как это все давно знакомо.
А по радио твердят, что здесь никто не виноват.
Погода, погода,
С заката, с восхода
Тянется погода, погода —
Циклон свиданий и разлук.
За туманом, за дождем, за много сотен километров
Есть другой аэродром, где много всякой синевы.
Там стоит мой человек и щурится от теплых ветров,
И не знает, что пока задержан вылет из Москвы.
Много мы прошли погод, погод и ясных, и ненастных.
Ждали мы друг друга в снег, друг друга ждали под дождем.
Что ж, наверно, это все, пожалуй, было не напрасно.
Много ждали мы с тобой — туман, надеюсь, переждем.
Погода, погода,
С заката, с восхода
Тянется погода, погода —
Циклон свиданий и разлук.
«Маркшейдер мне сказал: „Ты лучше ляг…“»
Маркшейдер мне сказал: «Ты лучше ляг.
Пойди в тенек, пока спадет погода».
Здесь даже с небом сходится земля,
Как челюсти огромных сковородок.
Здесь нету ни дождей, ни облаков,
Здесь не было всемирного потопа.
Восточная Европа далеко —
На западе Восточная Европа.
Бульдозера вгрызаются в песок,
Он строится, как будто бы в сугробы.
Ах, лучше пулю дайте мне в висок,
Но землю я хочу увидеть, чтобы:
Тропиночка сверкает под ногой,
На варежку снижаются снежинки…
Маркшейдер говорит: «Слышь, дорогой,
Я пить тебе принес. Да не спеши ты!»
Лежу я под машиной и дышу,
И что-то совершается такое,
О чем я доложить не доложу,
Но что пропахло потом и тоскою,
Чего, как муху, не смахнешь с лица,
Что зябнет в сердце, как аккорд гитарный…
Маркшейдер говорит: «Держись, пацан,
Щас вертолет прибудет санитарный».
Прощайте, неумытая братва,
Пустыня — море. Встретимся на суше!
Газопровод наш Бухара — Москва
Пылает в перегретых наших душах.
Гремят, как невозможные басы,
Пропеллеров оранжевые пятна.
Восточная Европа, я твой сын!
Возьми меня, пожалуйста, обратно!
БЕЛЫЙ ПАРОХОДИК
— Здравствуй, белый пароходик,
Увези меня отсюда
В край, куда ничто не ходит —
Ни машины, ни верблюды,
Где кончаются концерты,
Не снимаются картины,
Где играют с чистым сердцем
Синебокие дельфины.
— Здравствуй, мальчик на причале,
Здравствуй, мальчик поседевший,
Расскажи ты мне вначале —
Что там в мире надоевшем?
Я один, по мне топочут
Ноги-ноги, грузы-грузы…
У спины моей хлопочут
Невеселые медузы.
— Что там в мире? Все как было,
Только ветры стали злее,
Только солнце чуть остыло,
Только вымокли аллеи.
Я один, по мне топочут
Ночи-ночи, муки-муки…
За спиной моей хлопочут
Ненадежнейшие руки.
— Грустный мальчик, до свиданья,
Не возьму тебя с собою.
Где-то слышатся рыданья
Над нелепою судьбою.
Размножает громкий рупор
Расфальшивые романсы,
И выходит с шуткой глупой
Человек для конферанса.
— Пароходик, мой любимый,
Что же ты сказал такое?
Не плыви куда-то мимо,
Я хочу в страну покоя.
Глупый мальчик, я ведь тертый,
Тертый берегом и морем,
Я плыву от порта к порту,
Я иду от горя к горю.
ПЕСНЯ-РЕПОРТАЖ О СТРОИТЕЛЯХ КАМАЗА
Ты пойми, что такое КамАЗ:
Это сотни ревущих моторов,
Это сотен ветров кутерьма
На широких прикамских просторах.
И стоит на виду всей страны
Город Набережные Челны.
Ты пойми, что такое КамАЗ:
Это парни — не парни, а боги!
Это вьюжная наша зима,
Это тяжкие наши дороги!
И трудом дни и ночи полны —
Город Набережные Челны.
Ты поймешь, что такое КамАЗ,
Если станешь к обочине тракта
И проедешь, товарищ, хоть раз
На машине с названием «вахта».
И далеко огни нам видны —
Город Набережные Челны.
Ты поймешь, что такое КамАЗ,
Если сердце твое не дремало,
Если здесь побеждал ты не раз,
И все мало тебе, и все мало…
Адрес подвига, адрес весны —
Город Набережные Челны.
МАЛЕНЬКАЯ ПОЧТА КАМАЗА
В переулке, вдоль садочков,
Где заборов размыкается кольцо,
Вот он, домик старой почты
С покосившимся от времени крыльцом.
Печь железная в сторонке
По причине ранней осени горит,
В узкой будке парень громкий
С кем-то, видно, очень близким говорит:
«Здравствуй, дорогая!
Как ты поживаешь там сейчас?
Здравствуй, дорогая!
Это я звоню тебе, КамАЗ!»
У крыльца пустует скрепер,
Два бульдозера уткнулись в коновязь —
Через годы, через степи
Их хозяевам понадобилась связь.
Ждут Одессу, ждут столицу
И неведомый Тюкалинск тоже ждут.
Свет огня бежит по лицам.
Сколько раз слыхали стены эти тут:
«Здравствуй, дорогая!
Как ты поживаешь там сейчас?
Здравствуй, дорогая!
Это я звоню тебе, КамАЗ!»
А за полем, недалеко,
Паруса домов восходят торопясь.
Там раскинулся широко
Посреди степных просторов наш КамАЗ.
Мчатся МАЗы, мчатся ветры,
И столбами ходят синие дожди,
Клонит ветер к окнам ветки,
Чей-то голос в проводок одно твердит:
«Здравствуй, дорогая!
Как ты поживаешь там сейчас?
Здравствуй, дорогая!
Это я звоню тебе, КамАЗ!»
В старой почте пусто стало,
Два бульдозера ушли, как корабли,
Гасит лампы сторож старый,
Будто гасит разговоры до зари.
Новый город с новой почтой,
С новой жизнью, с новым видом из окна.
Это правда, это точно,
Что отсюда даль высокая видна.
ТРИ СОСНЫ
Ах, какая пропажа — пропала зима!
Ну не гнаться ж за нею на север?
Умирают снега, воды сходят с ума,
И апрель свои песни посеял.
Ну да что до меня — это мне не дано:
Не дари мне ни осень, ни лето,
Подари мне февраль — три сосны под окном
И закат, задуваемый ветром.
Полоса по лесам золотая легла,
Ветер в двери скребет, как бродяга.
Я тихонечко сяду у края стола,
Никому ни в надежду, ни в тягость.
Все глядят на тебя — я гляжу на одно:
Как вдали проплывает корветом
Мой веселый февраль — три сосны под окном
И закат, задуваемый ветром.
Ах, как мало я сделал на этой земле:
Не крещен, не учен, не натружен,
Не похож на грозу, не подобен скале,
Только детям да матери нужен.
Ну да что же вы всё про кино, про кино —
Жизнь не кончена, песня не спета:
Вот вам, братцы, февраль — три сосны под окном
И закат, задуваемый ветром.
Поклянусь хоть на Библии, хоть на кресте,
Что родился не за пустяками:
То ль писать мне Христа на суровом холсте,
То ль волшебный разыскивать камень.
Дорогие мои, не виновно вино,
На огонь не наложено вето,
А виновен февраль — три сосны под окном
И закат, задуваемый ветром.
РАССКАЗ ВЕТЕРАНА
Мы это дело разом увидали,
Как роты две поднялись из земли
И рукава по локоть закатали,
И к нам с Виталий Палычем пошли.
А солнце жарит — чтоб оно пропало! —
Но нет уже судьбы у нас другой,
И я шепчу: «Постой, Виталий Палыч,
Постой, подпустим ближе, дорогой».
И тихо в мире, только временами
Травиночка в прицеле задрожит.
Кусочек леса редкого за нами,
А дальше — поле, Родина лежит.
И солнце жарит — чтоб оно пропало! —
Но нет уже судьбы у нас другой,
И я шепчу: «Постой, Виталий Палыч,
Постой, подпустим ближе, дорогой».
Окопчик наш — последняя квартира,
Другой не будет, видно, нам дано.
И черные проклятые мундиры
Подходят, как в замедленном кино.
И солнце жарит — чтоб оно пропало! —
Но нет уже судьбы у нас другой,
И я кричу: «Давай, Виталий Палыч,
Давай на всю катушку, дорогой!»
…Мои года, как поезда, проходят,
Но прихожу туда хоть раз в году,
Где пахота заботливо обходит
Печальную фанерную звезду,
Где солнце жарит — чтоб оно пропало! —
Где не было судьбы у нас другой…
И я шепчу: «Прости, Виталий Палыч,
Прости мне, что я выжил, дорогой».
ВЕРЕСКОВЫЙ КУСТ
Вот хорошо: и тихо, и достойно,
Ни городов, ни шума, ни звонков.
Ветру открыты все четыре стороны,
Мачта сосны и парус облаков.
Из-под сырой травы желтеет осень,
Вешнее солнце щиплет щеки нам.
Ты говоришь: «Куда это нас сносит?
Я несказанно так удивлена…»
Вересковый куст, словно лодка,
И далёко-далёко земля.
Вересковый куст, словно лодка,
А в лодке ни весел, ни руля.
И, торопливых слов не понимая,
Руки раскинув в небе пустом,
Вся ты плывешь в синей воде мая
Брошенным в реку белым крестом.
Версты любви — их вдоволь было, вдоволь —
За горизонт ушли, за облака,
Только вот жалко вереск тот медовый,
Да и, пожалуй, тех мест не разыскать.
СОЛНЫШКО
— Солнышко! Помнишь ли ты наш апрель?
— Да, конечно, мой любимый.
— Солнышко! — Что же вспоминать теперь?
Годы прошли как туман.
— Солнышко! Я надолго улетал.
— Что ж изменишь, мой любимый?
— Солнышко! — Ну каким ты странным стал.
Годы прошли как туман.
— Солнышко! Ну взойди еще, взойди!
— Нет, уже поздно, мой любимый.
— Солнышко! — За окном стучат дожди.
Годы прошли как туман.
Осень бродит по сырым полям,
Видно, пришло ее время.
И скоро в снег укроется земля,
В белый снег, и будет зима.
ОСТРОВ СОКРОВИЩ
Качка, Каспий, волны, вечно шумящие, — здрасьте!
Здравствуй, мой возникший средь моря очаг.
Море, Каспий, будто крашено синею краской —
Это мой высокий рабочий причал.
Остров в море мы сварили своими руками,
Верной дружбой и нефтяников, и моряков.
Здесь мы вместе достаем через воду и камень
Солнце, погребенное в толще веков.
Нашей дружбе не нужны ни слова, ни пароли,
Просто нужно быть немного погоды сильней.
Наши губы солоны от непрошеной соли,
Наши судьбы — биография трудных морей.
Если Каспий черной краскою красит просторы,
Остров в море принимает шторма, как бои.
Ждите сводок, ждите радиопереговоров,
Верьте в нефтяных робинзонов своих.
И когда вышки встают над волной,
В сердце волненье не скроешь:
Будто по морю плывет голубой
Остров сокровищ.
ОДЕССА
И вновь передо мной красавица Одесса,
Волнующий момент свидания пришел.
По случаю сему позвольте приодеться,
Позвольте подойти к вам с трепетной душой.
Прошу у вас руки, красавица Одесса,
Позвольте вас обнять по-дружески пока.
Я, правда, вам писал из юности, из детства:
Эпистолярный стиль — не стиль для моряка.
А мне все плыть и плыть к тебе, моя Одесса,
Из северных морей стучаться в твой эфир,
И от любви такой мне никуда не деться —
Одна на всю округу, одна на целый мир.
Пока еще жива надежда на надежду,
Я помню вас всегда среди зеленых стран,
Пока еще корабль с названьем тихим «Нежность»
Из гавани души не вышел в океан.
ШЕРЕМЕТЬЕВО
Где-то в небе возникли высокие звуки,
Будто тихо и нежно кто-то тронул струну.
О великое счастье — после дальней разлуки
Возвратиться обратно в родную страну.
Возвратиться не кем-то, не вчерашним талантом,
Осознавшим ошибки парижской зимой,
Не прощенным за старость седым эмигрантом,
А вернуться с работы. С работы — домой.
Ни дожди, ни метели, ни жаркое пламя
Не сломали, Россия, твои рубежи,
И высокие звезды встают над лесами,
И серебряный месяц в овраге лежит.
В шереметьевской роще — березы, березы.
Молча девочка держит цветок полевой.
Ты прости мне, Россия, невольные слезы —
Просто долго мечталось о встрече с тобой.
ЗАЙКА
Кем приходишься мне ты — не знаю,
Но приходишься кем-то навек.
Так туманная речка лесная
Прибегает к скрещению рек.
Звезды чиркают по небу косо,
И созвездья висят за окном.
Ты мой космос, дружок, ты мой космос,
Ты мой космос, я твой астроном.
Изучаю тебя, обличая
В самом полном собранье грехов,
Но меж дней череды замечаю
Запустенье иных берегов.
В суетных приключеньях так просто
Мне тебя подарил горизонт.
Ты мой остров, дружок, ты мой остров,
Ты мой остров, я твой Робинзон.
Я по улицам бешеным шляюсь,
Я впросак попадаю не раз.
Я побег от тебя замышляю
И маршруты коплю про запас.
Но ресниц твоих черные шпаги
Конвоиров имеют талант.
Ты мой лагерь, дружок, ты мой лагерь,
Ты мой лагерь, я твой арестант.
То довольна ты, то недовольна,
То ты памятник, то карусель.
Знать, в тебе поселился привольно
Разножанровый месяц апрель.
С кем сравню я тебя, угадай-ка!
Хочешь правду? Так правду узнай:
Ты мой зайка, дружок, ты мой зайка,
Ты мой зайка, я дед твой Мазай.
ПЕСНЯ О МОСКВЕ
Утро к нам приходит круто,
Надвигается горой.
О, московские маршруты,
О метро, метро, метро!
Переезды, переходы,
Перекрикивания,
Белокаменные всходы
Новостроек по краям.
И на улице просторной
Закипел прибой людской
Вдоль по Авиамоторной,
Вдоль по Автозаводской.
В заводских цехах глазастых
Свет горит среди ночей.
О шоссе Энтузиастов,
О дорога москвичей!
Жить без страха, без оглядки —
Так столица нам велит.
Ведь несут ее палатки
Оба полюса земли.
И слышны ее приветы,
Где других приветов нет,
И видны ее ракеты
У таинственных планет.
Перед трудным перевалом
Ты приди к ее стенам —
Здесь берет свое начало
Вся советская страна.
Эти крыши — как рассказы,
Эти окна — как слова…
Хоть и строилась не сразу,
Но зато навек Москва.
Городами на рассвете
Тихо бродит синева.
Но Москва одна на свете,
Но Москва всегда Москва!
ЦЕНА ЖИЗНИ
«Товарищ генерал, вот добровольцы —
Двадцать два гвардейца и их командир
Построены по вашему…» — «Отставить, вольно!
Значит, вы, ребята, пойдете впереди.
Все сдали документы и сдали медали.
К бою готовы, можно сказать…
Видали укрепленья?» — «В бинокль видали». —
«Без моста, ребята, нам город не взять».
Этот город называется Полоцк,
Он войною на две части расколот,
Он расколот на две части рекою,
Полной тихого лесного покоя.
Словно старец, он велик и спокоен,
Со своих на мир глядит колоколен,
К лесу узкие поля убегают —
Белорусская земля дорогая.
«Задача такова: в город ворваться,
Мост захватить и от взрыва спасти.
Моста не отдавать, держаться, держаться
До подхода наших танковых сил.
А мы-то поспешим, мы выйдем на взгорье,
Прикроем артиллерией смелый десант.
Как ваша фамилия?» — «Лейтенант Григорьев!» —
«Успеха вам, товарищ старший лейтенант!»
Беги вперед, беги, стальная пехота —
Двадцать два гвардейца и их командир.
Драконовским огнем ревут пулеметы,
Охрана в укрепленьях предмостных сидит.
Да нет, она бежит! В рассветном тумане
Грохочут по настилу ее сапоги,
И мост теперь уж наш! Гвардейцы, вниманье:
С двух сторон враги, с двух сторон враги!
Четырнадцать атак лавой тугою
Бились об этот малый десант.
Спасибо вам за все, товарищ Григорьев —
Командир десанта, старший лейтенант.
Вот берег и река, грохотом полны,
И мост под танками тихо дрожит…
Товарищ генерал, приказ ваш исполнен,
Да некому об этом вам доложить.
«Так вот мое начало…»
Так вот мое начало,
Вот сверкающий бетон
И выгнутый на взлете самолет…
Судьба меня качала,
Но и сам я не святой,
Я сам толкал ее на поворот.
Простеганные ветрами
И сбоку, и в упор,
Приятели из памяти встают:
Разбойными корветами,
Вернувшимися в порт,
Покуривают трубочки: «Салют!»
Моя ж дорога синяя
Летит за острова,
Где ждут меня на выгнутой горе
Подернутая инеем
Пожухлая трава
И пепел разговоров на заре.
Так вот обломок шпаги,
Переломленной о сталь,
Вот первое дыхание строки.
Вот чистый лист бумаги,
Вот непройденная даль,
И море вытекает из реки.
Отбросив все случайное,
Забудем суету,
С наивной верой понесем мы вновь
Веселое отчаянье,
Скупую доброту,
Надежду на последнюю любовь.
И с мыслями, которые
Едва наметят путь,
Тропа должна несмелая пройти.
Диспетчеры истории —
Пройдем мы, ту тропу
В широкую дорогу превратив.
Так вот мое начало,
Вот сверкающий бетон
И выгнутый на взлете самолет…
Судьба меня качала,
Но и сам я не святой,
Я сам толкал ее на поворот.
ПЕРВЫЙ СНЕГ
Всей семьей, конечно, не иначе,
Посреди недели занятой
Мы смотрели вместе передачу
Под таким названьем: «Артлото».
Все в ней дружно пели и плясали,
Словно час нагрянул торжества.
Были очень крупные детали,
Были очень легкие слова.
Мы смотрели телевизор,
А за окнами шел снег.
А когда погасла наша рама,
Мы рванулись к стеклам: Боже мой! —
Начиналась осенью программа,
А закончилась уже зимой.
Все, конечно, хором загалдели:
Снег лежал, как пуховой платок.
Видно, мы чего-то проглядели,
Проглядев программу «Артлото».
На фонарь шел снег и на дорогу,
Был предельно чист он и суров,
Будто шло послание от Бога,
Передача с неземных миров.
Там велись великие беседы,
Подводя неведомый итог,
Там никто, пожалуй, и не ведал
О каком-то нашем «Артлото».
Был бы здесь какой-нибудь провидец,
Он сказал бы: «Бросьте ерунду —
Первый снег нам предстоит увидеть
Календарно в будущем году».
Только будет ли нам та удача?
Будет год ли, будет ли ясней?
Повторят ли снова передачу
Под таким названьем: «Первый снег»?
Мы смотрели телевизор,
А за окнами шел снег…
БУХТА ПЕВЕК
Отчего поет человек? —
Потому что он очень мудрый.
Льды приходят в бухту Певек,
Горы пудрятся нежной пудрой.
Человек идет по горам,
И несладко ему, хоть тресни.
За него мы — по двести грамм —
По стакану особой песни.
Он берет винтовку и плуг —
Охранять и пахать планету.
Человек человеку — друг,
Если все понимают это.
Ветер вьюгу поет с листа,
Заливает закаты кровью.
Ох, красивая широта,
Романтическое зимовье.
Отчего же ему не петь,
Если горе непоправимо,
Если вновь на лунном серпе
Возникает лицо любимой?
Он сидит себе у костра,
Он еще тыщу раз воскреснет!
За него мы — по двести грамм —
По стакану особой песни!
«О, великое искусство киносъемки!..»
О, великое искусство киносъемки!
О, рекламных объявлений суета!
Вот написано по центру, не в сторонке:
В главных ролях, мол, снимались тот и та.
Тот и та, у них то свадьбы, то разводы,
Тот и та, у них «фольксваген» дорогой,
Их приветствуют арабские народы
И развратом потрясает их Стокгольм.
Тот и та — у них не вьюжит и не каплет,
Шумный дом, гостеприимство до зари.
И известный всей стране товарищ Каплер
Про артистов с теплотою говорил.
Так уходит жизнь на встречи, вечеринки,
На выслушиванье всякой чепухи,
На интрижки, на рубашки, на ботинки
И другие невеселые грехи.
Ну а роли, где ж, ребята, ваши роли?
Где ж такие, чтоб не плакать не могли?
Мелковато, суетливо — и не боле,
Слабой тенью по экранам вы прошли.
И замечено одним, потом другими,
Что не та как будто стала та чета.
Тот не тот — осталось имя, только имя,
Да и та уже, пожалуй, что не та.
Что ж, видать, не получилось жизни с лёта,
Слава юбкой покрутила и ушла.
Так на списанные веком самолеты
Надвигается бульдозера скала.
Нет, не надо, наши крылья не обмякли!
Нас по-прежнему волнует высота.
Старый конь не портит борозду, не так ли?
Нам летать еще, родимые, летать.
Но в бульдозере сомнений ни на йоту,
Он, рожденный ползать, знает это сам,
И хрустят, поднявши крылья, самолеты,
Будто руки воздымая к небесам.
А потом уж тишина, и стихли споры —
Старых фильмов пожелтевшая трава…
Ой, ребята, не ходите вы в актеры —
Это, правда, дорогие, не для вас.
Вам бы слушать на полянах птичий гомон,
Вам во льдах водить усталые суда.
Что кино? Оно найдет себе другого.
Ну а мать? А мать сыночка никогда.
МИЛАЯ МОЯ
Всем нашим встречам разлуки, увы, суждены.
Тих и печален ручей у янтарной сосны.
Пеплом несмелым подернулись угли костра.
Вот и окончилось все — расставаться пора.
Милая моя,
Солнышко лесное,
Где, в каких краях
Встретишься со мною?
Крылья сложили палатки — их кончен полет.
Крылья расправил искатель разлук — самолет,
И потихонечку пятится трап от крыла —
Вот уж, действительно, пропасть меж нами легла.
Не утешайте меня, мне слова не нужны,
Мне б отыскать тот ручей у янтарной сосны —
Вдруг сквозь туман там краснеет кусочек огня,
Вдруг у огня ожидают, представьте, меня!
«Мне твердят, что скоро ты любовь найдешь…»
Мне твердят, что скоро ты любовь найдешь
И узнаешь с первого же взгляда.
Мне бы только знать, что где-то ты живешь,
И клянусь, мне большего не надо.
Снова в синем небе журавли трубят.
Я брожу по краскам листопада.
Мне б хотя бы мельком повидать тебя,
И клянусь, мне большего не надо.
Дай мне руку, слово для меня скажи,
Ты моя тревога и награда.
Мне б хотя бы раз прожить с тобой всю жизнь,
И клянусь, мне большего не надо.
«Пора в дорогу, старина…»
Пора в дорогу, старина.
Пора действительно в дорогу…
Лежит великая страна —
Струна.
Струна…
Жена застыла у порога.
Пора в дорогу, старина,
Пора действительно в дорогу.
И люди, будто бы леса,
Стоят, стоят перед тобою,
И песни, словно небеса,
Летят дорогой голубою.
Пора в дорогу, старина.
Пора действительно в дорогу…
Струна, жена и стремена —
Твои три счастья, три итога.
НОЧНАЯ ДОРОГА
Нет мудрее и прекрасней средства от тревог,
Чем ночная песня шин.
Длинной-длинной серой ниткой стоптанных дорог
Штопаем ранения души.
Словно чья-то сигарета — стоп-сигнал в ночах:
Кто-то тоже держит путь.
Незнакомец, незнакомка, здравствуй и прощай, —
Можно только фарами мигнуть.
То повиснет над мотором ранняя звезда,
То на стекла брызнет дождь.
За спиною остаются два твоих следа,
Значит, не бесследно ты живешь.
В два конца идет дорога, но себе не лги —
Нам в обратный путь нельзя.
Слава Богу, мой дружище, есть у нас враги,
Значит, есть, наверно, и друзья.
Не верь разлукам, старина, их круг —
Лишь сон, ей-Богу.
Придут другие времена, мой друг,
Ты верь в дорогу.
Нет дороге окончанья, есть зато ее итог:
Дороги трудны, но хуже без дорог.
ИМЕЮТСЯ СВОБОДНЫЕ ТАКСИ
Ах, знаете вы тот аэропорт,
Где толпы пассажиров многотонны,
Где самолеты кружатся толпой
Над полосой горячего бетона?
Небрит, несовершенен, но красив,
Я слушал там, как приглашенье к старту:
«Имеются свободные такси
В Алупку, Феодосию и в Ялту».
Увы, но я там был случайный гость,
Не для меня маршруты эти были:
Меня ждала страна сплошных снегов —
Суровые арктические мили.
И там, где ветер айсберги носил,
Я говорил: «Не вешать нос, ребята:
Имеются свободные такси
В Алупку, Феодосию и в Ялту».
Забросила судьба туда меня
Через одно созданье дорогое,
Которое решило поменять
Одно, как говорится, на другое.
И, до конца ее не расспросив,
Я ей сказал чуть-чуть холодновато:
«Имеются свободные такси
В Алупку, Феодосию и в Ялту».
Вот так живу за тридевять земель,
Курю табак на баке пакетбота.
Язычник, поклоняюсь я зиме,
Помноженной на тяжкую работу.
Когда-нибудь и я паду без сил
На той земле, что праздностью объята.
Имеются свободные такси
В Алупку, Феодосию и в Ялту.
«Надеюсь видеть вас счастливыми…»
Надеюсь видеть вас счастливыми,
Не юной красотой красивыми,
На шумных встречах — молчаливыми,
С детьми — талантливо-игривыми.
Надеюсь, ваши приключения,
Пожары ваши и метелицы
Не привели вас к заключению,
Что ничего уж не изменится.
Надеюсь видеть вас, счищающих
Тугую грязь с сапог поношенных,
Крамольным глазом возмущающих
Ханжей и критиков непрошеных.
Надеюсь, дети ваши здравствуют
И шествуют тропой отважною,
Растут ужасные, лобастые
И замышляют нечто важное.
Надеюсь видеть вас спокойными
Перед болезнями и войнами,
Перед годами и разлуками,
Перед сомненьями и муками.
Надеюсь, что листы падучие
Не означают нам предснежия,
А просто сорваны по случаю
Грозою летнею и свежею.
«Я иду на ледоколе…»
Я иду на ледоколе,
Ледокол идет по льду.
То, трудяга, поле колет,
То ледовую гряду.
То прокуренною глоткой
Крикнет, жалуясь, в туман,
То зовет с метеосводкой
Город Мурманск, то есть Мурма́нск.
И какое б положенье
Ни имели б мы во льдах,
Знают наше продвиженье
Все окрестные суда.
Даже спутник с неба целит,
В объективы нас берет,
Смотрит, как для мирных целей
Мы долбаем крепкий лед.
И какой-нибудь подводник,
С бакенбардами брюнет,
Наш маршрут во льдах проводит,
Навалившись на планшет.
У подводника гитара
И ракет большой запас,
И мурлычет, как котяра,
Гирокомпас, то есть компа́с.
Но никто из них не видит
В чудо-технику свою,
Что нетрезвый, как Овидий,
Я на палубе стою,
Что, прогноз опровергая,
Штормы весело трубят,
Что печально, дорогая,
Жить на свете без тебя.
ЧУКОТКА
Мы стояли с пилотом ледовой проводки,
С ледокола смотрели на гаснущий день.
Тихо плыл перед нами белый берег Чукотки
И какой-то кораблик на зеленой воде.
Там стояла девчонка, по-простому одета,
И казалось, в тот вечер ей было легко,
И, рукой заслонившись от вечернего света,
С любопытством глядела на наш ледокол.
Вот и все приключенье. Да и вспомнить — чего там?
Пароходик прошлепал, волнишка прошла.
Но вздохнул очень странно командир вертолета,
Философски заметив: «Вот такие дела».
Ледокол тот за старость из полярки списали,
Вертолетчик женился, на юге сидит.
Да и тот пароходик все ходит едва ли,
И на нем та девчонка едва ли стоит.
А потом будут в жизни дары и находки,
Много встреч, много странствий и много людей…
Отчего же мне снится белый берег Чукотки
И какой-то кораблик на зеленой воде?
«Там, где пел для нас прибой…»
Там, где пел для нас прибой,
Я иду теперь с другой.
Солнце на ее плечах,
Чайки в синеве кричат.
А я, представь себе, молчу,
Ключи какие-то кручу…
Зачем поехал я на юг
Память ворошить свою?
Вот пустует скамья,
Где сидели ты и я.
Мне другая говорит:
Что случилось? Что болит?
Да так, я говорю, пустяк, —
Мотив не вспомню я никак,
Мотив, который я любил,
Помнил, а теперь забыл…
ПЕРВЫЙ ТРАМВАЙ
Над городом, над липами белесыми
Стоит мороз, пуская синеву.
С мохнатыми от инея колесами
Трамваи отправляются в Москву.
Ведь каждый день связать им нужно заново
Провинций отдаленные моря:
В Черемушках, Черкизово, Чертаново
«Давай поедем в город» — говорят.
Сиреневый рассвет на крышах ежится,
И рельсы поворотные визжат,
И пальцами протопленные рожицы
На ледяных окошечках дрожат.
Снега над нашим городом посеяны,
Мороз стекает с купола Земли,
Как будто шел по северу рассеянный
И крынку с белым холодом пролил.
Да здравствуют московские трамвайщики —
Рассветных судеб временный причал,
Будильников вернейшие товарищи,
Товарищи встающих по ночам!
С потертыми билетами сезонными
Плывем мы в океан большого дня,
И воротник пальто демисезонного,
Как флаг зимы на кораблях, поднят.
Пока в Москве немногие увидели
Сегодняшнего утра первый свет,
Привет вам, обитатели обители,
Катящейся по утренней Москве!
ПОРА ПОДУМАТЬ О СЕБЕ
Да, мой любимый, все долги
Мы заплатили непростой своей судьбе.
Мы жили судьбами других, —
Пора подумать о себе.
А наши годы все скользят,
Как птицы осени, летящие на юг.
Нас не оставили друзья,
Но как редеет этот круг!
Как наши дети подросли —
Вот верный счетчик нашим общим временам.
Уйдут, как в море корабли,
И торопливый поцелуй оставят нам.
Да, наша молодость прошла,
Но, знаешь, есть одна идея у меня:
Давай забросим все дела
И съездим к морю на три дня.
И будет в нашей жизни миг,
Когда простой весенний луч
Порвет завесу низких туч,
Затеяв детскую игру,
И ветры, будто бы друзья,
Слетятся к нашему костру.
«Не сотвори себе кумира…»
Не сотвори себе кумира
Из невеликих мелочей —
Из обстановки и квартиры,
Из посещения врачей,
Из воскресенья и субботы,
Из размышлений о судьбе.
В конце концов, не в наши годы
Унынье позволять себе.
Не сотвори себе кумира,
Ведя житейские бои,
Из неизбежных и унылых
Подсчетов прибылей своих.
И может, ты прошел полмира
В исканьях счастья своего —
Не сотвори себе кумира
Ни из себя, ни из него.
Не сотвори себе кумира
Из памяти своей земли,
Из тех бойцов и командиров,
Что до победы не дошли.
Из истин — выбери простые,
Что не подвластны временам,
И сотвори себе Россию,
Как сотворила нас она!
«Если ты уйдешь…»
Если ты уйдешь,
Станет мне темно,
Словно день ты взял,
Словно ночь пришла под мое окно,
Не горящая ни одной звездой.
Словно птицы все улетели прочь
И осталась мне только ночь да ночь,
Если ты уйдешь…
Если ты уйдешь,
Как мне дальше жить,
Вечерами мне ожидать кого?
И ночной огонь для кого сложить?
И куда мне плыть среди бурных волн?
И куда девать дней своих запас?
И с какой звезды не сводить мне глаз?
Если ты уйдешь…
Если ты уйдешь,
Опустеет сад,
Опустеет мир, опустеет дом,
Холода пойдут по пустым лесам,
Реки спрячутся под тяжелым льдом.
И в пустой ночи — тьма без берегов,
Половицы скрип — тень твоих шагов…
Если ты уйдешь…
Но лишь с тобой я жизнью полна,
Как парус — мечтой, как светом — весна.
Босые дожди, как дети, пройдут,
И встанут цветы в моем саду.
О, подари мне жизнь свою!
Скажи мне только — я люблю!
ОГОНЬ В НОЧИ
В простых вещах покой ищи.
Пускай тебе приснится
Окно в ночи, огонь в печи
И милая девица.
И чтоб свечою голубой
Плыла бы ночь большая,
Свою судьбу с другой судьбой
В ночи перемешаем.
Когда-то радовавший нас,
Забудем груз регалий.
Сожжем былые времена,
Как нас они сжигали.
И будто пара лебедей,
Друг друга полюбивших,
Простим простивших нас людей,
Простим и непростивших.
Вот вам от полночи ключи,
Пускай тебе приснится
Окно в ночи, огонь в печи
И милая девица.
ГДЕ НЕТ ТЕБЯ
Возьму я и поеду далеко
В глубь себя,
Где мне легко,
Где нет тебя.
Давно я собираюсь в этот путь.
Мне б туда Хоть как-нибудь,
Где нет тебя.
Прости, прости меня, пожалуйста,
За то, что я люблю тебя,
Но мне твоей не надо жалости,
А нужен дом и нужен мир,
Где нет тебя.
И все вокруг одобрят жизнь мою,
Что теперь
Я в том раю,
Где нет тебя.
На свете есть, представь себе, края,
Где живу
Один лишь я,
Где нет тебя.
Прости, прости меня, пожалуйста,
За то, что я люблю тебя,
Но мне твоей не надо жалости,
А нужен дом и нужен мир,
Где нет тебя.
«Какие слова у дождя? — Никаких…»
Какие слова у дождя? — Никаких.
Он тихо на старую землю ложится,
И вот на земле уж ничто не пылится,
Ничто не болит и не давят долги.
Какие слова у меня? — Тишина.
Немая луна всю пустыню заполнит
И так стережет эту белую полночь,
Что только тобой эта полночь полна.
Какие слова у тебя? — Красота.
Ты белое платье по миру проносишь
И запахи ливней в ладонях приносишь,
И льет на пустыни мои доброта.
Какие слова у дорог? — Торжество.
Мы мчимся по ливням, любовь постигая.
И редкие звезды сквозь тучи мигают,
И капли дрожат на стекле ветровом.
«Последний день зимы нам выдан для сомненья…»
Последний день зимы нам выдан для сомненья:
Уж так ли хороша грядущая весна?
Уж так ли ни к чему теней переплетенья
На мартовских снегах писали письмена?
А что же до меня, не верю я ни зною,
Ни вареву листвы, ни краскам дорогим:
Художница моя рисует белизною,
А чистый белый цвет — он чище всех других.
Последний день зимы, невысохший проселок…
Ведут зиму на казнь, на теплый эшафот.
Не уподобься им, бессмысленно веселым, —
Будь тихим мудрецом, все зная наперед.
Останься сам собой, не путай труд и тщенье,
Бенгальские огни и солнца торжество.
Из общей суеты, из шумного теченья
Не сотвори себе кумира своего.
«Что ж ты нигде не живешь?..»
Что ж ты нигде не живешь?
Все без тебя происходит:
Новое солнце восходит,
Слышится детский галдеж,
Чей-то пиджак на траве,
Чья-то гармонь мировая.
Тут, понимаешь, в Москве,
Все без тебя поживают.
Что ж ты нигде не живешь?
Старые клятвы забыты.
В грохоте новых событий
Имя твое не найдешь.
Сын твой приходит с катка —
Рослый, красивый, упрямый —
И говорит старикам:
«Здравствуйте, папа и мама».
Что ж ты нигде не живешь?
Мы-то пока поживаем,
Мало чего успеваем,
Но презираем за ложь…
Но бережем за тепло
Старые добрые песни.
Ну постарайся, воскресни —
Время чудес не прошло.
УЛЕТАЕМ
А. Вагину
Листьев маленький остаток
Осень поздняя кружила.
Вот он, странный полустанок
Для воздушных пассажиров.
Слабый ветер ностальгии
На ресницах наших тает.
До свиданья, дорогие, —
Улетаем, улетаем.
Мы в надежде и тревоге
Ждем в дороге перемены,
Ожидая, что дороги
Заврачуют боль измены.
В голубой косынке неба
Белым крестиком мы таем…
От того, кто был и не был,
Улетаем, улетаем.
Нам бы встать да оглянуться,
Оглядеться б, но задаром
Мы все крутимся, как блюдца
Неприкаянных радаров.
Ах, какая осень лисья!
Ах, какая синь густая!
Наши судьбы — словно листья, —
Улетаем, улетаем.
Ну так где ж он, черт крылатый
На крылатом крокодиле?
Ах, какими мы, ребята,
Невезучими родились!
Может, снег на наши лица
Вдруг падет да не растает…
Постараемся присниться,
Улетаем, улетаем.