Сыплют глиной кирпича на
клюв журавки перочинный,
слово лезет в щель стены.
— Ухвати за запятую,
тяни букву завитую,
слово-заговор тяни!
Ухватилась крепко
за слово ногтями,
буковку, как репку,
тянет-потянет.
Вспомнила, глаза горят:
— Чур меня, чур… —
Чудесный голос заговора:
— Оборочу!
Раскрылись двери погреба,
и только слово молвила —
прошла сквозь тело оборотней
судорога-молния.
Кощей орлом-стервятником
по окнам захлопал,
гадюкой скользкой мачеха
ударилась об пол,
выскользнули змеи, орел в окно,
лежит одна чешуйка, перо одно.
Надо бросить пригоршню пороха.
Дверь открыта. Вокруг ни шороха,
Белой лестницей входит в комнаты.
Стены в сумраке, будто омуты.
Заклубился резьбою мачехин шкаф,
дунул снег нафталинного запашка,
крышка клепаная откидывается,
нараспашку душой прикидывается.
И из шкафа,
бока покачивая,
как танцуя,
походкой шуточною
вышло медленно
платье мачехино,
золотистое,
чешуйчатое!
То у ног зашумит, то подымется к лицу,
то на Золушку ложится, ластится,
звенит блестками зелеными, что дерево в лесу,
то русалкой изгибается платьице.
Расшуршалась чешуя,
старым золотом шумя:
— Будешь блестками сиять,
станешь мачехой сама,
будешь в злате-серебре
жить-поживать,
будут Золушки тебе
шить-нашивать!
Будут Золушки тебе
косы плести, будут
Золушки тебе
подносы нести!..
Рожками залиловев,
к Золушке лепится
красный
с дыркой в голове
Мефистофель-пепельница:
— Мы устроим шумный бал,
шумный бал!
Будут вина и металл,
и металл…
Шкаф понатужился,
ящики выдвинул,
стал Замарашку вещами оплескивать:
брошками,
иглами,
блеском невиданным,
бусами,
брызгами,
лентами,
блестками.
— Будь у нас мачехой! — Золушку просят,
шелк навалили, лентой обвили.
Зойка запуталась — порохом бросить?
Или?
Или ветер по окнам ударил, крутя,
или фортка в петлях заходила —
отчим мучает скворку в орлиных когтях,
клювом бьет в серебристый затылок.
Тяжесть сонных ресниц подняла Замара —
шкаф закрыл ей дорогу зеркалом,
слышит скворушкин хрип — поняла, замерла,
порох бросила — спальня померкла, —
в пух и в грохот подушки разрыв,
перемешал и подбросил взрыв!..
Дом упал. Сровнялся с землею.
Дымок от пороха.
Поводит крылами над серой золою
раненый скворка.
— Не умре… не умрешь!
— Не надеяться мне,
умирается мне…
— Милый Скворушка, не…
— Кровь на сером крыле…
— Я согрею в золе!..
— Холодеется мне,
леденеется, ле…
де-не…
На Оке… на Океане
на горе… горе Хрустальной,
на горю… горючем камне
золотой ларец поставлен.
Где мос… где мостов не ставили,
смерть Кощея в ларчик схована,
ты иди к горе Хрусталевой,
отомкни ларец окованный!
— Не умрешь, нет, нет… —
Но в глазах смерк свет,
он раскрыл клюв, клюв,
а во рту ключ, ключ…
Покатился ключик к рученькам:
— Отомкни железным ключиком!
Отомсти железным ключиком!
Грудка скворки холодна.
В мире Золушка одна.
Ряску скользкую болота слоят,
перед Золушкой ворота стоят.
— Распахнуться мы хотим, да замки!
Не откроешь нас ключом никаким.
Не поверим ни глазам, ни слезам,
ни приказу, ни «откройся, Сезам!».
Как цепями и ключом ни греми,
заперты загадкою мы.
Если сможешь отгадать, не солгав, —
нас отгадкой отомкнешь по слогам.
Первый слог —
если ходишь по ломкому хворосту,
если пальцы ломаешь от хворости.
Слог второй
в землянике лесной затаен,
если палец уколешь — покажется он.
Третий слог —
если хлеба ковригу дают,
если эту ковригу на скатерть кладут.
А четвертым —
себя может каждый назвать.
Отгадаешь — вперед! Не сумеешь — назад!
Время Золушке теперь говорить: —
Я попробую шараду открыть!
Как до полночи поздней тянется грусть,
свои пальцы ломала от хворости — хруст…
Шьешь и шьешь, и уколешься, помню печаль,
из-под пальца кровинкой покажется — аль…
Третий слог, когда мачеха звала меня,
черствый ломоть бросала подкидышу — на…
Это я про себя: — Несчастливая я…
Распахнитесь, ворота, отгадка моя —
Хруст… аль… на… я…
Распахнулись широко ворота,
перед Золушкой — дорог широта.
Мост железный через грохот реки,
перед Золушкой ворота крепки.
— Распахнуться мы хотим, да замки!
Не откроешь нас ключом никаким.
Ни цепями, ни ключом не греми —
заперты загадкою мы.
Если хочешь отпереть — отгадай,
а не сможешь — не пройдешь никуда:
Крылья есть, а не летит,
сам в зрачок, а не глядит.
Без него плохо,
а с ним не лучше.
Ростом кроха,
а может замучить.
Стар, а тебе новинка,
целый, а половинка.
Без колес, а в ходу.
Ни на что не гож,
а всюду вхож…
Думает Золушка,
думает, думает, думает, ду —
мает —
грош!
Как сказала — ни реки, ни ворот,
только ровная дорога вперед…
Цепи тяжкие на скрепах скрипят,
перед Золушкой ворота опять.
— Распахнуться мы хотим, да замки!
Не откроешь нас ключом никаким.
Ты диковинным ключом не греми —
тайной кованою заперты мы.
Если хочешь отпереть — отгадай,
а не сможешь — не пройдешь никуда!
Три буквы у меня,
а нас двое,
что такое?
В скалах ты нас найдешь,
скатертью развернешь,
будешь искать — и скок —
чудо-конь скакунок.
С каменных круч сойдем,
скатимся в каждый дом.
Живем мы в слове — тоска,
жить будем в слове — ласкать.
Жар-птицы — огней каскад,
гусли — игры раскат.
Велели нас не пускать,
шли ночью в земле искать,
мы вырастем из песка
ковром одного куска!
Три буквы во мне,
а нас двое —
что такое?
Загадка трудна-трудна,
двое, тайна одна.
Мне спилось это во сне,
нашептывал это снег.
Скворушка говорил
о чудах Хрусталь-горы.
Пальцем трет у виска.
— Скажем три буквы — ска,
а вдвое —
ска и ска,
ах, поняла: ска-ска,
всякой петле развязка,
откройтесь, ворота, —
Сказка!
Лишь сказала — что ключа оборот,
перед нею ни замка, ни ворот!
Берег каменный, и синей стеной,
синью высинено море синё.
А за синим краем моря — скала,
белый-белый уголек хрусталя…
Волны пастями хватают песок
да отфыркивают пену с усов…
Запах свежей щелочи
прямо в губы Золушке.
— Там, наверно, крабики,
верно, рыбы в крапинку,
раки, клешни лаковые,
водоросли, раковины…
Но в волне —