Том 2. Фантастические поэмы и сказки — страница 2 из 29

Тангенс, синус,

                       плюс и минус,

          взял разбег —

          А + В….

Перепрыгнул

                           Ваню и

Рисование,

Перепрыгнул

                         Рафу и

Географию,

Перепрыгнул

                      Саню и

Чистописание!

Надзиратель

                       поднял вой,

прибежал городовой, —

в воду канул

                        гимназист,

невысок

                   и неказист!

Встал учитель

                         на порог:

— Повтори,

                    лентяй,

                                урок!

Что мальчишке

                        до урока?

Перед ним

                  легла дорога

голуба и широка.

                 Сахарные берега…

4

Глава сладостная, посвященная деликатности, полному собранию сочинений П. С. Когана и зубоврачебному креслу.

Берег моря.

                    Где я?

                                  Стоп!

Вкусный,

              сладкий запах сдоб…

Изменили

              мне силенки,

устаю,

            устаю!

В поле

            сахарной соломки

я стою.

Я ж

      не сладкого искал…

Сколько

             сахара-песка,

что за розовая ваза!

Ах, как пенится

                        у скал

Море

          Клюквенного Кваса.

Золотятся пески —

самый лучший

                         бисквит!

Горный

               тянется хребет —

чистый, радужный шербет!

А в долине,

                          вдали,

но отсюда

                недалек —

разноцветный

                   городок

в бонбоньерке

                           залег.

Белосахарных палат

расцветают купола.

— Заходи,

              стар и млад,

хочешь,

             кушай мармелад,

хочешь,

             губы шеколадь,

наряжайся

                  в маки, —

хорошо

              щеголять

в серебряной

                           бумаге!

Посмотри

                  на домик тот,

это — торт.

Ну, а это

             фортепьяно

сделано

              из марципана.

          Гуляют

                ангелочки —

          на плечах

                кулечки,

          в обертках,

                как шейхи,

          раковые

                шейки.

Прямо, прямо

                нет спасенья!

От соблазна

                плачет Сеня.

                Ах,

          он бы съел

          ну хотя бы

          монпансье.

Посредине города,

неширок и короток,

домик

          из печеньица,

а оттуда

          голосок,

словно

           ананасный сок:

— Мое вам

          почтеньице!

В райские

          кущи

заходите,

          скушайте

абрикоску,

          сливку,

вишневую

          наливку.

Не стесняйтесь,

          заходите!..

Сеня,

          слюни вытерши,

видит:

          Главный Кондитер

          с Главною Кондитершей.

Сколько, сколько

          сладостей!

Где ж это

          кончается?

У Сенечки

          от слабости

все в глазах

          качается.

Время клонится

      к восьми.

И весь мир

      просит Сеню:

— Слушай,

      скушай

этих яств новизну!

      Ну, возьми!

      —  Не возьму…

А мальчиковы

                          пятки

вязнут, вязнут в

                           патоке.

Па-атока тяну-чая,

ги-бель неми-нучая,

тя-анутся

       сладкие

             ли-ип-кие

                               нити…

— На помощь,

 на помощь,

        спасите,

              вытя-

                        ните!

То-

    ну!

То-

      ну! —

А хитрая

          Кондитерша

смеется:

            — Да нну?

Вот уже рубашка

           в патоке подмокла.

Но что это?

          Откуда это

                   мчится подмога

Кем это

          выслано

соленое

             и кислое?

Армия

           столобая —

мчится

          соль столовая,

а за нею

             мчится

перец

           и горчица…

Как ударила

                        соль

в сахарную

                  антресоль!

Как повылетел

                            хрен —

шоколады

                     дали крен!

А горчица

                  горячится:

— Эх!

           Не грех —

бей в мускатный орех!

Кондитерша

                кубарем,

блещет

             нижним бельем.

Ну-ка,

       уксус откупорим,

обольем,

               обольем!

Налетают,

                  налетают

стаи перца

                  на туман,

тают,

        тают,

                тают,

                            тают

шоколадные дома…

И сахарная жижица

льется

              и движется.

5

Глава, написанная к сведению библиотекаря. Что читали Пушкин и Чуковский?

Странной силою ведомый, я вошел в гусиный домик.

За столом и чашей пунша, в свете карточной игры,

под тик-так часов-кукушки ждали Андерсен и Пушкин,

Гофман, Киплинг и Чуковский, Кот Мурлыка, Буш и Гримм.

И сказал Чуковский: «Сядьте! Мальчик Сеня, ты — читатель,

и, конечно, как читатель, без завистливых затей,

ты рассудишь, ты научишь, кто из нас, сидящих, лучше

пишет сказки для детей!»

Тихо

           и нерадостно

начал сказку

           Андерсен —

маленький,

           ледащенький

                    седой старичок:

«Лежали вместе

           в ящике

Мяч и Волчок.

— Души я

           в вас не чаю,

люблю вас горячо…

Давайте повенчаемся…—

           Мячу

                  жужжит Волчок.

Но,

      гордостью наполненный,

Мячик говорит:

— Я с Соловьем

помолвлена,

он — мой фаворит.

Ему отдам

       невинность я! —

Наутро

           Мяч исчез,

Волчок

           не в силах вынести…

Прощайте,

           жизнь и честь!

Прошло

           немало времени,

но жег

           любовный яд…

— Наверно,

           забеременел

Мяч

           от Соловья.

Я видел

           на „ex-librise“

Соловья в очках… —

Тут мальчик

                    взял

                         и выбросил

через окно Волчка.

Истерзанный,

           искусанный,

с обломанным плечом,

Волчок

           в клоаке мусорной

встретился

           с Мячом.

— Любимый мой!

           Согласна я

стать

           твоей женой!..

(Сама ж

           ужасно грязная,

с дыркой

           выжженной.)

Волчок

           ответил,

                        сплюнувши:

— Я был

            когда-то

                        юношей,

теперь же

           поостыл, —

иная ситуация…

К тому ж

           решил остаться я

навеки

           холостым!..»

Тих

           и нерадостен,

кончил сказку

           Андерсен,

и совсем

           иначе

Афанасьев

           начал:

«В дальнем

           государстве,

в тридесятом

           царстве,

у того

           царя Додона,

у Великого Дона,

что и

           моря синевей,

было

           трое сыновей.

Вот идет

           первый сын

мимо

           черных лесин,

а ему навстречу —

           ишь как! —

лезет мышка-норышка,

куковушка-куку́шка,

           и лягушка-ква́кушка

из озерных глубин:

           ква-

                    кум-

                          бинь…

А за ними

           кыш —

По-Лугу-Поскоки́ш,

           а за ними

                      вишь? —

Я Всех-Вас-Дави́шь.

Лесиная

           царевна

Лиса

           Патрикевна,

из сосновых

           капищ —

Михаил

           Потапыч,

и фыркает

           кофейником

Кот

           Котофейников».

Тут промолвил Сеня нежно: «Это ж длится бесконечно,

это старо, длинно, скучно, ну, а я весьма спешу».

«Погодите! — крикнул Гофман. — Пусть на миг утихнет гомон,

и прочту, что я пишу:

„В тысяча восемьсот (звездочки) году

в Городке Aachenwinde

жил Советник fon der Kinder,