Урсоф, оставшийся за порогом, протяжно выл, порой смолкая, как певчие между стихами заупокойной мессы.
Странно! Можно подумать, что доктор Трифульгас вернулся к себе домой. Между тем он не мог заблудиться: он не сворачивал с прямой дороги. Он, несомненно, на Валь Карину, а не в Луктропе. Но почему же здесь тот же низкий сводчатый коридор, та же витая деревянная лестница, те же широкие перила?
Доктор поднялся на второй этаж. Из-под двери струился слабый свет, как в Шесть-на-Четыре.
Уж не бред ли это? В неясном свете он узнает свою спальню, желтый диванчик; справа — деревянный сундук; слева — заветный шкаф, обитый железом, поджидающий новых ста двадцати фрейцеров. Вот его кресло с кожаными подушками, вот стол с витыми ножками и на нем, подле догорающей лампы, рецептурная книга, раскрытая на странице 197.
«Что со мной?» — прошептали дрожащие губы лекаря.
Да, доктор Трифульгас испугался. Зрачки его расширились. Тело как бы сжалось. Холодный пот залил покрывшуюся мурашками кожу.
Но надо спешить! Масла осталось на донышке: лампа вот-вот погаснет, — и искра жизни этого несчастного тоже.
Ага, кровать стоит здесь, знакомая кровать с балдахином, широкая и длинная, задернутая пологом с крупными узорами. Возможно ли, что это — убогое ложе несчастного продавца блох!
Непослушной рукой доктор Трифульгас коснулся полога, отдернул его и бросил взгляд за занавески.
Тот, чья голова покоилась на подушках, был неподвижен, казалось, последняя искорка жизни уже угасла в этом теле.
Доктор склонился над умирающим…
А! Какой жуткий вопль! И в ответ — отчаянный лай под дверью.
Лежащий на кровати вовсе не был бедняком Вортом Картифом. В умирающем доктор Трифульгас узнал самого себя! Да, это его сразил удар: кровоизлияние в мозг, резкий прилив серозной жидкости и паралич конечностей! Да, это за него просили ночные посетители, за него заплачено сто двадцать фрейцеров!
И он, который из-за своей черствости отказал в помощи бедному продавцу блох, — теперь сам умирает!
Доктор Трифульгас сделался как помешанный, почувствовав приближение смерти. Угрожающие симптомы нарастали с каждой минутой. Не только все двигательные функции, но и дыхание, и сердечная деятельность должны были вот-вот прекратиться… И, однако, сам он все еще находится в сознании!
Что предпринять? Уменьшить ли количество крови посредством кровопускания? Медлить нельзя!
Метод кровопускания еще широко применялся в те времена, и, как и в наши дни, врачи с его помощью вылечивали от апоплексии[134] всех тех, кто… не умирал.
Доктор Трифульгас выхватил из сумки ланцет и вскрыл вену своего двойника — кровь застыла в его руке. Он энергично растер грудную клетку больного — движения ее прекратились. Он приложил к ступням умирающего горячие камни — ноги его похолодели.
Тогда двойник приподнялся, задрожал и из горла его вырвался предсмертный хрип…
Все усилия помочь себе оказались тщетными, доктор Трифульгас умер у себя на руках.
Трикк!.. Тррак!..
Наутро в Шесть-на-Четыре нашли лишь один труп — труп доктора Трифульгаса.
Его уложили в гроб и торжественно проводили до ворот местного кладбища, вослед стольким, им же туда отправленным.
Что же касается Урсофа, то, говорят, с того дня он бегает по равнине с зажженным фонариком в зубах и воет предсмертным воем.
Не знаю, было ли все так на самом деле: много странных историй рассказывают об этой стране Вользинии и особенно про окрестности городка Луктропа.
Впрочем, я повторяю: не ищите загадочный городок на карте. Лучшие географы мира так и не пришли к единому мнению о его местонахождении.
…Новелла «Трикк-тррак» (Frritt-Flacc) впервые опубликована в декабре 1884 года в газете «Фигаро иллюстре». Два года спустя ее немного измененный текст был включен в роман «Лотерейный билет». Затем, не удовлетворившись внесенными поправками, Жюль Верн еще раз перерабатывает рассказ и в декабре 1886 года публикует окончательный вариант в «Magazine d'education».
Такое внимание к уже законченной и опубликованной вещи не соответствовало привычкам писателя. Но и само произведение необычно для его творчества. Сказка с моралью — так можно определить жанр «Трикк-тррака»; суть сюжета сводится к одной короткой фразе: «Алчность наказуема». Однако рассказ гораздо сложнее этой азбучной истины. Его напряженная атмосфера, таинственный пейзаж, полуобрисованные загадочные образы напоминают то ли «черные» английские романы, то ли произведения немецких романтиков Э.-Т.-А. Гофмана, А. Шамиссо, Л. А. Арнима. В тексте легко отыскать языковые и понятийные соответствия французскому символизму П. Верлена, А. Рембо, С. Малларме. А как не вспомнить Э.-А. По и его «чувство странного»?.. К этим многочисленным литературным параллелям следует добавить и «эстетизм» — течение, подчинившее себе французскую беллетристику 1880–1885 годов.
Многие критики рассматривают пронизанный специфическим верновским юмором «Трикк-тррак» как пародию. Комический эффект достигается за счет того, что, используя языковые клише, самые распространенные обиходные выражения, автор играет синонимами, меняет оттенки, а в иных случаях и смысл высказывания. Текст насыщен каламбурами и таинственными словами, образованными из хорошо освоенной читателем лексики путем изменения букв или вставки слогов. Здесь стоит напомнить об исключительной любви Ж. Верна к различным криптограммам, шифровкам, кроссвордам, логическим загадкам. Уже в самом заглавии писатель прибегает к звукоподражанию: имитирует шум ветра («фрри») и дождевых капель («фляк»). Однако название новеллы может напомнить читателю и азартный трик-трак, и качание часового маятника, и даже монашескую рясу (froc, что в народном языке означает «штаны»). Словесные игры продолжаются в именах собственных и географических названиях. Христианская мученица IV века св. Филомена превращается в Филфилену. Прилагательное в названии моря, омывающего берега таинственной земли (Мегалокридское), несет в себе и упоминание о Локриде, области Древней Греции (время написания рассказа совпадает с планами Ж. Верна совершить средиземноморское путешествие на яхте «Сен-Мишель»), и намек на «великое преступление» (фр. grand crime, причем «grand» совпадает по значению с греческим «мегалос»). Фамилия главною героя заимствована из языка картежников, где она означает наличие на руках у игрока трех одинаковых карт и марьяжа, то есть в цифровом отношении выражается формулой 3 + 3 + 2, а это уже близко связано с названием жилища Трифульгаса. Название города Луктроп является анаграммой французского выражения «огромная задница» (trop cul)… Авторская система кодирования несколько напоминает гимназическую тарабарщину, своеобразный «секретный» язык, где изменение звучания слов достигается путем замены отдельных звуков или вставки лишних, незначащих слогов.
Иного рода шифр заложен в само содержание новеллы. Современные литературоведы видят здесь еще один подход к решению Верном «проблемы женщины», женщины, которая одновременно и присутствует и отсутствует, и стесняет и помогает. Авторское решение этой проблемы будто бы способствует «освобождению» от существа другого пола. Герой новеллы трижды слышит из женских уст призыв о помощи. Дважды он ему не внемлет, а в третий раз идет навстречу, удовольствовавшись пусть не максимальной, но зато реальной выгодой. Доктор отталкивает дочь и жену, но уступает матери, в чем критика видит осуществление некоего «исходного выбора»…
Словом, маленькая новелла заслуживает обстоятельного анализа. Читателю, интересующемуся подобной проблематикой и владеющему французским языком, можно рекомендовать упомянутую выше книгу М. Сорьяно, где символика рассказа разбирается весьма детально.
А. МОСКВИН.
Мятежники с «Баунти»
Глава IБРОШЕННЫЕ НА ПРОИЗВОЛ СУДЬБЫ[135]
Ни малейшего дуновения ветерка, ни единой складочки на глади моря, ни одной тучки на небе. Величественные созвездия южного полушария вырисовываются с неповторимой четкостью. Паруса на «Баунти» повисли вдоль мачт, судно застыло в неподвижности, и лунный свет, бледнея перед, разгорающимся восходом, озаряет водную ширь волшебным сиянием.
«Баунти», корабль водоизмещением двести пятнадцать тонн, с экипажем сорок шесть человек, вышел в море из города Спитхед 23 декабря 1787 года под командой капитана Блая. опытного, но довольно сурового моряка, сопровождавшего капитана Кука[136] в его последней экспедиции.
«Баунти» получил особое задание: перевести на Антильские острова[137] хлебное дерево, растущее в изобилии на Таитянском архипелаге. После шестимесячной стоянки в бухте Матавай Уильям Блай, погрузив тысячу саженцев и сделав краткую остановку на одном из островов Товарищества[138], взял курс на Вест-Индию.
Подозрительность и вспыльчивый характер капитана не раз приводили его к столкновениям с некоторыми офицерами. Однако спокойствие, царившее на борту утром 28 апреля 1789 года, никак не предвещало грозных событий, которые вскоре произошли.
Внезапно на корабле возникло непонятное оживление. Матросы сбивались группками, тихонько перекидывались двумя-тремя словами и бесшумно исчезали.
Что это, утренняя смена вахты? Или что-то другое?
— Главное, друзья, никакого шума, — сказал Флетчер Кристиан, старпом. — Боб, зарядите-ка пистолет, но не стреляйте без приказа. Вы, Черчиль, возьмите топор и сбейте замок с капитанской каюты. Помните, Блай нужен мне живым!