§ 1. Предисловие к собранию русских народных стихов[259]
Едва ли есть в мире народ певучее русского. Во всех почти минутах жизни русского крестьянина, и одиноких и общественных, участвует песня; почти все свои труды, и земледельческие и ремесленные, он сопровождает песнею. Он поет, когда ему весело; поет, когда ему грустно. Когда общее дело или общая забава соединяет многих — песня раздается звучным хором; за одиноким трудом или раздумьем ее мелодия, полная души, переливается одиноко. Поют все: и мужчины, и женщины, и старики, и дети. Ни один день не пройдет для русского крестьянина без песни; все замечательные времена его жизни, выходящие из ежедневной колеи, также сопровождены особенными песнями. На все времена года, на все главные праздники, на все главные события семейной жизни есть особые песни, носящие на себе печать глубокой древности; и особенно там, где меньше чувствительно городское влияние, русский крестьянин — верная отрасль своих предков, не отступивший от них даже и в мелких подробностях своего домашнего быта, — до сих пор поет эти древние песни, потому что они вполне сливаются с его чувством и с его обычаем, так же как выражали чувство и обычай его прапращуры. Он дорожит своими песнями; можно сказать, что они составляют любимую и лучшую утеху его простой жизни.
Поэтому неудивительно, что русских народных песен существует необъятное множество, очень разнообразное и по содержанию, и по напевам.
Не буду говорить об их красоте, уже давно признанной, ни об их важности для русского языка и вообще для русской народности: в этом также ни один просвещенный человек не сомневается. Но считаю нужным обратить внимание особенно на одно обстоятельство, важность которого оценить вероятно не всем было возможно.
Несмотря на то что песни имеют такое значение в жизни русского народа, нельзя не признать мрачной истины, в которой убедило меня многолетнее занятие этим предметом: что вся их красота, все, что составляет существенное достоинство их характера, — уже старина и что эта старина уже не возрождается в новых, себе подобных отраслях, как было в продолжение стольких веков. Неудивительно, если те, которые слыхали русские песни только в городах или по большим дорогам, мало дорожат ими: это новое поколение песен, начинающее вытеснять прежние, в самом деле недостойно того, чтобы им дорожить, хотя и очень достойно внимания. Настоящую прекрасную русскую песню должно искать в глуши, вдалеке от городов и от средоточий промышленной деятельности. Везде, где коснулось деревенского быта влияние городской моды, соразмерно с этим влиянием уродуется и характер песни: вместо прежней красоты и глубины чувства — встречаете безобразие нравственной порчи, выраженное в бессмысленном смешении слов, частью перепутанных из старой песни, частью вновь нестройно придуманных; вместо прежней благородной прямоты — ужимистый характер сословия лакейского.
Русские песни можно сравнить с величественным деревом, еще полным силы и красоты, но уже срубленным: бесчисленные ветви этого дерева еще покрыты свежей зеленью; его цветы и плоды еще благоухают полнотой жизни, но уже нет новых отпрысков, нет новых завязей для новых цветов и плодов. А между тем прежние плоды уже на многих ветвях начинают преждевременно сохнуть; уже много из прежних листьев и цветов начинают облетать или глохнуть под бледной зеленью паразитных растений. Таково отношение русских песен к нашей новейшей, искусственной и подражательной литературе и к начинающим ходить в народе новым песням, носящим на себе ее отпечаток.
Не здесь место углубляться в причины этого явления. Но в его присутствии легко убедится всякий, кто хотя несколько вникнет в этот предмет.
Собрание русских народных песен, предлагаемое здесь читателям, составлялось в продолжение многих лет. Начало ему было положено еще в 1850 году, но небольшое количество песен, тогда мною собранных, по непредвиденному случаю пропало; в 1831 и 52 г. я снова принялся записывать песни с голоса крестьян Московской губернии, но еще бедно было мое собрание, и нет сомнения, что у меня бы не стало ни сил, ни средств довести его до того значительного объема, которого оно, наконец, достигло, если б это предприятие не было поддержано и одушевлено дружбою незабвенного Языкова. Живое участие в моем собрании принял покойный Н. М. Языков: он и его семья доставили мне огромное, драгоценное собрание песен, записанных ими из уст народа в Симбирской и Оренбургской губерниях, его имя дало этому предприятию известность, его одушевленному сочувствию я обязан многими внутренними силами. Ему принадлежит главная честь этого дела.
В 1854 г., имея в руках уже довольно значительное собрание и желая соединить в нем сколько можно больше песен с различных концов России, я нарочно с этой целью путешествовал по уездам: Новогородскому, Валдайскому, Демянскому и Осташковскому (в старину принадлежавшему также к области Новогородской); там я также собрал значительное число песен, особенно замечательных по своему наречию. Таким образом собрание мое еще много возросло в объеме. И с тех пор, несмотря на многие продолжительные перерывы, которые приводили за собою обстоятельства жизни, я продолжал дополнять свое собрание во время многочисленных моих переездов по различным сторонам России, хотя и не мог уже путешествовать исключительно для этой цели.
Между тем мое собрание приобрело некоторую известность, и многие друзья русской народности сообщали мне песни из различных концов России, записанные ими прямо с голоса, — иногда в небольших, иногда в больших собраниях. Считаю долгом искренне благодарить их за их содействие.
Богатые материалы, положившие основу моему собранию, получил я из Симбирской и Оренбурской губерний от Н. М. Языкова, П. М. Языкова, А. М. Языкова, Н. A. Языковой, Е. П. Языковой, П. М. Бестужевой, Ек. М. Хомяковой и Д. А. Валуева. А. С. Пушкин, еще в самом почти начале моего предприятия, доставил мне замечательную тетрадь песен, собранных им в Псковской губернии; А. X. Востоков сообщил мне список с любопытного рукописного собрания народных стихов, хранящегося в Румянцевском музее; Н. В. Гоголь сообщил мне тетрадь песен, собранную в различных местах России; М. П. Погодин, кроме многих песен, собранных им из различных сторон России, доставил мне значительные собрания гг. Тихомирова и Перевлесского, составленные в губерниях Рязанской и Тверской; И. М. Снегирев прекрасное собрание песен Тверской и Костромской губерний; С. П. Шевырев собрание песен, записанных им в Саратовской губернии; В. М. Рожалин значительное собрание песен Орловской губернии, А. Н. Попов собрание песен Рязанской губернии; К. Д. Кавелин собрание песен тульских и нижегородских; В. А. Трубников прекрасное собрание песен тамбовских; Д. П. Ознобишин собрание свадебных песен Псковской губернии; А. Ф. Вельтман весьма замечательное собрание песен из Калужской губернии; В. И. Даль собрание песен уральских; И. И. Клементьев собрание песен Владимирской губернии; А. Н. Кольцов собрание песен Воронежской губернии; Ю. П. Гудбилович весьма замечательное собрание песен Минской губернии; С. А. Соболевский, неоднократно содействовавший моему предприятию, доставил мне любопытное собрание Сопикова, который было приготовил к изданию большое собрание песен и романсов, где, между прочими, соединены все почти песни народные, разбросанные по старинным песенникам, и, наконец, П. И. Якушкин, который с неутомимой, благородной ревностью к этому делу исходил пешком многие губернии, единственно с целью собирать песни и в своей любви к русской народности находя силы бороться со всеми трудами и препятствиями, — весьма значительно обогатил мое собрание песнями костромскими, тверскими, рязанскими, тульскими, калужскими и орловскими.
Кроме названных мною здесь почтенных участников и участниц моего труда, содействовавших мне значительными вкладами, очень многие доставляли мне народные песни, хотя в небольшом количестве, записанные ими с голоса в различных концах России; и эти песни, в своей сложности, много увеличили мое собрание. С благодарностью должен я упомянуть имена П. А. Улыбышевой, Н. П. Киреевской, М. А. Воейковой, Е. И. Поповой, Д. A. Путилова, М. А. Стаховича, И. С. Савинича и М. А. Максимовича, участвовавших в моем собрании.
Таким образом не осталось почти ни одной из великорусских губерний, которая не отозвалась бы в этом собрании хотя несколькими песнями. Но в состав его вошли только песни чисто народные, так называемые романсы и подделки под народный лад остались ему чужды. Небольшое количество песен чисто народных я счел нужным поместить здесь частью из печатных старинных песенников, где они таились среди хлама авторских романсов, частью из некоторых журналов и книг, вообще чуждых им по своему предмету и куда все попали случайно; впрочем, я не касался тех изданий, которые либо исключительно посвящены народным песням, либо относятся прямо к нашему простонародному быту; в них читатель сам может удобно найти дополнение к моему собранию. Но песен, уже бывших в печати, как я сказал, в моем собрании немного: почти все оно состоит из песен, записанных прямо с голоса. Об каждой песне указано будет, откуда она взята, в каком уезде и часто даже в какой деревне поется.
Я еще буду иметь случай, при выходе в свет прочих частей собрания[260], обратить внимание читателей на многие особенности этого предмета; теперь скажу только несколько слов о первой части, заключающей в себе русские народные стихи.
Стихами называются в народе песни духовного содержания, но также песни чисто народные. Это не церковные гимны и не стихотворения, составленные духовенством в назидание народа, а плоды народной фантазии, носящие на себе и все ее отпечатки. На духовных предметах сосредоточивается коренная, задушевная любовь нашего народа; мысли его почти всегда обращены к предметам духовным; и потому естественно, что он, часто воспевая святые гимны, слышанные им в церкви, любит, в простоте своей, украшать предметы священные своими полевыми цветами. Разумеется, что от этих простодушных излияний народного чувства нельзя требовать ни догматической точности, ни соответственности выражения с важностью предмета; но должно им отдать справедливость, что все они проникнуты чувством искреннего благочестия. А потому и ошибки их, ненамеренные, конечно, никого не введут в соблазн, тем больше что и самые простолюдины строго отличают эти плоды своей фантазии от учения церковного. Стихи поются по домам, особенно стариками, а часто и хором всей семьи во время постов, когда народ считает за грех петь обыкновенные песни; но особенно сохраняются они в устах нищих слепцов, ходящих, как древние рапсоды греческие, из края в край и поющих народу эти стихи, им так любимые.
§ 2. Собрание русских народных духовных стихов[261]
Во светлом во граде в Константинове
Жил царь Константин Сауйлович.
Отстоял у честной у всенощной у заутрени
На тот на праздничек Благовещенья.
Со восточной было стороны,
От царя иудейского,
От его силы жидовской[262]
Прилетела калена стрела:
Становилась калена стрела
Супротив красного крылечка,
У правой ноги у царской[263].
Царь Константин Сауйлович
Подымал калену стрелу,
Прочитал ярлыки скорописные.
И говорит он таковы слова:
— Господа вы бояре, гости богатые!
Люди честные — христиане православные!
Да кто у нас выберется
Супротив царя иудейского,
Супротив силы жидовской? —
Да никто не выбирается.
Старый прячется за малого,
А малого за старым давно не видать.
Выходило его чадо милое,
Млад человек Федор Тирин,
И говорил таковы слова[264]:
— Государь ты мой, батюшка!
Царь Константин Сауйлович!
Дай ты мне свое великое благословение.
Дай ты мне сбрую ратную
И востро копье булатное.
Дай добра коня не езжалого,
Седелечко новое, несиживанное,
Я поеду супротив царя иудейского,
Супротив его силы жидовской. —
Царь Константин Сауйлович
Говорит таковы слова:
— Ой ты гой еси, чадо милое!
Млад человек Федор Тирин!
Малым ты малешенек,
И разумом тупешенек,
И от роду тебе двенадцать лет!
На боях ты не бывывал,
Кровавых ран не видывал,
На добре коне не сиживал,
Сбруей ратной не владывал! —
Царь Константин Сауйлович
Дает свое великое благословение
И дает сбрую ратную,
И востро копье булатное,
И дает добра коня не езжалого,
И седелечко новое, не сиживанное.
Млад человек Федор Тирин
Поехал далече во чисты поля,
Супротив царя иудейского,
Супротив силы его жидовской.
Он и бился, рубился двенадцать суточек,
Не пиваючи, не едаючи,
Со добра коня не слезаючи.
Затопляет его кровь жидовская
По колена и по пояс,
По его груди белые.
Млад человек Федор Тирин
Ударил во мать во сыру землю
Своим вострым копьем булатным.
И говорит таковы слова:
— Ой ты гой еси, мать сыра земля!
Расступися на четыре стороны
И пожри ты кровь жидовскую,
И очисти путь-дорогу
Ко граду к Иерусалиму,
Ко Гробу Господнему! —
Расступилася мать сыра земля
На четыре стороны,
Пожирала кровь жидовскую,
Очищала путь-дорогу
Ко граду к Иерусалиму,
Ко Гробу Господнему.
Млад человек Федор Тирин
Приезжает к батюшке на царский двор.
Привязывает он коня к столбу белокаменному,
К тому ли кольцу ко серебряному.
Входит в батюшкины белокаменные палаты
И садится за столы за дубовые,
За скатерти за браные,
За яства сахарные.
И ест он и прохлаждается,
Над собою ничего не знает и не ведает.
Его родимая матушка,
Его жалеючи,
Добра коня милуючи,
Отвязала от столба белокаменного,
От того от кольца от серебряного;
Повела коня на синее море.
Где ни взялся — змей огненный,
О двенадцати головах,
О двенадцати хоботах,
Унес его родимую матушку
За море синее,
За горы высокие,
За луга зеленые,
За леса темные[265],
Во те во пещеры белокаменные,
Своим детям на съедение.
Приходили слуги верные,
Младу человеку Федору возвещали:
— Ой ты гой еси, млад человек Федор Тирин!
Пьешь ты, прохлаждаешься,
Над собой ничего не знаешь и не ведаешь.
Твоя родимая матушка,
Тебя жалеючи,
Добра коня милуючи,
Отвязала от столба белокаменного,
От того от кольца от серебряного;
Повела коня на синее море.
Где ни взялся — змей огненный,
О двенадцати головах,
О двенадцати хоботах,
Унес твою родимую матушку
За моря за синие,
За горы высокие,
За луга зеленые,
За леса за темные! —
Млад человек Федор Тирин
Встает из-за столов из-за дубовых,
Из-за скатертей из-за сахарных.
И берет он свою сбрую ратную
И востро копье булатное,
И берет он книгу Евангелие,
И идет он путем и дорогою.
И приходит он ко синему морю.
Становится на крут берег
И говорит таковы слова:
— Ой ты гой еси, кит-рыба!
Стань, кит-рыба, поперек синего моря. —
Где ни взялася — кит-рыба,
Становилася поперек синего моря.
Млад человек Федор Тирин
Пошел по синему морю, яко по суху.
Переходил он синее море,
Пошел он за те за горы за высокие,
За те луга за зеленые,
За те за леса за темные,
Во те во пещеры белокаменные[266].
Он увидел свою родимую матушку
У двенадцати змеенышей на съедении;
Сосут ее груди белые[267].
Млад человек Федор Тирин
Убил змеенышей и приколол,
И взял свою родимую матушку
За ручку за правую,
И посадил на головку, на темечко,
И пошел из тех из пещер из белокаменных.
И шел он путем и дорогою.
И говорит его родимая матушка:
— Ой ты гой еси, мое чадо милое!
Млад человек Федор Тирин!
Змей летит, яко гора валит!
Теперь мы с тобой погибнем!
Теперь мы с тобой не воскреснем! —
Млад человек Федор Тирин
Говорит таковы слова:
— Государыня ты моя матушка!
Мы с тобой не погибнем!
Мы с тобой воскреснем:
С нами сбруя ратная
И востро копье булатное,
И с нами книга Евангелие! —
И налетел змей огненный
На млада человека Федора Тирина;
И млад человек Федор Тирин
Змею огненному головы отбил
И змея огненного в море погрузил.
И пошел со своей родимой матушкой
По морю, яко по суху.
И говорит таковы слова
Млад человек Федор Тирин:
— Государыня ты моя матушка!
Федорина Никитишна!
Стоит ли мое похождение
Против твоего рождения? —
И говорит его родимая матушка:
— Ой ты гой еси, мое чадо милое!
Млад человек Федор Тирин!
Твое похождение
Наипаче моего рождения! —
И к тому граду Константинову,
И к своему ко батюшке к родимому.
Царь Константин Сауйлович
Увидел свое чадо милое
И с родимой с его с матушкой
И закричал он слугам верным:
— Ой вы, слуги верные!
Благовестите в колокола благовестные,
Подымайте вы иконы местные,
И служите молебны почестные,
И встречайте мое чадо милое
И с его с родимой с матушкой! —
Млад человек Федор Тирин
Говорит таковы слова:
— Ой вы, слуги верные!
Не благовестите в колокола благовестные,
Не подымайте вы иконы местные,
Не служите молебны почестные:
А кто первую неделю Великого поста
Будет поститься постом и молитвою,
Смирением и кротостью,
Да тот будет избавлен от смерти, убиения! —
Поем славу Федорову;
Его слава вовек не минуется!
И во веки веков, и помилуй нас!
Во граде было в Иерусалиме
При царе было при Федоре,
Жила царица благоверная,
Святая София премудрая.
Породила она себе трех дочерей,
Трех дочерей, да трех любимых,
Четвертого — сына Егория,
Егория, свет, Храброго:
По колена ноги в чистом серебре,
По локоть руки в красном золоте,
Голова у Егория вся жемчужная,
По всему Егорию часты звезды.
С начала света вольного
Не бывало на Иерусалим-град
Никакой беды, ни погибели;
Наслал Господь наслание
На Иерусалим-град:
Напустил Господь царища Демьянища,
Безбожного пса-басурманища.
Победил злодей Иерусалим-град;
Сечет, и рубит, и огнем палит;
Царя Федора в полон берет,
В полон берет, в столб закладывает.
Полонил злодей трех отроковиц,
Трех отроковиц — трех дочерей,
А четвертого — чудного отрока
Святого Егория Храброго.
Увозил Егория во свою землю,
Во свою землю во неверную.
Он и стал пытать, крепко спрашивать:
— А скажи, Егорий, какого роду,
Какого роду, какого чину?
Царского роду, аль боярского,
Аль того чину княжеского?
Ты которой верой веруешь?
Ты которому Богу молишься?
Ты поверуй верой в меня, царя,
В меня, царя, в моих идолов! —
Святой Егорий, свет, глаголует:
— Ты злодей, царище-басурманище!
Я не стану веровать верой твоей неверной,
Ни твоим богам, ни идолам,
Ни тебе, царищу-басурманищу!
Верую верой крещеной,
Крещеной верою, богомольной;
В самого Христа, Царя Небесного!
Во Мать Пресвятую Богородицу,
Еще в Троицу неразделимую! —
Вынимал злодей саблю острую,
Хотел рубить его голову
По плечи могучие.
— Ой вы гой еси, три отроковицы,
Три отроковицы царя Федора!
Вы покиньте веру христианскую,
Поверуйте в мою, латинскую,
Латинскую, басурманскую!
Молитесь богам моим кумирским,
Поклоняйтеся моим идолам! —
Три отроковицы — три родные сестры —
Сабли острой убоялися,
Царищу Демьянищу поклонилися,
Покидали веру христианскую,
Начали веровать в латинскую,
Латинскую, басурманскую.
Царище Демьянище,
Безбожный царь-басурманище
Говорит святому Егорию Храброму:
— Ой ты гой еси, чудный отрок,
Святой Егорий Храбрый!
Покинь веру истинную, христианскую,
Поверуй в веру латинскую!
Молись моим богам кумирским,
Поклоняйся моим идолам! —
Святой Егорий глаголует:
— Злодей царище Демьянище,
Безбожный пес, басурманище!
Я умру за веру христианскую;
Не покину веру христианскую!
Не буду веровать в латинскую,
Латинскую, басурманскую,
Не буду молиться богам твоим кумирским,
Не поклонюсь твоим идолам! —
На то царище распаляется,
Повелел Егория, свет, Храброго
Мучить муками разноличными,
Повелел Егория во пилы пилить.
По Божиему повелению,
По Егориеву молению,
Не берут пилы жидовские[268];
У пил зубья позагнулися,
Мучители все утомилися,
Ничего Егорию не вредилося;
Егориево тело соцелялося.
Восстает Егорий на резвы ноги:
Поет стихи херувимские,
Превозносит гласы архангельские.
Говорит царище Демьянище
Святому Егорию Храброму:
— Ой ты гой еси, чудный отрок,
Святой Егорий Храбрый!
Ты покинь веру истинную, христианскую;
Поверуй в веру латинскую! —
А святой Егорий глаголует:
— Я умру за веру христианскую;
Не покину веру христианскую!
Не буду веровать в латинскую,
Латинскую, басурманскую! —
На то царище опаляется,
Во своем сердце разозляется.
Повелел Егория в топоры рубить.
По Божиему повелению,
По Егориеву молению,
Не берут Егория топоры жидовские;
По обух лезвия преломилися,
А мучители все утомилися,
Ничего Егорию не вредилося;
Егориево тело соцелялося.
Восстает Егорий на резвы ноги,
Поет стихи херувимские,
Превозносит гласы архангельские.
Говорит царище Демьянище
Святому Егорию Храброму:
— Ой ты гой еси, отче Егорий Храбрый!
Ты покинь веру истинную, христианскую;
Поверуй в веру латинскую! —
А Егорий глаголует:
— Я умру за веру христианскую;
Не покину веру христианскую!
Не буду веровать в латинскую,
Латинскую, басурманскую! —
Царище Демьянище на него опаляется;
Повелел Егория в сапоги ковать,
В сапоги ковать гвоздями железными.
Не ладно Егория мастера куют:
У мастеров руки опускаются,
Ясные очи помрачаются.
Ничего Егорию не вредилося;
Егориево тело соцелялося.
А злодей царище Демьянище
Повелел Егория во котел сажать,
Повелел Егория во смоле варить:
Смола кипит, яко гром гремит,
А поверх смолы Егорий плавает.
Он поет стихи херувимские,
Превозносит гласы архангельские.
Говорит царище Демьянище:
— Ой ты гой еси, отче Егорий Храбрый!
Ты покинь веру истинную, христианскую;
Поверуй в веру латинскую! —
Святой Егорий глаголует:
— Я умру за веру христианскую;
Не покину веру христианскую!
Не буду веровать в латинскую,
Латинскую, басурманскую! —
На то царище Демьянище распаляется;
Повелел своим слугам верным:
— Ой вы гой еси, слуги верные!
Вырывайте скоро глубок погреб! —
Тогда же его слуги верные
Вырывали глубок погреб:
Глубины погреб сорока сажень,
Ширины погреб двадцати сажень.
Посадил царище Демьянище
Егория во глубок погреб,
Закрывал досками железными,
Задвигал щитами дубовыми,
Забивал гвоздями полуженными,
Засыпал песками рудожелтыми.
Засыпал он и притаптывал,
Притаптывал и приговаривал:
— Не бывать Егорию на Святой Руси!
Не видать Егорию света белого,
Не обозреть Егорию солнца красного,
Не видать Егорию отца и матери,
Не слыхать Егорию звона колокольного,
Не слыхать Егорию пения церковного! —
И сидел так Егорий тридцать лет.
А как тридцать лет исполнилось,
Святому Егорию во сне привиделось:
Да явилося солнце красное,
Еще явилася Мать Пресвятая Богородица;
Святому Егорию, свет, глаголует:
— Ой ты гой еси, святой Егорий, свет, Храбрый!
Ты за это претерпение
Наследуешь себе Царство Небесное! —
По Божиему повелению,
По Егория Храброго молению,
От святого града Иерусалима
Поднималися ветры буйные:
Разносило пески рудожелтые,
Поломало гвозди полуженные,
Разнесло щиты дубовые,
Разметало доски железные[269].
Выходил Егорий на Святую Русь;
Увидел Егорий белый свет,
Услышал Егорий колокольный звон,
Обогрело Егория солнце красное.
И пошел Егорий по Святой Руси,
По Святой Руси, по сырой земле,
Ко тому граду, ко Иерусалиму,
Где его родимая матушка
На святой молитве Богу молится.
Приходил Егорий во Иерусалим-город.
Иерусалим-город пуст, пустехонек:
Вырубили его и выжгли!
Нет ни старого, нет ни малого!
Стоит одна церковь соборная,
Церковь соборная, богомольная:
А во церкви во соборной,
Во соборной, богомольной
Стоит его матушка родимая,
Святая София премудрая,
На молитвах стоит на Иисусовых:
Она Бога молит об своем сыне,
Об своем сыне об Егории.
Помоливши Богу, оглянулася;
Она узрела и усмотрела
Свое чадо, свое милое,
Святого Егория, свет, Храброго.
Святому Егорию, свет, глаголует:
— Ой ты гой еси, мое чадо милое,
Святой Егорий, свет, Храбрый!
Где ты был, где разгуливал? —
Святой Егорий, свет, глаголует:
— Ой, сударыня моя матушка,
Святая София премудрая!
Был я у злодея царища Демьянища,
Безбожного злодея-басурманища;
Претерпел я муки разные,
Муки разные, разноличные[270].
Государыня моя матушка,
Святая София премудрая!
Воздай мне свое благословение:
Поеду я по всей земле Святорусской
Утвердить веру христианскую! —
Святому Егорию мать глаголует:
— Ты поди, чадо милое!
Ты поди далече во чисты поля:
Ты возьми коня богатырского
Со двенадцати цепей железных,
И со сбруею богатырскою,
Со вострым копьем со булатным,
И со книгою со Евангелием. —
Тут же Егорий поезжаючи,
Святую веру утверждаючи,
Басурманскую веру побеждаючи,
Наезжал на леса на дремучие:
Леса с лесами совивалися,
Ветви по земле расстилалися,
Не пройти Егорию, не проехати.
Святой Егорий глаголует:
— Вы леса, леса дремучие!
Встаньте и расшатнитеся,
Расшатнитеся, раскачнитеся:
Порублю из вас церкви соборные,
Соборные да богомольные!
В вас будет служба Господняя!
Разрастайтесь вы, леса,
По всей земле Святорусской,
По крутым горам по высоким! —
По Божиему всё повелению,
По Егориеву всё молению,
Разрослись леса по всей земле,
По всей земле Святорусской,
По крутым горам по высоким;
Растут леса, где им Господь повелел.
Еще Егорий поезжаючи,
Святую веру утверждаючи,
Басурманскую веру побеждаючи,
Наезжал на реки быстрые,
На быстрые, на текучие:
Нельзя Егорию проехати,
Нельзя святому подумати.
— Ой вы гой еси, реки быстрые,
Реки быстрые, текучие![271]
Протеките вы, реки, по всей земле,
По всей земле Святорусской!
По крутым горам по высоким,
По темным лесам, по дремучим;
Теките вы, реки, где вам Господь повелел! —
По Божиему всё повелению,
По Егориеву всё молению,
Протекли реки, где им Господь повелел.
Святой Егорий поезжаючи,
Святую веру утверждаючи,
Басурманскую веру побеждаючи,
Наезжал на горы на толкучие:
Гора с горой столкнулася,
Не пройти Егорию, не проехати;
Егорий святой глаголует:
— Ой вы гой еси, горы толкучие!
Станьте вы, горы, по-старому;
Поставлю на вас церковь соборную;
В вас будет служба Господняя! —
По Божиему всё повелению,
По Егориеву всё молению,
Встали горы, где им Господь повелел.
Святой Егорий поезжаючи,
Святую веру утверждаючи,
Басурманскую веру побеждаючи,
Наезжал Егорий на стадо звериное,
На серых волков на рыскучих;
И пасут стадо три пастыря,
Три пастыря — три девицы,
Егориевы родные сестрицы;
На них тела яко еловая кора,
Власы на них как камыш-трава,
Не пройти Егорию, не проехати.
Егорий святой глаголует:
— Вы волки, волки рыскучие!
Разойдитеся, разбредитеся,
По два, по три, по единому,
По глухим степям, по темным лесам,
И ходите вы повременно,
Пейте вы, ешьте повеленное,
От святого Егория благословления! —
По Божиему всё повелению,
По Егориеву всё молению,
Разбегалися звери по всей земле,
По всей земле Святорусской:
Они пьют, едят повеленное,
Повеленное, благословенное
От Егория Храброго.
Еще же Егорий поезжаючи,
Святую веру утверждаючи,
Басурманскую веру побеждаючи,
Наезжал Егорий на стадо на змеиное,
Не пройти Егорию, не проехати.
Егорий святой глаголует:
— Ой вы гой еси, змеи огненные!
Рассыпьтесь, змеи, по сырой земле
В мелкие, дробные череньицы!
Пейте и ешьте из сырой земли! —
По Божиему всё повелению,
По Егориеву всё молению,
Рассыпались змеи по сырой земле
В мелкие, дробные череньицы!
Они пьют и едят из сырой земли.
Святой Егорий поезжаючи,
Святую веру утверждаючи,
Басурманскую веру побеждаючи,
Приезжал Егорий
К тому ко городу Киеву.
На тех вратах на Херсонских
Сидит черногар-птица,
Держит в когтях осетра-рыбу.
Святому Егорию не проехать будет.
Святой Егорий глаголует:
— Ох ты, черногар-птица!
Возвейся под небеса,
Полети на океан-море:
Ты и пей, и ешь на океан-море,
И детей производи на океан-море! —
По Божиему всё повелению,
По Егорьеву всё молению,
Подымалась черногар-птица под небеса,
Полетела она на океан-море,
Она пьет и ест в океан-море,
И детей выводит на океан-море.
Святой Егорий проезжаючи,
Святую веру утверждаючи,
Басурманскую веру побеждаючи,
Наезжал на палаты белокаменные,
Да где пребывал царище Демьянище,
Безбожный пес-басурманище.
Увидел его царище Демьянище,
Безбожный пес-басурманище,
Выходит он из палаты белокаменной,
Кричит он по-звериному,
Шипит он по-змеиному,
Хочет победить Егория Храброго.
Святой Егорий не устрашился,
На добром коне приуправился;
Вынул меч-саблю острую
И ссек злодейскую голову
По его могучие плечи;
Поднял палицу богатырскую,
Разрушил палаты белокаменные.
Очистил землю христианскую,
Утвердил веру в самого Христа,
В самого Христа, Царя Небесного,
Во Владычицу Богородицу,
В Святую Троицу неразделимую.
Он берет своих трех родных сестер
И приводит их к Иордан-реке:
— Ой вы, мои три родные сестры!
Вы умойтеся, окреститеся,
Ко Христову Гробу приложитеся!
Набралися вы духу нечистого,
Нечистого, басурманского:
На вас кожа как еловая кора,
Власы на вас как камыш-трава!
Вы поверуйте верою в самого Христа,
В самого Христа, Царя Небесного,
Во Владычицу Богородицу,
В Святую Троицу неразделимую! —
Умывалися сестры, окрещалися:
Камыш-трава с них свалилася,
И еловая кора опустилася.
Приходил Егорий
К своей матушке родимой:
— Государыня моя, матушка родимая!
София премудрая!
Вот тебе три дочери,
А мне три родные сестры! —
Егориевы многие похождения!
Великие его претерпения!
Претерпел муки разноличные
Все за наши души многогрешные!
Поем славу святому Егорию!
Святому Егорию, свет, Храброму!
Вовеки его слава не минуется!
И во веки веков! Аминь!
Во граде было во Антонии,
При царе было при Агее при Евсеиче,
При царице Оксинии.
Когда веровали верой истинной, христианской,
Тогда не бывало на Антоний-град
Никакой беды, ни погибели.
Когда бросили они веру истинную, христианскую,
Начали веровать — латинской, басурманской,
Тогда Господь на них прогневался:
Напустил на них змея лютого,
Змея лютого, поедучего;
Выедает змей лютый
Все царство царя Агея Евсеича.
Тогда князья, бояре
На соймище собирались,
Соборы они соборовали
И жребий закладывали:
Кто наперед зверю достанется
На съедение, на смертное потребление?
И царя они Агея Евсеича
На совет призывали,
Называли его товарищем
И жребий за него закладывали.
Доставался ему резвый жребий
Ко лютому зверю на съедение,
На смертное употребление.
Тогда царь Агей Евсеевич
Пошел на свой на царский двор
Невесел и нерадостен[272],
Припечаливши, прикручинивши:
Его резвые ноги подгибаются,
Белые руки опустилися,
Буйная головушка с плеч свалилася,
Ясны очи погубилися,
Сахарны уста помрачилися,
Белое лицо приусмеркнулось,
На буйной главе власы счетом стали.
Тогда увидела его молода царица Оксиния,
Говорила ему таковые слова:
— Государь ты мой, царь Агей Евсеевич!
Когда ты, сударь, таков бывал?
Что ты идешь не по-старому,
Не по-старому, не по-прежнему,
Припечаливши и прикручинивши? —
Отвечал ей царь Агей Евсеевич:
— Ой ты гой еси, моя царица Оксиния!
Не знаешь ты ничего, не ведаешь!
За наше великое согрешение,
За многое беззаконие
Наслал на нас Господь змея лютого,
Змея лютого, поедучего.
Выедает лютый зверь все мое царство,
Царя Агея Евсеевича.
С той поры князья, бояре
На соймище собиралися,
Соборы они соборовали
И жребии закладывали,
Кому наперед достанется
Ко змею на съедение
И на смертное потребление;
И меня они, царя, на совет призывали,
Называли они меня товарищем
И жребий за меня закладывали;
Достался мне резвый жребий:
Наперед мне идти
К лютому змею на съедение! —
Отвечала ему царица Оксиния:
— Не кручинься, мой друг, не печалься!
Есть у нас с тобой чадо милое,
Молодая прекрасная Лисавета.
Она нашей-то веры не верует
И трапезу не трапезничает,
Она верует верой истинной, христианской,
По-старому и по-прежнему,
И святому Егорию Храброму;
Предадим мы ее ко лютому зверю на съедение,
На смертное потребление! —
Тогда же царь Агей Евсеевич
Со царицею со Оксиниею
Приходили в палату в белокаменную,
Да где же пребывала молодая Елисавета;
Говорили они ей такие слова:
— Ой ты гой еси, наше чадо милое,
Молодая прекрасная Елисавета!
Умывайся ты, наряжайся во цветное платье,
Подпояшь свой шелков пояс сорока пядень!
Уже замуж мы тебя просватали! —
Молодая прекрасная Елисавета догадалася;
Отвечала им такими словами:
— Государь ты мой, родной батюшка!
Государыня, родная матушка!
Слышит мое сердце:
Не замуж вы меня собираете —
На смертный час вы меня соряжаете,
Ко лютому зверю на съедение,
На смертное потребление;
Придаете вы меня смерти скорой! —
Тогда царь Агей Евсеевич
Берет ее за ручку за правую,
Ведет ее во чистое поле;
Ставит ее близ синя моря,
На крутом на бережке,
На сыпучем на песочке,
А сам же грядет во Антоний-град.
Тогда молодая прекрасная Лисавета
Осталась единая близ синя моря,
На крутом береге, на песке сыпучем;
Она горько плакала, рыдала,
Взирала очами на небо,
Призывала Бога на помощь,
И Мать Божию Богородицу,
И святого, свет, Егория Храброго.
Из чистого, далекого поля
Приезжал к ней Егорий Храбрый
На своем на осле на белом,
Говорил он ей таковые слова:
— Ой ты гой еси, молодая прекрасная Лисавета!
Что ты единая стоишь близ синя моря?
О чем ты горько плачешь, рыдаешь?
Взираешь ты на небо,
Призываешь Бога на помощь,
И Мать Божию Богородицу,
И святого Егория Храброго? —
Тогда молодая прекрасная Лисавета
Не узнала святого Егория Храброго,
Называла его добрым молодцем:
— Вывел меня батюшка
Ко лютому зверю на съедение,
На смертное потребление,
Предают они меня смерти скорой! —
Речет святой Егорий Храбрый:
— Ой ты гой еси, молодая прекрасная Лисавета!
Садись ты, смотри в моей буйной главе пороха,
А очами взирай на сине море;
Когда сине море восколеблется,
Тогда лютый змей подымется,
Ты скажи мне: Егорий Храбрый! —
Тогда молодая прекрасная Лисавета
Садилась, смотрела в буйной главе пороха
У святого Егория Храброго,
А сама взирала очами на сине море.
Когда сине море всколыхалося;
Тогда лютый змей подымался,
Переплывал лютый змей через сине море
Ко копытечку, ко ослу белому.
Тогда молодая прекрасная Лисавета
Змея лютого испугалась,
Не посмела разбудить Егория Храброго;
Она горько плакала, рыдала,
Обронила свою слезу святому на бело лицо,
Оттого святой просыпался.
Сохватал он свой скипетр острый,
Садился на осла на белого;
Он бил змея буйного
В голову, во проклятые его челюсти.
И сам речет Елисавете прекрасной:
— Ой ты гой еси, молодая прекрасная Лисавета!
Распояшь ты свой шелков пояс,
Свой шелков пояс сорока пядень,
Продень ты его в ноздри в змеевые,
Веди змея во Антоний-град! —
Тогда молодая прекрасная Лисавета
Змея лютого убоялася,
Не распоясала свой шелков пояс,
Свой шелков пояс сорока пядень.
Тогда святой Егорий Храбрый
Распоясал сам шелков пояс,
Провздел он его в ноздри змеевые,
Он вручил змея молодой прекрасной Лисавете.
Тогда молодая прекрасная Лисавета
Повела змея в Антоний-град;
Привела его на царский двор,
Воскричала она громким голосом:
— Ой ты гой еси, царь Агей Евсеевич,
Со царицею со Оксиниею!
Ой вы гой еси, князья, бояре!
Христиане православные!
Бросьте вы веру латинскую, басурманскую,
Поверуйте вы верой истинной, христианской,
По-старому и по-прежнему!
И святому Егорию Храброму!
Если вы не бросите
Веру латинскую, басурманскую,
Напущу я на вас змея лютого,
Поест он вас всех до единого,
И со старого до малого,
И царя Агея Евсеевича
Со царицею со Оксиниею! —
Тогда же царь со царицею
И все князья и бояре
Воскричали громким голосом,
Проливались горючи слезы:
— Государыня наша матушка,
Прекрасная Лисавета!
Не пущай ты на нас змея лютого,
Змея лютого, поедучего!
Бросим мы веру латинскую, басурманскую,
Поверуем верой истинной, христианской,
По-старому и по-прежнему!
И святому Егорию Храброму! —
Тогда молодая прекрасная Лисавета
Повела змея на гору на каменную,
Поставила змея на камни,
А сама грядет во Антоний-град.
Тогда царь Агей Евсеевич
Со царицею со Оксиниею
Воскричали громким голосом:
— Ой вы гой еси, бояре-христиане!
Ой вы гой еси, попы и священники наши!
Спускайте гласы колокольные,
Подымайте иконы местные,
Служите молебны честные
За Лисаветино моление,
За Егория Храброго страдание! —
Славен наш Бог прославится
Отныне и во веки веков! Аминь!
С первого века начала Христова
Не бывало на Солун-граде
Никакой беды, ни погибели.
Идет наслание Божие на Солун-град,
Идет неверный Мамай-царь;
Сечет, он и рубит, и в полон берет,
Православные соборные церкви он разоряет.
У нас было во граде во Солуне,
Во святой соборной во Божией во церкви
Почивал святой Димитрий, чудотворец.
Посылал Господь со небес двух ангелов Господних:
Два ангела Христова лик ликовали
Святому Димитрию, Солунскому чудотворцу.
Рекут два ангела Христова
Димитрию, Солунскому чудотворцу:
— О святой Димитрий, Солунский чудотворец!
Повелел тебя Владыка на небеса взять;
Хочет тебя Владыка исцелить и воскресить,
А Солун-град разорить и победить;[273]
Идет наслание великое на Солун-град,
Идет неверный Мамай-царь,
Сечет он, и рубит, и в полон берет,
Православные соборные церкви он разоряет. —
Речет святой Димитрий, Солунский чудотворец
Ко двум ко ангелам ко Христовым:
— Вольно Богу Владыке Солун-град разорить
И меня ему исцелить и воскресить;
Я ведь сам это давно спознал и проведал,
Что не быть нашему Солун-граду взяту,
А быть мамайской силе побитой. —
У святой у соборной у церкви
Стоял старец Онуфрий на молитве,
У всенощной всю ночь на паперти;
Молился он Спасу, и Пречистой Богородице,
И святому Димитрию, Солунскому чудотворцу;
И увидел он чудо у престола:
Два ангела лик ликовали
Святому Димитрию, Солунскому чудотворцу.
Пошел он по Солун-граду объявлять
Князьям, боярам, и воеводам,
И в митрах[274] митрополитам,
Попам, священникам и игумнам,
Да и всем православным христианам:
— Ой вы гой еси, князья и бояре, воеводы
И митрополиты,
Попы, священники, и игумны,
И все православные христиане!
Не сдавайте вы Солун-града и не покидайте!
Не быть нашему Солун-граду взяту,
А быть мамайской силе побитой! —
Отвечали ему князья, бояре, и воеводы,
И в митрах митрополиты,
Попы, священники и игумны,
Да и все православные христиане:
— Святой ты, знать, наш старец Онуфрий!
Почему спознал и споведал,
Что не быть нашему Солун-граду взяту,
А мамайской силе побитой?
— Стоял я у соборной церкви на молитве,
У всенощной всю ночь на паперти;
Молился я Спасу, Пречистой Богородице
И святому Димитрию, Солунскому чудотворцу,
И увидел я чудо за престолом:
Два ангела лик ликовали
Святому Димитрию, Солунскому чудотворцу;
Потому я спознал и споведал. —
У нас во граде во Солуне
Поутру было рано-ранехонько,
Не высылка из Солун-града учинилася:
Един человек из-за престола восстает,
Пресветлую он ризу облекает,
Един он на бела осла садится,
Един из Солун-града выезжает,
Един неверную силу побеждает;
Сечет он, и рубит, и за рубеж гонит;
Побеждает он три тьмы
И три тысячи неведомой силой,
Да и счету нет.
Отгоняет он неверного царя Мамая
Во его страну в порубежную.
А злодей, неверный Мамай-царь,
Когда бежал, захватил он двух девиц-полонянок,
Увез он их во свою сторону порубежную.
Когда прибыл злодей во свою сторону порубежную,
Начал он двух девиц вопрошати:
— Ой вы гой еси, две девицы,
Две русские полонянки!
Скажите вы мне, не утаите:
Который это у вас царь,
Или боярин, или воевода
Един на бела осла садился,
Един из Солун-града выезжал,
Един мою неверную силу побеждал,
Сек он, и рубил, и за рубеж гнал?
Победил он мою неверную силу,
Три тьмы и три тысячи, да и счету нет;
Отогнал он меня, царя Мамая,
Во мою страну порубежную. —
Две девицы неверному царю Мамаю отвечали:
— О злодей, неверный Мамай-царь!
Это не князь, не боярин и не воевода,
Это наш святой отче
Димитрий, Солунский чудотворец. —
Говорил неверный царь Мамай двум девицам:
— Когда это у вас святой отче
Димитрий, Солунский чудотворец,
Вышейте вы мне на ковре
Лик своего чудотворца Димитрия Солунского,
Коню моему на прикрасу,
Мне, царю, на потеху;
Предайте лицо его святое на поруганье! —
Две девицы неверному царю отвечали:
— О злодей, собака, неверный Мамай-царь!
Не вышьем мы тебе лик своего святого
Димитрия, Солунского чудотворца,
Не предадим его лицо святое на поруганье! —
Тогда же неверный царь Мамай
На двух девиц опалился!
Вынимает он саблю мурзавецкую
Да и хочет он головы их рубить
По их плечи по могучие.
Две девицы убоялись,
Неверному царю Мамаю поклонились:
— О злодей, собака, неверный Мамай-царь!
Не руби-ка ты наши головы
По наши плечи по могучие!
Дай ты нам время хоть до утра:
Мы вышьем тебе на ковре
Своего святого Димитрия, Солунского чудотворца,
Предадим мы лицо его святое на поруганье. —
Две девицы шили ковер, вышивали.
Святое лицо на ковре вышивали,
На небеса взирали,
Горючие слезы проливали;
Молились они Спасу, Пречистой Богородице
И святому Димитрию, Солунскому чудотворцу.
Поздно вечером они просидели,
На ковре спать ложились и приуснули.
По Божиему всё повелению
И по Димитрия святого молению,
Восставали сильные ветры,
Подымали ковер со двумя со девицами,
Подносили их ко граду ко Солуну,
Ко святой соборной Божией церкви,
Ко празднику Христову.
Ко святому Димитрию, Солунскому чудотворцу;
Положило их Святым Духом за престолом.
Поутру было раным-рано,
Церковный пономарь от сна восставал,
Приходил он в святую соборную церковь
К утренней заутрене благовестить,
Утренние молитвы говорить;
Приходил он в соборную Божию церковь,
Увидел он чудо за престолом:
Спят на ковре две девицы,
Две русские полонянки.
Церковный пономарь убоялся,
Из церкви вон утекает,
К священнику прибегает,
Ото сна его пробуждает:
— Батюшка ты наш поп,
Священник, отец духовный!
Восстань ты ото сна, пробудися,
Гряди скоро в соборную церковь!
У нас за престолом Господним
Великое чудо явилось:
Спят на ковре две девицы,
Две русские полонянки! —
Священник от сна восстает,
Животочною водой лицо свое умывает,
На ходу он одежду надевает,
Грядет он скоро во святую соборную церковь,
До Господнего престола доступает,
Животворящий Крест с престола принимает,
Святой их водой окропляет,
Ото сна девиц пробуждает:
— Встаньте вы, две девицы,
Две русския полонянки!
Ото сна вы пробудитесь!
Скажите вы мне, не утаите,
Как вы здесь явились
Из той земли из неверной
Во славном городе во Солуне,
Во святой соборной церкви за престолом?
Как вам замки отмыкались,
Как двери отверзались,
И как свечи зажигались? —
Две девицы от сна пробуждались,
Поначаяли они, что неверный Мамай-царь:
— О злодей, неверный Мамай-царь!
Не руби-ка ты наши головы
По наши плечи по могучие!
Мы вышили тебе на ковре
Лик святого Димитрия, Солунского чудотворца,
Предали лицо его тебе, злодею, на поруганье. —
Священник, стоя на месте, изумился,
На двух девиц прослезился;
На небеса возирает,
Горючи слезы проливает,
Во слезах он отвечает:
— Ой вы гой еси, две девицы,
Две русския полонянки!
Ведь не неверный Мамай-царь,
Я ваш священник, отец духовный! —
Две девицы от сна восставали,
Животочной водой лицо умывали,
Животворящим Крестом себя ограждали,
Священнику отвечали:
— Батюшка священник, отец духовный!
Мы сами про то не ведаем,
Как мы у вас явились
Из той земли неверной
Во славном городе во Солуне;
Знать, по Божиему повелению,
По Димитрия святого молению,
Сама нам Божия церква отмыкалась,
И сами нам двери отверзались,
Сами нам за престолом свечи зажигались! —
Священник, отец духовный,
Заблаговестил во многие колокола,
И услышали по всему граду по Солуну
Князья, бояре, воеводы
И в митрах митрополиты,
Попы, священники, игумны
И все православные христиане.
Собирались они во соборную Божию церковь,
Подымали они иконы местные,
Служили они молебны честные,
Молилися они Спасу, Пречистой Богородице
И святому Димитрию, Солунскому чудотворцу,
Его же, свет, величаем,
Святого Димитрия, Солунского чудотворца.
Да и Богу нашему слава
Отныне и во веки веков! Аминь!
Во славном во граде Тифлисе
Жил человек благочестивый,
По имени звали его Агрик;
У Агрика сын был Василий.
Они веровали верою святою,
Молились Николаю Чудотворцу,
Они память святителю отправляли,
Вечерние службы совершали.
От них Божия церковь отдалела
Не близко, не далеко, на пять поприщ.
Как и в те поры Агрик со женою
Посылали своего сына Василия
Во святую соборную Божию церковь.
Как прибыл Василий
Во святую соборную Божию церковь:
Воску ярого свечи он затепляет,
Перед местными иконами поставляет,
Со слезами он на Господа взирает:
— Помилуй нас, Господи, помилуй
От всяких бед и напастей!
Воспомилуй нас от напрасной от смерти! —
На них Божия воля находила,
Неверная сила преступила.
Враги Божию церковь обступили,
Много народу порубили,
А последних людей в полон брали,
На три их части разделили.
Они первую-то часть под меч преклонили,
А вторую часть между собой разделили,
А третью часть они распродали;
В Сарачинское царство распродали;
Продали Агрикова сына Василия
Ко тому же князю, ко Тамере.
Как и в те поры Агрик со женою
На святителя Николая Чудотворца прогневались;
Не стали веровать святителю Николаю
Ни много ни мало — три года.
Собирались, съезжались к нему князья, бояре,
Собирались все сродники, знакомые,
Начали Агрика журити:
— Что ты не веруешь святителю Николаю Чудотворцу?
Святитель Николай Чудотворец силен Богом,
Он выручит твоего сына Василия
Из Сарачинского царства
От того ли же князя Тамеры! —
Так и в те поры Агрик со женою
Стали веровать святителю Николаю;
И память Николаю справляют,
И вечернюю службу Николаю совершают.
На память было святому Николаю Чудотворцу,
Он и выручил сына Василия
Из Сарачинского царства,
От того же князя Тамеры.
Как и в те поры сын их Василий
Перед лицом стоял князя Тамеры
В том же в сарачинском платье;
В руках держал вина скляницу, пойла[275],
Во правой руке чару золотую.
Находила на Василия Божия воля:
Подымался Василий Святым Духом,
Невидимо его у князя не стало.
Поставлен же ко батюшке во подворье.
На него лютые псы претугали.
Как и в те поры Агрик глаголует:
— Ой вы гой еси, рабы мои, челядинцы!
Вы подите-ка во подворье да посмотрите,
На кого мои лютые псы претугают? —
Выходили рабы да смотрели,
Во подворье ничего не видали;
Только пуще псы претугали.
Выходил сам Агрик со свечою,
Он и узрел своего сына Василия,
Во том во сарачинском платье;
Во руке[276] одной держит вина скляницу, пойла,
А в правой руке чару золотую.
Как и говорил батюшка Василию:
— Возлюбленный мой сын, Василий!
Не тень ли твоя мне здесь показалась
Или сам воочию ты мне явился? —
Отвечал батюшке Василий:
— Государь ты мой, бытюшка родимый!
Не тень моя тебе показалась,
А сам я пред тобою явился. —
Он берет его за правую за руку,
Приводит его во каменную во палату;
Ему матушка родима возрадовалась,
За белые руки принимала,
Горючие слезы проливала,
Во сахарные уста его целовала.
— Возлюбленный наш сын, Василий!
Не тень ли твоя нам здесь показалась
Или сам ты нам предъявился? —
Отвечал матушке Василий:
— Государыня моя, матушка родимая!
Не тень моя вам показалась,
А сам я вам здесь явился;
Знать, по Божиему всё по велению,
По святителя Николы, свет, молению,
По вашему по великому благословению:
Пред лицом стоял я,
Перед князем, перед Тамерой,
Во руках держал вина скляницу, пойла,
Во правой руке чару золотую.
Находила на меня Божия воля,
Подымало же меня Святым Духом,
Невидимо меня у княза не стало;
Стоял же я у вас на дворе. —
Как и в те поры Агрик со женою
Приходили во святую соборную церковь,
Местные иконы подымали,
Святителя Николая Чудотворца к себе в дом брали,
Честные молебны Николаю служили.
Они много народа поят, кормят,
За святителя Николая Чудотворца Бога молят.
Слава тебе, святитель, Николай Чудотворец,
И свет, Агрикову сыну, Василию
Отныне и во веки веков! Аминь!
Со восточного держания,
Во славянском Киев-граде
Жил себе Владимир-князь;
Имел себе трех сынов:
Старший брат и больший князь,
А меньших два брата, Борис и Глеб.
Живши, бывши, Владимир-князь
Стал своих чад благословлять
И удельными градами наделять[277]:
— Старейшему брату Чернигов-град,
Борису и Глебу Киев-град. —
Живши, бывши, Владимир-князь
В доме своем преставился.
Чады его возлюбленные
Со славою его погребали.
Разъезжалися во разные стороны:
Старейший брат во Чернигов-град,
А Борис и Глеб во Киев-град.
Живши, бывши, старейший брат,
Старейший брат и больший князь
В уме своем, разуме смешался.
И пишет князь злописание
Двум братьям, Борису и Глебу:
— Вы, меньшие братья, святые князья,
Святые князья, благоверные,
Два брата мои, Борис и Глеб!
Прошу я вас на пир пировать:
Во честный пир вам пир пировать;
Мы будем в моем доме отца поминать! —
Послы его приходили
И посыльный лист приносили
Двум братьям, Борису и Глебу.
Два брата, Борис и Глеб,
Посыльный лист принимали,
Пред матушкой прочитали
И начали плакать, рыдать
И жалобным голосом причитать.
Им матушка говорила:
— Возлюбленные мои чада,
Святые князья благоверные!
Не ездите вы к большому брату в гости,
К старейшему брату, Святополку[278];
Не на пир он зовет пировать,
Не отца в своем доме поминать:
Хочет он вас истребить,
Всею Русью завладеть,
Со всеми со удельными городами,
Со всеми со верными слугами! —
Они матушки не слушались;
Садились на добрых коней,
Поехали к брату в гости,
К старшему к брату и к большему князю.
А больший князь, ненавистный, злой,
Не в доме он братьев встречает:
Встречает далече в чистом поле;
Свирепо на братьев взирает,
Он зрит на них, яко разбойник.
Два брата, Борис и Глеб,
Видя они напасть свою,
Слезают со добрых коней,
Упали к большему брату в ноги,
Старшему брату, Святополку:
Борис упал в правую ногу,
А Глеб упал в левую;
Начали они плакать, и рыдать,
И жалобным гласом причитать:
— Любимый ты наш, старейший брат,
Старейший брат и больший князь!
Не срежь ты головы незрелые[279],
Не пролей ты крови христианской,
Крови христианской понапрасну!
Возьми ты нас в рабы себе,
Работай ты нами как рабами! —
А больший князь, ненавистный, злой,
Ни на что, злодей, не воззирает,
Ни на плаканье, ни на рыданье,
Ни на жалобное их причитанье:
Бориса взял копьем проткнул,
А Глеба ножом зарезал.
И повелел эти тела, Борисово,
Борисово и Глебово,
Затащить во темны леса.
И садился злой на доброго коня,
И стал разъезжать и похваляться:
— Слуги мои верные!
Теперь наша вся Русь,
Со всеми со удельными городами,
Со всеми со верными со слугами! —
А Господь хвалы не слушает.
Ссылает Господь двоих ангелов
Со копьем со вострым;
Повелел Господь земли подрезать,
Подрезать и потрясать;[280]
И они землю подрезали,
Подрезали и потрясали:
Земля с кровью смешалася,
Вся вселенная ужаснулася,
Словно в синем море волны всколыхалися.
Он думал, злодей, рай растворился,
А сам сквозь сырую землю провалился.
А те тела, Борисово,
Борисово и Глебово,
Лежали ровно тридцать лет:
Ни зверь их, ни птица не тронули,
Ни мрачное помрачение,
Ни солнечное попечение.
Как тридцать лет миновалося,
Явилося явление:
Явился столб красный, огненный
От земли и до неба.
К тому столбу огненному
Сходилися, соезжалися
Цари, власти, и патриархи,
И все православные христиане:
Служили молебны благочестные
Двум братьям, Борису и Глебу,
Святые тела обрели нам
Двух братьев, Бориса и Глеба,
От святых мощей было прощение.
Погребали их, святых, со славою.
А мы поем славу Борисову,
Борисову славу и Глебову,
Во веки веков! Аминь!
Во славном во городе Риме
При царе было при Онорие,
Жил человек благочестивый,
Великий Ефимьян-князь;
Супруга его Аглаида.
Жили они многие лета;
У них не было детища ни единого.
Великий славный Ефимьян-князь
Со своей с супругой, со княгиней,
Молилися Богу со слезами,
Со праведными со трудами,
Многие обещания творили,
Честные молебны служили,
У Господа милости просили:
— О Боже, Владыка, Царь Небесный!
Услыши нашу молитву,
Увиди моление!
Призри наше слезное рыдание!
Создай ты нам, Господи, чадо!
Единое чадо, младенца!
При младости нам на поглядение,
При старости нам на сбережение,
При смертном часе на помин душ наших! —
Услышал Господь Бог их молитву;
Создал им Господь детище единое.
Аглаида во утробе поносила,
Понося, чадо породила.
Великий славный Ефимьян-князь
Священника в дом свой призывает.
Княгине молитву давали,
А младенцу имя нарекали:
Нарекли ему имя святое,
Святое имя Алексея,
Божия, свет, человека.[281]
Была в доме многая радость,
Всемирное всем веселье.
Алексей Божий стал семи лет,
Отдали его грамоте учить.
Скоро ему грамота далася,
Он скоро писать научился.
С семи лет он грамоте доволен,
Божественному рукописанию,
Евангельскому, свет, толкованию.
Как стал Алексей в возрасте, в законе,
Соизволил его батюшка женить:
Избрал он по всему Риму
Единую красную отроковицу
Великого царского рода.
Не хотелось Алексею жениться;
Хотелось ему Богу помолиться,
За младые лета потрудиться.
Он с батюшки воли не снимает:
— Не неволь меня, батюшка, жениться!
Пусти меня Богу помолиться,
Со младости лет Богу потрудиться! —
Здесь его отец не послушал,
А он своему отцу не поспорил.
Поехали Алексею за невестой;
Привезли Алексею невесту.
Жениться Алексей не помышляет,
На образ Спасителя взирает:
— Ты батюшка наш, Спас Пречистый!
Не допусти до греха до большого,
До тяжкого прегрешенья! —
Повели Алексея со невестой,
Повели в Божию церковь,
Златые венцы на них возлагали,
Златыми перстнями обручали;
Единую чару они распивали.
Из Божией из церкви их во палаты
К великому князю к Ефимьяну:
Сажали за столы дубовы,
За те ли за скатерти за браны,
За те ли за яства за сахарны,
За те ли за пития за медовы.
Очень Алексей скучен, грустен.
Так говорит батюшка Ефимьян-князь:
— Ой же ты, чадо мое возлюбленное!
Что ты невесело поступаешь?
Аль тебе княгиня не по обычью?
Аль твоя обрученная не по нраву? —
Отцу Алексей Божий ответил:
— Великий ты князь Ефимьян!
Княгиня ты, матушка родная!
На что ж вы принуждали меня жениться?
Княгиня моя мне по обычью,
Обрученная моя мне по нраву.
На что принуждали меня жениться,
Не пустили Богу помолиться,
Со младости лет Богу потрудиться? —
Они первые, вторые яства вкушали;
Из-за третьих яств вставали.
Со младой своей супругою с обрученной
Он Господу Богу помолился,
С батюшкой, с матушкой простился,
Он принял от них благословение.
Во первом часу было ночи,
Пошел Алексей почивати
Во славные тихие покои,
Во те же во отхожие чертоги.
Един Алексей заключался.
Стал же святой во чертог:
Честно же он Господу молился,
Когда домашние спать ложились.
Родители его уснули.
Во шестом часу было ночи,
Он говорит обрученной-то княгине:
— Ой же ты, обрученная княгиня!
Ты станешь ли со мною за един Богу молиться?
Промеж нас будет Святой Дух! —
Княгиня ему умолчала,
Никакого ответу не сказала.
Снял Алексей шелков пояс,
Со правой руки злат перстень;
Отдает обрученной княгине:
— Любезнейшая моя, обрученная супруга!
Храни сии вещи сердцевые!
Спасет тебя Господь Владыка,
И Бог благословит славен дом твой,
И даст тебе Царство Небесное;
Да и будет Господь между нами.
Храни ты мои честные дары:
Вот тебе мой шелков пояс,
Со правой руки злат перстень!
Молися ты Господу, трудися
За Алексея, Божия человека!
А я пошел во иную землю,
За батюшкин грех помолиться,
За матушкин грех потрудиться! —
Супруга его промолчала;
Ни ответу, ни привету не сказала.
Пошел Алексей во комору;
Берет он себе много злата,
Златотканую ризу, свет, вздевает.
Пошел он из Риму из граду,
И шел он путем, свет, дорогой.
Навстречу ему идет нищий:
— Ты нищий, ты нищий брат мой!
Скинь свою нищенскую одежду,
Возьми ты мое цветное платье,
А мне дай свою нищенскую одежду! —
Он светлую ризу совлекает,
Сам ветхую одежду, свет, вздевает.
Велико себя он изнуряет,
Христа ради подает.
Подходит он ко синему ко морю:
На море погода становилась;
Становился тут на море кораблик.
Садился Алексей на кораблик,
Пускался по синему морю.
Где ни взялись — буйные ветры
Раскачали легкую лодку,
Понесли Алексея синим морем.
Приплыл Алексей во Одес-град,
К святой ко церкви ко соборной.
Перешел Алексей на крутой берег;
С радостью возвеселимшися,
Он злато по нищим разделяет.
Приходит ко Божией ко церкви,
Становится Алексей, свет, на паперти,
У правой руки возле притвора
Со своей со нищею братией;
Земные поклоны справляет,
У Господа Бога милости просит:
— Создай ты мне, Господи, власть долгую,
Чтоб отец, мать меня не познали! —
Молился Алексей Богу, трудился;
Красота на лице его поблекла,
Очи его поугасли;
А зренье его помутнилось;
Стал Алексей как убогий:
Только его единый остов.
Отец и мать по нем растужились
И сия обрученная его супруга.
Как горько они по нем рыдали!
Яко реку слез испускали,
Сами жалобно его, свет, причитали.
Посылали они рабов его искать:
Рабы же его отъезжали,
По всем по градам его искали;
Рабы же в Одес-град приезжали,
Ко той же ко церкви приходили
И тут Алексея не узнали:
Лишь милостыню ему воздавали.
У них Алексей принимает,
А Господа Бога прославляет:
— Сподоби ты меня, Господи, Владыка!
От рабов своих милостыню взять,
За своих за рабов Богу молиться! —
Сподобил его Господи Владыка
От рабов своих милостыню взять:
У них Алексей принимает,
По нищей по братии разделяет;
За милостыню он Богу молился.
Молился Алексей во Одес-граде, трудился,
Семь лет годов на десяток.
Мать Божия его зрила;
Явилась во церкви пономарю:
— Иди ты, пономарь, на паперть!
Возьми ты святого в Божию церковь,
Постанови мне его перед престолом!
— Свет, Пресвятая Богородица!
Я человек пред тобою многогрешный,
Не можно мне святого приузнать!
— Твори ты Иисусову молитву:
Святой тебе сам объявится. —
Пошел пономарь, слезно заплакал.
Творил он Иисусову молитву,
Берет он святого в Божию церковь,
Поставил его перед престолом.
Речет Пресвятая Богородица:
— О раб ты мой, Божий человек!
Зачем ты ко мне, мой раб, приходишь?
Какой милости у меня просишь?
— О, свет, Пресвятая Богородица!
Пришел я к тебе, свет, помолиться,
За младые свои лета потрудиться,
К твоему к честному к престолу приложиться!
— Когда ты пришел мне помолиться,
За младые свои лета потрудиться,
И к моему честному престолу приложиться,
Отправляйся ты, Алексей, во славен Рим-град!
Отец тебя и мать не узнают.
И твоя обрученная супруга.
Отец и мать будут у обедни
И твоя обрученная супруга.
Дождавшись ты их на переходе,
Прими ты от них благословение! —
Сему же Алексей помолился,
За младые свои лета потрудился,
К честному престолу приложился;
Пошел Алексей вон из церкви.
Хотел он пребывать в иных странах,
Не хотел жить в отчем доме
До конца лет своих, души преселения.
Приходил Алексей во чисто поле,
Подошел ко синему морю;
И садился Алексей на кораблик,
И пускался Алексей по синему морю.
Где ни взялись — буйные ветры
Понесли Алексея синим морем.
По Божиему всё по велению,
На море кораблик поносило,
Ко Риму ко граду примывало.
Бежал он час через море.
Споведал святой волю Божию.
Приходил Алексей во Рим-град.
Во славном во городе Риме
Звонили звоны колокольные.
Шел же Алексей Римом-градом;
Приходил ко святым ко воротам,
Ко святой ко Божией церкви.
Отец и мать[282] идут от обедни
И его обрученная супруга;
Князь Ефимьян идет ему навстречу,
Идучи во царские в палаты
От святой от Божией от церкви,
Со многими князьями, со боярами,
Со знатными жителями города.
Дождавши он их на переходе,
Достойно Алексей им поклонился:
— Ой ты гой еси, князь благородный!
Призри меня нищего, странного!
Не ради моего упрошения,
Ради души своей на спасение.
Сострой мне, убогому, келью
Возле своей каменной палаты,
Возле своей белой ограды;
Не ради меня, старца, калеки;
Ради своего сына Алексея! —
Князь Ефимьян возрадовался,
Горючими слезами обливался:
— Спасет тебя Бог, человече,
Что ты мне радости возвещаешь,
Про моего сына про Алексея,
Про Алексея, Божия человека!
Я сам про него, свет, не знаю,
В которой он стране пребывает
И где свою душу сохраняет.
Почему же ты моего сына знаешь? —
Речет Алексей к князю к Ефимьяну:
— Батюшка, славен Ефимьян-князь!
Мне как твоего сына не знать,
Алексея, Божия, свет, человека!
В единой мы палатке с ним пребывали,
Единую хлеб-соль мы с ним воскушали,
Единую одежду мы с ним носили,
Единую мы с ним чару пойла распивали,
Мы вместе с ним грамоте учились,
В единой мы с ним пустыне трудились! —
Князь Ефимьян прослезился,
Сына своего вспомянувши:
— Ой ты гой еси, нищий, убогий,
Ты, старец, калика перехожий!
Когда ты про моего сына знаешь,
Алексея, Божия, свет, человека,
Ступай же ты, убогий, вслед за мною:
Велю я напоить тебя, накормить
И Христа ради келью построю! —
Князь Ефимьян милосердный
Построил князь убогому келью,
Приставил рабов к нему служить,
Келью топить, прибирать.
Брали рабы его в любимую братию,
С радостью за ним ходить
И келью топить, прибирать.
Демон-враг возненавиствовал,
Зубами злыми воскрежетовал,
Хотел погубить его терпение.
Рабы же Алексея невзлюбили:
Иные рабы укоряли,
А другие помоями обливали;
Много бесчинств творили,
Плевали, харкали все на келью.
На то Алексей не прогневился:
Терпел все святой с благодарением,
С радостью Алексей нужду принимает,
Князю Ефимьяну не возвещает;
А Господа Бога он прославляет,
За своих за рабов Богу молится.
Молился Алексей у отца в доме неузнанным,
Кушал на неделе по просвирке,
Во всякой неделе исповедался,
К святым таинствам приобщался,
Чудным Крестом благословлялся.
Спознал он себе скорую кончину.
Рабов он ко князю посылает:
— Сослал бы мне харатью ради Господа! —
Рабы же от князя приходили,
Бумаги и чернил ему подавали.
Создал Алексей рукописание,
Описал Алексей свое порождение,
Великое, святое умоление,
Записал Алексей вечное извещение;
Записал Алексей свое таинство;
Написавши, святой преставился.
Во славном во городе во Риме
Промежду обедни и заутрени
Исполнил Господь благоухание:
Тимьяном и ладаном запахло
По всему по городу по Риму.
Архиерей сам шел к обедне.
На своем на месте он становился;
Речет он попам, патриархам,
Многим православным христианам:
— Ой вы гой еси, князья и бояре,
Попы, православные христиане!
Что у нас во Риме учинилось?
Что пахнет тимьяном и ладаном?
Нет ли во Риме преставленного
Или святых мощей проявленных? —
Ходили по Риму, искали;
Нигде не нашли они преставленного
И святых мощей проявленных.
Много народу собиралось,
Сходились они в соборную Божию церковь,
Всю ночь они Господу молились.
Явился глас им Святого Духа:
— Божиего человека тело исходит!
Ищите вы в доме в Ефимьяновом! —
Тогда же царь с патриархом
Свечи и кадила принимали,
Входили в дом они к князю к Ефимьяну
Со всем с преосвященным собором;
Нашли они забытую келью.
Труждающийся в келье преставился;
В руках он держит рукописание.
Царь ко мощам доступался,
Святым мощам царь кланялся:
— Свет, вы, святого отца мощи!
Отдайте свое рукописание,
Явите вы мне свое похождение,
А я есть царь всему миру! —
Царю рукописание не далося.
Владыка к святым мощам доступает,
Колена к нему он преклоняет,
За рукописание он принимается:
— Вы, свет, святые мощи!
Святые мощи, проявленные!
Отверзайте святую нам ручку,
Распростай свое рукописание!
Яви чудеса свои всему миру!
Как бы нам вас, свет, знати,
По имени бы вас нарекати! —
Далось рукописание патриарху.
Стал патриарх читать
Чудеса же его всему миру:
Дочелся любимого сына:
Порождение он князя Ефимьяна,
Имя ему Алексей
И матерь его Аглаида.
Повелел им его Господь спознать
Возлюбленное свое чадо —
Алексея, Божия, свет, человека;
Сподобил его им Господь в доме видеть.
Великий же славен Ефимьян-князь
До святых до мощей доступает,
Святое лицо его раскрывает:
Просияла красота его, яко от ангела.
— Увы мне, сладчайшее мое чадо,
Алексей, Божий, свет, человече!
Какое терпел ты терпение!
От рабов своих ты укорение!
До веку мне дал скорбей мучение!
Горе мне, ускорбленному!
Плачу я, вижу смерть твою!
Чего ты мне тогда не явился?
Зачем ты пришел в град, не сказался?
Построил бы я келью не такую,
Еще бы не в этаком месте:
В своем в княжеском в подворье,
Возле бы своей каменной палаты
И возле бы коморы жены твоей!
Поил бы, кормил бы я тебя своим бы кусом!
Не дал бы рабам тебя на поругание! —
Проведала матушка родима,
Мать его Аглаида;
Молилась мать у народа:
— Дайте мне место, человецы!
Дайте, православные христолюбцы,
Видеть сладчайшего своего чаду! —
Дошла до святых мощей и пала:
— Увы мне, сладчайшее мое чадо,
Алексей, Божий, свет, человече!
Не люба пустынная твоя келья!
Что же мне тогда ты не явился?
Зачем пришел в град, не сказался?
Чаще бы я в келью приходила,
Сама бы я келью топила, прибирала!
Поила бы, кормила тебя свои кусом! —
Проведала обрученная княгиня,
Бежит ко святому, сама плачет:
— Свет ты мой, жених обрученный!
Святой ты мой князь возлюбленный!
Алексей, Божий человече!
Для чего ты жив был, не сказался?
Тайком бы я в келью приходила,
Мы вместе бы с тобой Богу молились,
Промежду нас был бы Святой Дух! —
Тогда же царь с патриархом
Кладут мощи во гробницу;
Они, с великим князем Ефимьяном,
Понесли святые мощи погребать.
Несли их три дня и три ночи:
Нельзя их приносить в Божию церковь;
Много народу собиралось;
Провожали его князья и бояре,
Многие православные христиане,
Со ярыми со свечами;
Князя Ефимьяна
До святых мощей не допускали.
Повелел князь Ефимьян злато сыпать
На все на четыре стороны.
Мир же на злато не взирает,
А бежит к Алексею на прощание.
Явил же Господь свое прощение:
Слепым давал Бог прозрение,
Глухим давал Бог прослышение,
Безумным давал Бог разум,
Болящим, скорбящим — исцеление,
Всему миру было поможение.
С трудом его, свет, погребали
Во славном во городе во Риме.
Объявил Алексей святую свою славу
Во всю Святорусскую землю,
По всем православным христианам.
И Богу нашему честная слава
Во веки веков! Аминь!
Жил блаженный муж Иаков Израиль;
Имел у себя он двенадцать сынов;
Очень[283] любил из меньших
Иосифа, свет, Прекрасного.
Его братья старшие[284]
На горах овец пасли.
Иосиф, свет, Прекрасный
В доме своем пребывает,
Отцову старость сохраняет
И печаль его утешает
Своей красотой и великолепием[285].
Блаженный отец Иаков
Посылает Иосифа к братьям на горы
Братьев навестить[286].
С великим своим благословением
Послал хлеба-соли им на трапезу.
Иосиф же Прекрасный
Надевает на себя пеструю ризу,
Идет к своим братьям старшим.
Приходит он ко братьям на горы
И громким гласом воспевает:
— Мира вам, братья, всем желаю[287]!
Пришел я вас, братья, навестить,
Отца нашего благословение,
Блаженного Иакова, передать,
Принес хлеб-соль на трапезу вам! —
Его братья старшие
Свирепо на Иосифа взирают,
Хотят же Иосифа убить[288],
Иосифа истребить[289]
И злой смерти его предать[290].
А меньший брат, по имени Вельямин,
Жалко ко братиям взмолился:
— За что бы нам Иосифа убить,
Злой смерти его предать?
Выроем глубокий ров[291]! —
И пеструю ризу с Иосифа братья совлекали,
В глубокий ров его свергали,
Над ризою совет держали[292]:
— Как бы нам отцу Иакову сказать,
Пеструю ризу объявить?
Зарежем в стаде козлища,
Над ризою, над пестрою, кровь проточим,
Ризу мы кровью окровяним![293] —
В стаде козла зарезали,
Над ризою кровь проточили
И ризу его окровянили.
Посылали ризу ко Израилю
С меньшим братом Вельямином.
Неправду отцу Иакову сказали:
— Блажен ты наш отец Иаков!
Дома ли наш меньший брат Иосиф?
Мы его ризу нашли[294]
Во чистом поле, при долине:
Риза его вся кровяная!
Невесть его люди убили,
Невесть его люты звери растерзали! —
Блаженный отец Иаков
С печалию ризу принимает,
На белые руки воскладает:
— Когда бы его люди убили,
Они с ризой бы его не расстались;
Кабы звери его растерзали,
Было бы на ризе цеплованье.
Подумаю, погадаю,
Без вести головушка пропадает!
Кого призову ко рыданию?
Кому поведать печаль мою?
Кому в моем доме пребывать,
Кому мою старость сохранять,
Кому мою древность призирать?
Кабы у меня было прежнее зренье,
Пошел бы я тебя, чадо, искать;[295]
Наплакался бы и нарыдался
Над твоею бы красотою! —
Иосиф, свет, Прекрасный,
Во рве сидя, слезы проливает,
Ко сырой земле припадает,
Устами своими глаголет:
— Увы мне, земля, мать сырая!
Кабы ты, земля, вещая мать, голубица!
Поведала бы ты печаль мою!
Отцу бы моему ты сказала,
Блаженному Иакову,
Что, во рве сидя, погибаю,
Напрасную смерть принимаю
От своих старших от братьев! —
И едут купцы измайловцы
В Египетское царство торговать[296].
Наезжают на старшую братию:
— Мир вам, братия старшая!
Чего вам есть у нас закупить[297]? —
Братия старшая
Промежду себя совет держала
Про Иосифа, свет, Прекрасного;
Не хотят его злой смерти предать:
— Богатые вы купчане!
Купите вы у нас общего человека
По имени Иосиф Прекрасный! —
Богатые купчане
В ров загляделись,
Красоте его дивились:
— Где такое чадо рождённо? —
Начали Иосифа торговать:
Дают три сребреницы, четыре…
И за тридцать сребрениц сторговали.
Его братья старшие
Себе злую корысть получили,
Промежду собою разделили.
Богатые же купчане
Поедут путем возле моря.
Пребудут купчане близ места,
Против его старого жилища,
Где матерь его, Рахиль, схоронена.
Иосиф, свет, Прекрасный
Жалко купчанам возмолился:
— Богатые вы купчане!
Отпустите, освободите
На матушкину могилку!
Горючих я слез наточуся,
С родимою матушкой прощуся! —
Богатые же купчане
Красоту его потешили:
Отпустили, освободили
На матушкину могилку.
Иосиф, свет, Прекрасный
Пришел, до земли поклонился,
На сырую землю он падает[298];
Он плачет, сам рыдает[299],
Устами своими глаголует:
— Увы мне, земля-мать сырая!
Сырая земля-мать, расступися!
Мать[300] моя, Рахиль, пробудися!
Прими меня, мать, во свой гроб,
Да будет нам гроб твой един отрок!
Не примешь меня, Рахиль-мать, во свой гроб,
Воздай мне свое великое благословение,
Чтобы мне во Египте не погибнуть
На той на египетской работе! —
Богатые же купчане
На Иосифа, свет, прослезились,
За белые руки[301] принимали,
От сырой земли подымали,
Ласковым словом увещевали:
— Восстань, чадо любезное!
И нам ты печаль всем воздаешь!
Достоин ты, чадо, своей красотою:
Не будешь ты в Египте работать,
А будешь перед самим царем стоять,
С вельможами честь воздержать![302] —
Богатые же купчане
В Египетское царство приезжали,
На торжище становились.
Соезжались князья и вельможи.
Товары они не оценяют,
На Иосифа они загляделись,
Красоте его дивились[303].
Докладывают большому вельможе,
Самому князю Пентефрею.
Приезжает князь Пентефрей
Со своею женою, со вельможей.
Товаров он не оценяет:
На Иосифа, свет, засмотрелся,
На его красоту изумился:
— Богатые вы купчане!
По образу вы люди измайловцы;
Но это ваше чадо не измайловец!
Предобрый, лицом красен! —
Купцы же вельможам отвечали:
— По образу чадо есть прекрасный,
Предобрый есть, премудрый! —
Бессчетно казны он им насыпает,
Безданно велел торговать
За Иосифа, свет, Прекрасного.
Иосифа, свет, Прекрасного
За белые руки принимает;
Со радостью в дом приведя[304],
Старейшим рабом его нарекает,
Весь дом на него свой возлагает;
Таково слово говорит[305]:
— Жена ты моя, вельможа!
Вот тебе мой слуга верный:
Умей ты его соблюдать,
Честно его наряжать[306]. —
Эта жена вельможи
На Иосифа, свет, прельстилась;
Во особы палаты отходила,
Лицо свое умывала
И цветное платье изменяла,
Различными лафами украшала;
Как бы Иосифа прельстить[307].
Иосиф, свет, Прекрасный
Не отнюдь на нее не взирает,
Умом на нее не помышляет.
И та жена вельможи
В особую палату приходила,
За белые руки принимала,
А бесстыдные слова ему говорила:
— О раб ты мой, Иосиф!
Сотворим грех по любви[308]!
Красоты твоей я насмотрюся! —
Иосиф, свет, Прекрасный
Из рук у нее вырывался.
Злые бесы, лукавые,
Сетьми Иосифа обметали;
Хотят его душу ловить,
Во ад его душу погрузить,
Небесного Царствия лишить,
От света, от Христа Бога отлучить[309].
Иосиф, свет, Прекрасный
Не хотел с душой погибнуть,
Небесного Царствия лишиться[310]:
Бесовские сети поломавши,
Из рук у нее вырывается,
Из палаты вон истекает;
Всем ангелам, архангелам
Великую радость сотворяет;
А злым бесам, лукавым,
Великую печаль воздает.
И та жена вельможи
За полы Иосифа удержала,
Полы ему оборвала,
И одежду свою изорвала,
И лицо свое кровью окровянила,
Из палаты вон истекала,
Невиновного словом оболгала;
Поведала князю Пентефрею:
— Вот ты, князь Пентефрей,
Что говоришь, слуга верный!
Он меня испозорил:
И одежду на мне разорвал!
И лицо мне окровянил! —
Посадили Иосифа в темную темницу.
Во темной во темнице
Сидели два царские сидельца:
Первый сиделец — хлебодар,
А второй сиделец — виночерпий.
Премудрый сон им явился:
У хлебодара на голове
Вороны-птицы сидели,
Мозг из головы точили,
А у виночерпия на голове
Цветы расцветали.
Они думают и гадают
И промеж себя о сне рассуждают:
— Невесть нам быть от царя казненным
И невесть нам быть прощенным! —
Никто им не может рассудить,
Про страшные сны разгадать.[311]
Иосиф, свет, Прекрасный
Двоим царским слугам сны разгадывает:
— Тебе, хлебодару, быть казнену;
А виночерпию вон выпущену
На свое на прежнее место;
Перед самим царем будет стоять,
Со вельможами честь воздержать[312].
Помяни про меня, про невольника! —
Хлебодара заутра казнили,
Виночерпия заутра простили.
Проходит два лета, два теплых.
Самому царю-фараону
Два страшных сна явились:
Привиделось семь волов тучных,
Привиделось семь волов худых;
Худые тучных пожирали
И в море воду всю выпивали,
И в полях колосья все поедали.
Великий фараон-царь
Многих волхвов призывает;
Никто ему не может рассудить,
Два страшных сна разгадать.
Тот же виночерпий,
Который сидел с Иосифом в темнице,
Таково слово говорит:
— Грозный царь-фараон,
Не прикажи за слово казнить,
А прикажи слово говорить![313]
От того от княза Пентефрея
Сидит во темнице сиделец
По имени Иосиф Прекрасный;
Он может царские сны рассудить,
Рассудить и разгадать[314]! —
И грозный царь-фараон
За Иосифом посылает,
Из темницы его вынимает,
Перед лицом своим становит.
Иосиф, свет, Прекрасный
Предсказал царю голодные годы:
— Какой же ты есть, царь-фараон!
Своего ума-разума довольно,
Что страшные сны ты рассудишь:
Не семь волов выходили,
Из моря всю воду выпивали,
Не в полях колосья поедали:
На семь лет будет хлеба роду,
А после на семь лет будет гладу.
Нигде, сударь, хлеб не родится,
Окромя Египетского царства.
Вели же ты пшеницы закупать,
Во житницы насыпать,
Чем бы голодные годы проводить
И чем бы весь мир прокормить![315] —
Великий царь-фараон
Из царского места встает[316],
Вторым царем его нарекает,
Половину ему царства отделяет.
Иосиф, свет, Прекрасный,
Вторым царем пребывает
Во том во Египетском царстве;
Сеет ярую пшеницу,
Засыпает житницы-амбары.
Его братья старшие
Во Египетское царство приезжали,
На торжище становились,
Дешевой пшеницы закупали,
На ставку к царю становили.
Стал же их Иосиф узнавать,
Золотой чарой волхвовать,
По имени их всех нарекать:
Большого брата Рувимом,
А среднего брата Семионом,
А меньшого брата Вельямином:
— Богатые вы купчане,
Которого града, чьи вы люди?
— А мы града Константина,
Блаженного отца Иакова дети.
— Жив ли ваш отец Иаков? —
Они его вживе сказали.
— А жив ли ваш брат Иосиф?
— Не знаем мы того, сударь, не ведаем,
Куда наш брат Иосиф девался;
Не знай, во лесах заплутался,
В неведомую пустынь удалился. —
Иосиф, свет, Прекрасный
Великую честь им воздает
И хлебом и солью их наслаждает,
Бесценной пшеницы им насыпает;
Он с честью из града их провожает.
Меньшому брату Вельямину
Велел в воз чару заложить;
Велел на пути остановить.
С великим стыдом в град возвратили,
Золотой чарой обличили.
На ставку к царю их становили:
— Богатые вы купчане!
Не вспомнили царской вы доброты!
Зачем вы украли сосуд царский? —
Его братья старшие
Стали промежду себя искать,
Друг на друга клеветать.
Нашли у меньшего брата,
У меньшего брата Вельямина.
Начали они его бранить[317],
И вором укоряти:
— Ты гой еси, царь правоверный!
Вор есть головою!
Таков был у него брат Иосиф;
Така же ему и смерть случилась! —
Иосиф, свет, Прекрасный
Слезами заливался;
Устами своими глаголует:
— Мои братья старшие!
Не полно ли воровать,
Вам друг друга продавать[318]?
Разве вы меня, братцы, не узнали?
Ведь я меньший ваш брат, Иосиф! —
Он братьев своих пострамивши,
Были перед ним, яко звери,
И стали перед ним, яко мертвы,
Не зная, что ему отвечать.
Иосиф, свет, Прекрасный
Никакого зла не сотворил им;
По удельным по градам их рассылает;
А меньшего брата, Вельямина,
За белые руки принимает;
Со радостью в дом свой приводит,
Златой чарой его потешает.
Послал его к отцу своему,
Блаженному Иакову,
Ко всему его к дому благодатному.
Во Египетское царство приведенного,
Иосиф, свет, Прекрасный
Отца своего Иакова встречает
Со многими со князьями, с боярами,
Со многими с православными христианами.
Князей, бояр Иаков, свет, постыдился:
Из рук царских жезло уронив[319],
В то время Иосиф отцу Иакову поклонился,
За белые руки его подымает.
Со радостью в дом свой приведя,
В ноги к нему падает[320]:
— Блажен муж, отче, Иаков!
Воздай мне свое благословение,
Чтоб мне во Египте не погибнуть! —
Царствует во Египетском царстве
Иосиф, свет, Прекрасный.
Он Богу был, свет, угоден,
Всему миру он доброхотен;
Угодно он Господу скончался.
Аллилуия и слава тебе, Господи, еси.
Во дальней во долине
Стояла прекрасная пустыня.
Ко той же ко пустыне приходит
Молодой царевич Иосафий:
— Прекрасная ты пустыня,
Любимая моя матерь[321]!
Прими меня, мать-пустыня,
От юности прелестной,
От своего вольного царства,
От своей белокаменной палаты,
От своей казны золотой[322]!
Научи ты меня, мать-пустыня,
Волю Божию творить[323]!
Да избави меня, мать-пустыня,
От злой[324] муки от превечной!
Приведи ты меня, мать-пустыня,
В Небесное Царство. —
Отвечает прекрасная пустыня
Младому царевичу Иосафию:
— Ты, младой царевич Иосафий!
Не жить тебе во пустыне.
Кому владеть твоим царством,
Твоей белокаменной палатой,
Твоей казной золотою? —
Отвечает младой царевич,
Царевич Иосафий пустыне:
— Прекрасная ты пустыня,
Любимая моя матерь,
Не могу я на свое царство зреть[325],
Ни на свою каменную палату
И на свою казну золотую!
А хочу я пребыть во пустыне:
Рад я на тебя работать[326],
Земные поклоны исправлять[327]
До своего смертного часу! —
Отвечает прекрасная пустыня
Младому царевичу Иосафию:
— Ты, младой царевич Иосафий!
Не жить тебе во пустыне!
Не молясь во мне, Богу молиться,
Не трудясь во мне, Господу трудиться.
Нет во мне царского яства
И нет во мне царского пойла;
Есть-воскушать — гнилая колода;
Испивать — болотная водица! —
Отвечает младой царевич,
Царевич Иосафий пустыне:
— Прекрасная ты моя пустыня,
Любимая ты моя матерь!
Не стращай ты меня, мать-пустыня,
Своими великими страстями!
Могу я жить во пустыне,
Волю Божию творить,
Есть гнилую колоду:
Гнилая колода —
Лучше царского яства.
Испивать болотную водицу:
Болотная водица —
Лучше царского пойла!
Житье наше, мать, часовое,
А богатство наше, мать, временное!
Я рад на тебя работать,
Земные поклоны исправлять
До своего смертного часу! —
Отвечает прекрасная пустыня
Младому царевичу Иосафию:
— Ты, младой царевич Иосафий!
Не жить тебе во пустыне!
Придет мать, весна красная,
Луга, болота разольются,
Деревья листами оденутся,
Запоют птицы райские
Архангельскими голосами;
И ты из пустыни вон изыдешь,
Меня, мать прекрасную, покинешь! —
Отвечает младой царевич
Иосафий прекрасной пустыне:
— Прекрасная мать-пустыня,
Любимая моя матерь!
Хотя и придет, мать, весна красная
И луга, болота разольются,
И деревья листами оденутся,
И запоют птицы райские
Архангельскими голосами,
Не прельщусь я на все благовонные цветы!
Оброщу я свои власы
По могучие плечи
И не буду взирать я вольное царство;
Из пустыни я вон не изыду
И тебя, мать прекрасная пустыня, не покину! —
Отвечает прекрасная пустыня
Младому царевичу Иосафию:
— Свет, младой царевич Иосафий!
Чадо ты мое милое!
Когда ты из пустыни вон не выдешь
И меня, мать прекрасную пустыню, не покинешь, —
Дарую я тебя золотым венцом!
Возьму я тебя, младой царевич,
На небеса царствовать,
С праведными лики ликовать! —
Все святые, все пустынные жители
Младому царевичу Иосафию вздивовалися,
Премногому царскому смыслу.
Поем славу Иосафию-царевичу!
Вовек его слава не минуется!
Жил себе на земле славен-богат;
Пил, ел богатый — сахар воскушал;
Дороги одежды богатый надевал.
По двору богатый похаживал;
За ним выходила свышняя раба,
В руках выносила мед и вино.
— Испей, мой богатый, зелена вина,
Закушай, богатый, сладким медом! —
Выходил богатый сам за ворота;
А перед воротами, перед богачевыми,
Лежит убогий во Божием труду,
Во Божием труду, сам весь во гною.
Вскричал же убогий брату своему:
— Ой ты, мой братец, славен-богат,
Сошли, Христа ради, хошь милостыню!
Хлеба и соли, чем душу питать;
Про имя Христово напои, накорми.
Христос тебе заплатит, сам Бог со небес,
На мою на проторь на нищенскую! —
Скричал богатый на брата своего:
— Лежишь ты, убогий, во Божием труду,
Во Божием труду, сам весь во гною;
Ой, осмердил ты меня, как лютый пес!
Что ты мне за братец? Что ты за родной?
Таких у меня братьев в роду не было!
Есть у меня братья, каков я и сам,
Каков я и сам, князья-бояре;
Много у братьев именья-житья,
Хлеба и соли, злата и серебра;
А твои-то братья — два пса кобеля!
По подстолью они похаживают!
— Потому я тебе братец, потому родной,
Что единая матушка нас породила,
Что един сударь-батюшка вспоил, вскормил,
Не единою долею он нас наделил:
Большому-то брату богатства тьма,
Меньшому-то брату убожество и рай. —
Плюнул же богатый, в палаты пошел:
— Я не боюсь твоих дурных слов,
Ни злых хворобых, злых уродливых! —
Был у богатого почестный пир;
Пили же и ели друзья и братья;
Еще у богатого два лютых пса:
Псы по подстольям похаживали,
Обронные крошечки собирали,
К убогому Лазарю принашивали.
Владыка со небес ему сам душу питал,
А псы ему раны зализывали.
Вышел убогий в чисто поле,
Взглянул он, возрил да на небеса
Воскричал убогий громким голосом:
— О Господи, Господи, Спас милостивый!
Услышь, Господь Бог, молитву мою,
Молитву мою неправедную:
Сошли ты мне, Господи, грозных ангелов,
Грозных и несмирных, не милостивых!
Чтоб вынули душеньку сквозь ребер копье,
Положили б душеньку да на борону,
Понесли бы душеньку в огонь, во смолу.
И так моя душенька намаялася,
По белому свету находилася!
Как, живучи здесь на вольном свету,
Мне нечем, убогому, в рай превзойти,
Нечем в убожестве душу спасти! —
Выслушал Господь молитву его,
Принял его душу на хвалы к себе:
Ссылает Господь Бог святых ангелов,
Тихих ангелов, всемилостивых,
По его по душеньку, по Лазареву.
Вынимали душеньку честно и хвально,
Честно и хвально в сахарны уста;
Да приняли душу на пелену,
Да вознесли же душу на небеса,
Да отдали душу к Богу в рай,
К святому Авраамию, к праведному:
— Вот тебе, душенька, тут век вековать,
В Небесном Царстве, пресветлом раю!
С праведными жить тебе, лик ликовать! —
Тоже было время — все минулося.
Охоч был богатый торгом торговать,
Прохладен был богатый в беседах сидеть;
Гуляет богатый день до вечера.
Шел же богатый путем ко двору;
Найдет на богатого Божия скорбь,
Злая хворобонька, зла-уродливая смерть;
Продымет богатого предвыше его,
Ударит богатого об сыру землю,
Не взвидит богатый пути пред собой,
Не узрит богатый двора своего,
Не спознает богатый жены и детей.
Сам, лежа, богатый молитву творил:
— О Боже, владыка, Спас милостивый!
Услышь, Господь Бог, молитву мою,
Молитву мою всю праведную:
Прими мою душу на хвалы себе!
Сошли ты мне, Господи, тихих ангелов,
Тихих и смирных, и милостивых,
По мою по душеньку да по праведную;
Чтоб вынули душеньку честно и хвально,
Положили б душеньку да на пелену,
Понесли бы душеньку к самому Христу,
К самому Христу, к Авраамию в рай!
И так моя душенька поцарствовала!
Живучи здесь на вольном свету,
Пила, ела душенька, все тешилася!
Мне есть чем, богатому, в рай превзойти,
Мне есть чем, богатому, душу спасти:
Много у богатого именья-житья,
Хлеба и соли, злата и серебра! —
Не слушал же Господь молитву его,
Молитву его неправедную;
Сослал ему Господь скорую смерть:
Сослал к нему Господь грозных ангелов,
Страшных, грозных, не милостивых,
По его по душу по богачеву;
Вынули его душеньку не честно, не хвально,
Не честно, не хвально, скрозь ребра его;
Да вознесли же душу весьма высоко,
Да ввергнули душу во тьму глубоко,
В ту злую муку, в геенский огонь:
— Вот тебе, душенька, вечное житье,
Вечное житье, бесконечное!
Смотри ж ты, богатый, предвыше себя! —
Взирает богатый очами на небо,
Узрел богатый Авраамия в раю;
Возле Авраамия брата своего,
Меньшего брата, Лазаря.
Вскричал богатый, во тьме сидючи:
— Братец мой, братец, убогий Лазарь!
Как я поначаял, что ты в превечной муке,
Ан ты, мой родимый, в пресветлом раю!
Не попомни, братец, грубости моей!
Моги, мой родимый, душе пособить,
Есть у тебя, братец, правая рука,
У правой у рученьки мизинный твой перст;
Обмочи ты, мой братец, в студеной воде!
Промочи ты мне, братец, кровавы уста!
Сократи ты, родимый, геенский огонь,
Чтобы мне, богатому, всему не сгореть
В той во злой муке превечной! —
Ответ к нему держит убогий Лазарь:
— Ой ты, мой братец, славен-богат!
Нельзя, мой родимый, тебе пособить:
Здесь нам, братец, воля не своя,
Здесь нам воля все Господняя.
Когда мы живали на вольном свету,
Тогда мы с тобой Бога не справливали:
Ты меня, братец, братом не нарекал,
Нарек ты меня, братец, лютым псом;
Про имя Христово ты не подавал,
Нищих, убогих ты в дом не принимал,
Вдов-сирот, братец, ты не призирал,
Ночным ночлегом ты не укрывал,
Нагого, босого ты не одевал,
На пути сидящему ты не подавал,
Темную темницу ты не просвещал,
Bo гробе умерших ты не провожал,
До Божией до церкви всегда бы со свечой,
От Божией церкви до сырой земли.
В том бы ты призрен от Господа был! —
Речет же богатый, во тьме сидючи:
— Ой ты, мой братец, убогий Лазарь!
Когда знал ты, ведал про вечное житье,
Про злую про муку превечную,
Зачем ты, родимый, мне тогда не сказал?
Ох, я не жалел бы именья-житья,
Хлеба, и соли, и злата-серебра!
Про имя Христово я бы подавал,
Тебя бы я братом родным нарекал,
Нищих-убогих в дом бы призывал,
Вдов-сирот, братец, я бы призирал,
Ночным ночлегом я бы укрывал,
Нагого-босого я бы одевал,
На пути сидящему я бы подавал,
Темную темницу я бы просвещал,
Во гробе умерших я бы провожал,
До Божией до церкви всегда бы со свечой,
От Божией церкви до сырой земли.
Тем бы я призрен от Господа был! —
Ответ к нему держит убогий Лазарь:
— Ой ты, мой братец, славен-богат!
Вспокаялся, братец, да не вовремя!
Где твое, братец, именье-житье?
Где твое, родимый, злато-серебро?
Да где же твое, братец, цветное платье?
Где твои, братец, свышние рабы? —
Речет же богатый, во тьме сидючи:
— Ой ты, мой братец, убогий Лазарь!
Именье-житье мое все прахом взято,
Злато мое, серебро земля пожрала,
Цветное платье все тлен восприял,
Друзья мои, братья — все минулися,
Свышние рабы все врозь разошлись!
Спесь моя, гордость вся минулася,
Превечная мука мне сготовилася! —
Речет же убогий в пресветлом раю:
— Ой ты, мой братец, славен-богат!
Едина нас матерь с тобой родила;
Не одни участки нам Господь написал:
Тебе Господь написал богатства тьма,
А мне Господь написал во убожестве рай.
Тебя во богатстве враг уловил;
Меня во убожестве Господь утвердил
Верою, правдою, всею любовию.
Спасли мою душеньку святы ангелы.
Где святы ангелы лик ликуют?
Лик ликуют здесь, ангелы, на земле;
Царствуют праведники на небесах.
Живи ты, мой братец, где Бог повелел,
А мне жить, убогому, в пресветлом раю;
С праведными жить — и мне лик ликовать! —
Мы ныне Лазареву славу поем!
Вовек его слава не минуется!
Восходила туча сильная[328], грозная;
Выпадала книга Голубиная;
И не малая, не великая:
Долины книга сорока сажень,
Поперечины двадцати сажень.
Ко той книге ко Божественной
Соходилися, соезжалися
Сорок царей со царевичами,
Сорок князей со княжевичами,
Сорок попов, сорок дьяконов,
Много народу, людей мелких,
Христиан православных.
Никто ко книге не приступится,
Никто ко Божией не пришатнется.
Приходил ко книге премудрый царь,
Премудрый царь Давид Евсеевич:
До Божией до книги он доступается;
Перед ним книга разгибается,
Все Божественное писание ему объявляется.
Еще приходил ко книге Владимир-князь,
Владимир-князь Владимирович.
Говорил[329] Владимир-князь,
Владимир-князь Владимирович:
— Ой ты гой еси, наш премудрый царь,
Премудрый царь, Давид Евсеевич!
Прочти, сударь, книгу Божию!
Объяви, сударь, дела Божии;
Про наше житье про святорусское,
Про наше житье свету вольного!
Отчего у нас начался белый вольный свет?
Отчего у нас солнце красное?
Отчего у нас млад светел месяц?
Отчего у нас звезды частые?
Отчего у нас ночи темные?
Отчего у нас зори утренние?
Отчего у нас ветры буйные?
Отчего у нас дробен дождичек?
Отчего у нас ум-разум?
Отчего наши помыслы?
Отчего у нас мир-народ?
Отчего кости крепкие?
Отчего телеса наши?
Отчего кровь-руда наша? —
Говорит премудрый царь,
Премудрый царь Давид Евсеевич:
— Ой ты гой еси, Владимир-князь,
Владимир-князь Владимирович.
Не могу я прочесть книгу Божию!
Уж мне честь — не прочесть книгу Божию:
Эта книга не малая,
Эта книга великая!
На руках держать — не сдержать будет;
На аналой положить Божий — не уложится.
Я по старой по своей памяти
Расскажу вам, как по грамоте:
У нас белый вольный свет зачался от суда Божиего;
Солнце красное от лица Божиего,
Самого Христа, Царя Небесного;
Млад светел месяц от грудей его;
Звезды частые от риз Божиих;
Ночи темные от дум Господних;
Зори утренние от очей Господних;
Ветры буйные от Свята Духа;
У нас ум — разум самого Христа,
Самого Христа, Царя Небесного;
Наши помыслы от облаков небесных;
У нас мир-народ от Адамия;
Кости крепкие от камени;
Телеса наши от сырой земли;
Кровь-руда наша от черна моря. —
Говорит Владимир-князь,
Владимир-князь Владимирович:
— Премудрый царь, Давид Евсеевич!
Скажи ты нам, проповедай:
Какой царь над царями царь?
Какой город городам отец?
Какая церковь всем церквям мать[330]?
Какая река всем рекам мать?
Какая гора всем горам мать?
Какое древо всем деревьям мать?
Какая трава всем травам мать?
Какое море всем морям мать?
Какая рыба всем рыбам мать?
Какая птица всем птицам мать?
Какой зверь всем зверям отец? —
Возговорит премудрый царь,
Премудрый царь, Давид Евсеевич:
— У нас белый царь над царями царь.
— Почему ж белый царь над царями царь?
— А он держит веру крещеную,
Веру крещеную, богомольную;
Стоит за веру христианскую,
За дом Пресвятой Богородицы.
Все орды ему преклонилися,
Все народы ему покорилися.
Потому белый царь над царями царь.
Иерусалим-город городам отец.
— Почему тот город городам отец?
— Потому Иерусалим городам отец:
Во том во граде во Иерусалиме
Тут у нас пуп земли.
Собор-церковь всем церквям мать.
— Почему же собор-церковь церквям мать?
— Стоит собор-церковь посреди града Иерусалима;
Во той во церкви во соборной
Стоит престол Божественный;
На том на престоле на Божественном
Стоит гробница белокаменная;
Во той гробнице белокаменной
Почивают ризы самого Христа,
Самого Христа, Царя Небесного.
Потому собор-церковь церквям мать.
Иордан-река всем рекам мать.
— Почему Иордан всем рекам мать?
— Окрестился в ней сам Иисус Христос,
Со силою со Небесною,
Со ангелами со хранителями,
Со Иоанном, светом, со Крестителем.
Потому Иордан всем рекам мать.
Фавор-гора всем горам мать.
— Почему Фавор-гора всем горам мать?
— Преобразился на ней сам Иисус Христос,
Иисус Христос, Царь Небесный, свет,
Со Петром, со Иоанном, со Иаковом,
Со двенадцатью апостолами;
Показал славу ученикам своим.
Потому Фавор-гора всем горам мать.
Кипарис-древо всем деревьям мать.
— Почему то древо всем деревьям мать?
— На том древе на кипарисе
Объявился нам Животворящий Крест,
На том на Кресте на Животворящем
Распят был сам Иисус Христос,
Иисус Христос, Царь Небесный, свет.
Потому кипарис-древо всем деревьям мать.
Плакун-трава всем травам мать.
— Почему плакун всем травам мать?
— Когда жидовня Христа распяла,
Святую кровь Его пролила,
Мать Пречистая Богородица
По Иисусу Христу сильно плакала,
По своему Сыну по возлюбленному;
Роняла слезы пречистые
На матушку на сырую землю.
От тех от слез от пречистых
Зарождалася плакун-трава.
Потому плакун-трава всем травам мать.
Океан-море всем морям мать.
— Почему океан всем морям мать?
— Посреди моря океанского
Выходила церковь соборная,
Соборная, богомольная,
Святого Климента, попа римского:
На церкви главы мраморные,
На главах кресты золотые.
Из той из церкви из соборной,
Из соборной, из богомольной
Выходила Царица Небесная;
Из океан-моря она омывалася,
На собор-церковь она Богу молилася.
От того океан всем морям мать.
Кит-рыба всем рыбам мать.
— Почему же кит-рыба всем рыбам мать?
— На трех рыбах земля основана.
Как кит-рыба потронется,
Вся земля восколеблется.
Потому кит-рыба всем рыбам мать.
Основана земля Святым Духом,
А содержана словом Божиим.
Стратим-птица всем птицам мать.
— Почему она всем птицам мать?
— Живет стратим-птица на океан-море
И детей производит на океан-море.
По Божиему все по велению,
Стратим-птица вострепенется,
Океан-море восколыхнется;
Топит она корабли гостиные
Со товарами драгоценными.
Потому стратим-птица всем птицам мать.
У нас индрик-зверь всем зверям отец.
— Почему индрик-зверь всем зверям отец?
— Ходит он по подземелию,
Пропускает реки, кладези студеные,
Живет он во Святой горе,
Пьет и ест во Святой горе.
Куда хочет идет по подземелию,
Как солнышко по поднебесию,
Потому же у нас индрик-зверь всем зверям отец. —
Говорил Владимир-князь,
Владимир-князь Владимирович:
— Ой ты гой еси, премудрый царь,
Премудрый царь, Давид Евсеевич!
Мне ночью, сударь, мало спалось;
Мне во сне много виделось:
Будто бы с той стороны со восточной,
А с другой стороны с полуденной,
Будто бы два зверя собиралися,
Будто бы два лютые собегалися;
Промежду собой дрались, билися,
Один зверь другого одолеть хочет. —
Говорил премудрый царь,
Премудрый царь Давид Евсеевич:
— Это не два зверя собиралися,
Не два лютые собегалися:
Это кривда с правдой соходилися,
Промежду собой бились, дралися;
Кривда правду одолеть хочет;
Правда кривду переспорила.
Правда пошла на небеса,
К самому Христу, Царю Небесному;
А кривда пошла у нас вся по всей земле,
По всей земле по Святорусской,
По всему народу христианскому.
От кривды земля восколебалася.
Оттого народ весь возмущается;
От кривды стал народ неправильный,
Неправильный стал, злопамятный:
Они друг друга обмануть хотят;
Друг друга поесть хотят,
Кто будет кривдой жить,
Тот будет отделен от Господа;
Та душа не наследует
Себе Царства Небесного;
А кто будет правдой жить,
Тот будет приближен ко Господу;
Та душа и наследует
Себе Царство Небесное. —
Старым людям на послушание,
А молодым людям для памяти.
Славу поем Давиду Евсеевичу,
Вовеки его слава не минуется!
— Вы, люди оные,
Рабы поученные,
Над школами выбраны!
Поведайте, что есть един?
— Един Сын Марии;
Царствует и ликует
Господь Бог над нами.
— Вы, люди оные,
Рабы поученные,
Над школами выбраны!
Поведайте, что есть два?
— Два тавля Моисеевых
На Синайской горе;
Един Сын Марии;
Царствует и ликует
Един Бог над нами.
— Вы, люди оные,
Рабы поученные,
Над школами выбраны!
Поведайте, что есть три?
— Три патриарха на земле;
Два тавля Моисеевых
На Синайской горе;
Един Сын Марии;
Царствует и ликует
Господь Бог над нами.
— Вы, люди оные,
Рабы поученные,
Над школами выбраны!
Поведайте, что есть четыре?
— Четыре листа Евангельских;
Три патриарха на земле;
Два тавля Моисеевых
На Синайской горе;
Един Сын Марии;
Царствует и ликует
Господь Бог над нами.
— Вы, люди оные,
Рабы поученные,
Над школами выбраны.
Поведайте, что есть пять?
— Пять ран без вины Господь терпел;
Четыре листа Евангельских;
Три патриарха на земле;
Два тавля Моисеевых
На Синайской горе;
Един Сын Марии;
Царствует и ликует
Господь Бог над нами!
— Вы люди оные,
Рабы поученные,
Над школами выбраны!
Поведайте, что есть шесть?
— Шесть крыл херувимских;
Пять ран без вины Господь терпел;
Четыре листа Евангельских;
Три патриарха на земле;
Два тавля Моисеевых
На Синайской горе;
Един Сын Марии;
Царствует и ликует
Господь Бог над нами.
— Вы, люди оные,
Рабы поученные,
Над школами выбраны!
Поведайте, что есть семь?
— Семь чинов ангельских;
Шесть крыл херувимских;
Пять ран без вины Господь терпел;
Четыре листа Евангельских;
Три патриарха на земле;
Два тавля Моисеевых
На Синайской горе;
Един Сын Марии;
Царствует и ликует
Господь Бог над нами.
— Вы, люди оные,
Рабы поученные,
Над школами выбраны!
Поведайте, что есть восемь?
— Восемь кругов солнечных;
Семь чинов ангельских;
Шесть крыл херувимских;
Пять ран без вины Господь терпел;
Четыре листа Евангельских;
Три партиарха на земле;
Два тавля Моисеевых
На Синайской горе;
Един Сын Марии;
Царствует и ликует
Господь Бог над нами.
— Вы, люди оные,
Рабы поученные,
Над школами выбраны!
Поведайте, что есть девять?
— Девять в году радостей;
Восемь кругов солнечных;
Семь чинов ангельских;
Шесть крыл херувимских;
Пять ран без вины Господь терпел;
Четыре листа Евангельских;
Три патриарха на земле;
Два тавля Моисеевых
На Синайской горе;
Един Сын Марии;
Царствует и ликует
Господь Бог над нами.
— Вы, люди оные,
Рабы поученные,
Над школами выбраны!
Поведайте, что есть десять?
— Десять Божиих заповедей;
Девять в году радостей;
Восемь кругов солнечных;
Семь чинов ангельских;
Шесть крыл херувимских;
Пять ран без вины Господь терпел;
Четыре листа Евангельских;
Три патриарха на земле;
Два тавля Моисеевых
На Синайской горе;
Един Сын Марии;
Царствует и ликует
Господь Бог над нами.
— Вы, люди оные,
Рабы поученные,
Над школами выбраны!
Поведайте, что есть одиннадцать?
— Одиннадцать праотцов;
Десять Божиих заповедей;
Девять в году радостей;
Восемь кругов солнечных;
Семь чинов ангельских;
Шесть крыл херувимских;
Пять ран без вины Господь терпел;
Четыре листа Евангельских;
Три патриарха на земле;
Два тавля Моисеевых
На Синайской горе;
Един Сын Марии;
Царствует и ликует
Господь Бог над нами.
— Вы, люди оные,
Рабы поученные,
Над школами выбраны!
Поведайте, что есть двенадцать? —
Двенадцать апостолов;
Одиннадцать праотцов;
Десять Божиих заповедей;
Девять в году радостей;
Восемь кругов солнечных;
Семь чинов ангельских;
Шесть крыл херувимских;
Пять ран без вины Господь терпел;
Четыре листа Евангельских;
Три патриарха на земле;
Два тавля Моисеевых
На Синайской горе;
Един Сын Марии;
Царствует и ликует
Господь Бог над нами.
Праведное солнце
В раю воссияло,
Весь рай осветило;
Весь рай осветило,
Все райские кущи[331].
Расплакался Адам,
Перед раем стоя:
— Ты рай мой, рай!
Пресветлый мой рай.
Меня ради, Адама,
Сотворен, строен;
Меня ради, Адама,
Рай заключили,
Ева согрешила,
Адама прельстила:
Весь род наш отогнала
От рая святого;
Себя помрачила,
Во тьму погрузила! —
Адам взывает[332]
К Богу со слезами:
— Боже мой, милостивый,
Помилуй нас, грешных!
Увы мне, грешному!
Увы беззаконному!
Уже я не слышу
Архангельского гласа;
Уже я не вижу
Райские кущи! —
Говорит[333] Ева,
Адаму глаголует:
— Адаме, Адаме!
Ты мой господин[334],
Не велит Господь Бог
Земным в раю жить[335].
Послал нас Господь Бог
На трудную землю;
Велел нам Господь Бог
Трудами кормиться;
Велел нам Господь Бог
Хлеб сеять,
И хлеб вкушать,
И правдою жить,
А зла не творить.[336]
Христос Бог родится,
В Иордане крестится,
В Иордане крестится,
Весь мир обновится,
Весь мир обновится,
Адам освободится! —
Христос народился,
В Иордане крестился,
Весь мир обновился,
Адам освободился.
И мы, друзья, братья,
Прибегнем к церкви!
Послушаем, братья,
Божие Писание:
Бог нас наказует
Щедрот своих ради,
Чтобы мы не впали
В превечную муку.
Послал нас Господь Бог
На трудную землю;
Велел нам Господь Бог
Правдою жить
И зла не творить.
Оставим мы злобу,
Восприемлем кротость!
Возлюбим мы нищих,
Убогую братию!
Накормим мы голодных,
Напоим мы жаждущих,
Обуем мы босых,
Оденем мы нагих!
Оденем мы нагих
Своим одеяньем!
Проводим мы мертвых
От двора до церкви
С ярыми свечами,
С горькими слезами
Последнего свидания
И последнего прощания!
Прижмем руки к сердцу.
Прольем слезы к Богу!
И воззрим мы, братья,
На дубовые гробы:
Ой вы, гробы, гробы,
Превечные дома!
Сколько нам ни жить,
Вас не миновать[337]!
Тела наши пойдут
Во сырую землю,
Земле на предание,
Червям на точение;
Души наши пойдут
По своим по местам.
Все-то мы знаем,
И все-то мы помним;
Доброго не делаем,
Что нам Бог написует
И что Бог нам наказует
В Писании Божием.
Дает нам Господь много;
Нам кажется мало.
Ничем мы не насытимся,
Ничем не наполнимся.
Очи наши — ямы,
Руки наши — грабли;
Глаза завидущи,
А руки загребущи:
Что глазами завидели,
То руками заграбили;
А на втором пришествии
Ничто не поможет,
Ничто не пособит:
Ни злато, ни серебро,
Ни цветное платье,
Ни друзья и ни братья!
Только нам пособит,
Только нам поможет
Пост и молитва,
Слезы покаяния!
Слезы покаяния
Душам на спасение!
Богу нашему слава,
Честь и держава
Отныне и во веки веков! Аминь!
Христос родился в Вифлееме,
Крестился в Иордане.
Жидове его замечали, его устигали.
И кидался Христос во келью,
Алилуева жена печку топит,
На руках она младенца держит.
— Ох ты, алилуева жена милосердна!
Кидай ты свое чадо в печь, во пламя,
Бери ты меня, Христа, на руки! —
Прибежали жидове проклятые.
— Ох ты, алилуева жена молодая!
Куда ты Христа схоронила?
— Уж кидался Христос в печь, во пламя! —
Жидове к печи подошли, заглянули,
Там Христа увидали;
И заскакали они, заплясали,
Печку заслонами заслоняли,
И скоро петухи вскричали,
Жидове тут пропали.
Слезно алилуева жена заплакала:
— Теперь-то я согрешила!
Христа на руках не взвидела,
Свое детище погубила!
Бросала его в печь, во пламя! —
Речет же Христос Бог:
— Ох ты, алилуева жена милосердна!
Загляни же ты в печь, во пламя! —
В печи травонька зеленая,
Младенец по травоньке гуляет,
Евангелие читает,
За отца, за мать Бога молит!
Родился Христос в Вифлееме,
Изволил пребывать[338] в вертепе,
Во убогие во ясли полагался;
А Ирод-царь испытует,
Посылает волхвов узнать[339].
Восточною звездою водимы,
Волхвы царю поклонились;
Принесли ему честные дары —
Злато, ливан и смирну:
— Ты, Бог, еси над богами,
А царь еси над царями. —
И иным они путем отхолили[340],
А над Иродом-царем насмеялись;
А Ирод-царь разгневался[341]:
Посылает младенцев убить[342]
Двух лет и нижайше
Во всей своей Иудее,
Во всех своих пределах.
Живали мы, грешные, на вольном свету,
Пили мы, ели, сами тешилися:
Телеса мы свои, грешные, вынеживали;
Греха много мы на душу накладывали;
Ничего мы душам доброго не уготовывали.
За все будет Богу нам ответ держать
На страшном Христовом на пришествии!
Во святую Божию церковь мы не прихаживали,
Святых Божиих книг мы не слушивали,
По писанному мы, грешные, не веровали.
За все будет Богу нам ответ держать
На страшном Христовом на пришествии.
Не имели мы ни среды, ни пятницы[343],
Святого трехдневного Воскресения,
Святых годовых честных праздников.
За все будет Богу нам ответ держать
На страшном Христовом на пришествии!
Не имели мы у себя отца духовного,
Спесивые были, гордые мы, не милостивые,
До нищих, до убогих неподатливые.
За то же мы Господа прогневали,
Владычицу Пресвятую Богородицу,
Пресвятую Троицу, присносущную, поклоняемую.
Да кто же не слыхал у нас страха[344] Христа?
Страха Христова, суда Божиего?
А кто у нас во плоти у Христа?
Во плоти взят у нас Илья, Божий пророк,
Илья, Божий пророк, и Онох, Божий пророк.
Сходили они на гору Фаворскую.
С самим Христом, Сыном Божиим,
В те поры сходили, как преобразился Господь
Пред учениками, пред апостолами.
Показал Он им, в чем мука и рай,
И всяким места уготованные:
Где праведным быть, где грешным,
Где татьям быть, ворам, где разбойникам,
А где пьяницам, где корчемникам,
Еретикам, клеветникам, ненавистникам,
Где блудникам быть, беззаконным рабам.
Сребролюбцам быть где, грабителям.
Татьи все пойдут во великий страх,
Разбойники пойдут в грозы в лютые,
А чародеи все изыдут в дьявольский смрад,
А убийцам-то будет скрежет зубной;
Сребролюбцам место — неусыпный червь,
Мразь, зело лют будет немилостивым,
Пьяницы изыдут в смолы кипучие,
Блудницы изыдут во змии во лютые,
Еретики и клеветники изыдут в преисподнюю,
Смехотворцы и глумословцы на вечный плач.
Кому что будет по делам его;
Такова-то ему мука будет мучиться.
Тогда же протечет Сион, река огненная,
От востока река течет до запада:
Пожрет она землю всю и камения,
Древеса, и скот, и зверье, и птицу пернатую,
Пернатую птицу и вездесветную.
Тогда месяц и солнышко потемнеют
От великого страха и ужаса;
И небо воссияет, яко совьется,
И звезды спадут с неба на землю;
Спадут они, яко листья с деревьев[345].
Тогда же земля вся восколеблется,
Все ангелы Божии преустрашатся,
Завидевши страсти все и ужасы.
Когда будет время второго Христова пришествия,
Страшного суда самого Христа,
Воплощенного от Девы Сына Божия, —
Тогда сойдут с небес ангелы Божии
И снесут они Крест пресвятой его,
И поставят на место на лобное,
Где Господь претерпел вольное распятие.
Потом снесут престол Господень с неба на землю.
Тогда с неба сойдет страшный Судия,
Сам Иисус Христос
На светоносном на облаке.
И сядет Господь на престоле своем
Да и будет судить живых и мертвых.
Тогда убоится его всякое создание,
Небо и земля, преисподня восколеблется.
Тогда же, по апостольскому слову,
Все ему поклонятся:
И небесные, и земные, и преисподние.
Тогда будет суд немилостив,
Немилостив будет ко грешникам.
Судит судия сам Небесный Царь,
Иисус Христос, Сын Божий,
На страшном, прегрозном престоле своем.
И около станут полки архангельские;
По правую сторону стоят все святые его,
Все святые, праведные
Да все пророки и мученики;
По левую сторону стоят многогрешные
С самим сатаною, со угодниками его.
Повратится Господь по правую сторону,
И речет Господь Бог ко всем праведным:
— Подите, мои христолюбивые,
Подите, от веку угодившие мне!
Подите, святые мои, праведные!
Подите, пророки все и мученики!
Подите, страстотерпцы и страстотерпицы!
Подите, пустынные жители!
Скитались вы в горах, в вертепах, во пустынях,
Исправляли правила Божии,
Исправляли вы моего ради имени.
Подите вы, страдальцы и мученицы!
Страдали вы моего ради имени.
Подите вы, апостолы, угодники Божии!
Вы мое имя в мире проповедали.
Подите, наследники вы Божии!
Наследуйте вы Царствие Небесное!
Моему царствию не есть конца! —
Праведным будет радость великая:
И идут они во прекрасный рай,
Поют они песни херувимские,
Все гласы поют архангельские,
Величают Христа, Царя Небесного,
Самого Царя, всех Создателя,
Со Отцом и Духом, в Троице
Присно славима и поклоняема;
И Божию Матерь, Богородицу,
Марию, Царицу, Владычицу.
И обратится Господь Бог по левую сторону,
И речет Господь ко всем грешным рабам:
— Окаянные рабы, грешные!
Изыдите от меня прочь, проклятые!
Не знаю вас, ненавижу я вас:
Уготовили вы диаволу,
Изготовили вы ангелам его.
Изготовлены вам муки всем различные. —
Возрыдают они со воплем великим
К самому Христу, Царю Небесному,
И с кровавыми слезами возмолятся:
— Помилуй нас, Господи, помилуй нас! —
И речет Господь ко всем грешным:
— Вы грешные, беззаконные рабы!
Теперь плачете вы, молитеся!
Последние слезы проливаете вы мне.
Я право глаголю, не знаю вас!
Отыдите от меня, ненавижу вас!
Сами вы себе места уготовили
С самим сатаною, со угодниками его! —
Припадут грешные ко сырой земле,
Начнут грешные горько плакать[346]:
— Горе нам, грешным, увы нам, увы!
Зачем мы, грешные рабы,
На том свету уродилися?
Лучше бы нам, грешным, не родиться,
Почто же мы с малошеньку не померли?
Не слыхали бы мы слова грозного
От страшного судии, самого Христа!
Не терпели бы мы злой муки превечной[347]! —
Речет к ним Михаил, архангел святой:
— О вы, грешные, беззаконные рабы!
Али вы сего не знали, не ведывали?
Все это вы знали, все ведали:
У вас там было на вольном свету,
Даны вам были книги Божественные,
И все было в книгах написано,
В чем грех, в чем и спасение.
Чем в рай взойти, чем душу спасти,
Чем избавиться от злой муки превечной,
Чем наследовать себе Царствие Небесное.
Души спасти — постом и молитвою,
В рай войти святой милостыней.
Ко Божией вы церкви не хаживали,
Писания Божиего не слушивали,
Со слезами Богу не маливались,
Великого говения не гавливали,
Земных поклонов не справливали,
Себе вольного причастия не сприемливали.
Не имели вы ни среды, ни пятницы
Постом и молитвою,
Ни святого Воскресения трехдневного,
Никакого годового Господнего праздника. —
Припадут грешные ко сырой земле,
Начнут грешные горько плакать:
— О горе нам, грешным, увы нам, увы!
Архистратиг Михаил, архангел святой!
Припади ты ко престолу, к судие праведному,
Со своими со слезами со умильными
За нас за грешных, за убогих!
Чтобы до нас Господь был милостив,
Не послал бы он нас в злые муки, в лютые,
Прелютые муки, злые превечные,
Во тартарары в преисподенные! —
Речет к ним Михаил, архангел святой:
— Ой вы гой еси, многие грешники!
А здесь судия у нас праведный,
Сам Христос, царь грозный;
А я, воевода небесных сил,
Всегда творю повеленное,
Что велено мне от самого Христа.
Беру я дела ваши добрые,
Наполнить бы мне Царствие Небесное.
И ныне вы всуе молитеся
И безустрашно свои слезы проливаете:
Не будет Господь до вас милостив
За ваше житье за самовольное,
Что жили вы там на вольном свету,
Грехи вы ко грехам прилагаючи,
Про страшен суд вы Божий забываючи,
А про вечное житие вы не вспоминаючи! —
Припадут грешные к Пресвятой Богородице,
Взопиют грешные во все голосы:
— Ой ты, наша заступница,
Госпожа Мать Пресвятая Богородица!
Припади ты ко престолу, к Судие праведному,
Со своими со слезами со умильными,
За нас грешных, за убогих;
Чтобы Он до нас, грешных, был милостив!
Свет вы, Святые Отцы, праведные,
Святые пророки и апостолы!
Пролейте вы слезное рыдание Судие страшному
Об наших душах многогрешных!
Кто бы нас нынче произвел на вольный свет!
Кто бы нам дал урок покаяния!
Прилежно бы мы Богу покаялися!
Не по ложному по словесию, все по Божиему! —
Проречет Господь ко всем грешным:
— Вы, грешные, беззаконные рабы!
Когда вы во ад пошли, тогда воспокаялися!
Не есть во аде покаяние!
Не есть во аде исповедание!
Сами вы себе места уготовали
С самим сатаною, со угодниками его! —
И обратятся грешные на сторону на восточную,
Где есть сотворен прекрасный рай;
Начнут грешные жалко прощатися:
— Прости наше восхождение, прекрасен рай!
Простите наши райские кущи[348],
Райской пищи мы лишаемся,
На вечную муку отсылаемся!
Прости ты, наша заступница,
Госпожа Матерь Пресвятая Богородица!
Прости, наш страшный Судия, сам Иисус Христос!
Прости, наш Иоанн Предтеча!
Прости, наш Михаил, архангел святой!
Прости, наш Гавриил, архангел святой!
Простите, все ангелы, архангелы,
Херувимы, серафимы и вся сила небесная!
Уж нам, грешным,
Вашей славы не слышать;
Ангельской славы, архангельских гласов;
Идти же нам во злые муки, в лютые,
Во тартарары преисподние.
Простите, святые все, праведные,
Простите, пророки и апостолы!
Вы пошли в радости исповедимые,
Во Царствие во Небесное;
А мы пошли, грешные,
В муки, плач неутешный,
Прости знамение, Животворящий Крест!
Да уже мы, грешные,
Крестного знамения лишаемся
И в ад, в муку, в тартарары мы отсылаемся,
Во веки с бесами мучиться! —
По Божиему всё по велению,
Сойдут с небес ангелы грозные,
И снесут они орудия огненные,
И погонят грешных в реку огненную,
Яко скот неомысленный,
Яко скот бессловесный.
Велит Господь брега вместе содвигнуть,
И велит Господь перстевым камнем засыпать,
Чтобы не слыхать было от грешных голосу,
Ни стонания, ни рыдания,
Ни ручного восплескания.
Тогда исполнится слово пророческое:
Да исчезнут от земли все грешные.
Памятью все воскончивается.
Им же не быть здесь на земле
Во веки веков! Аминь!
Плачем, возрыдаем —
На смертный час помышляем!
Придет последний час и время:
Тогда земля потрясется
И камни все распадутся,
Завесы престола разрушатся,
Солнце и месяц померкнет,
Часты звезды на землю спадут;
Пройдет река огненная,
Пожрет она тварь всю земную,
Михаил-архангел с небес сойдет,
Во трубы небесные вострубит
И мертвых во гробах всех разбудит.
И мертвые из гробов все восстанут,
В единый лик равны они будут.
Возвратит Господь лик к любимцам,
К праведным Господь глаголует:
— Подите вы, мои христолюбимцы!
Готово вам Царствие Небесное. —
Ко грешным Господь глаголует:
— А вы, грешники, прочь отойдите!
Про вас горят огни неугасимые,
Смола кипит неутолимая. —
Грешные возрыдают ко Господу:
— Господи, Царь Небесный!
Чего ради прочь нас отсылаешь
От своего Царствия Небесного? —
К ним Господь глаголует:
— Того ради прочь вас отсылаю
За ваши великие согрешения:
Никогда вы ко мне не прихождали,
Воли Господней не творили,
Все заповеди Божии преступили,
За Крест и молитву не стояли,
Гладного вы меня не накормили,
Жаждого вы меня не напоили,
Босого вы меня не обули
И нагого вы меня не одели,
И от темной ночи не укрыли,
Во темной темнице не просветили!
Я сам от Девы Сын рожден был,
Ко кресту пригвожден был,
А все ради вашего спасения! —
Славим тебя, Христе, Боже наш!
По правую сторону
Идут души праведных.
Речет Господь праведным:
— Идите, умоленные,
Мои умиленные,
К Авраамию в пресветлый рай!
Сами вы уготовили
Себе место райское. —
По левую сторону
Идут души грешные.
Речет им Небесный Царь:
— Идите, проклятые!
Вам будет мука вечная.
Всяким грешным
Будет мука разная;
Иным будут грешникам
Огни негасимые;
Иным будет грешникам
Зима злая, студеная;
Иным будет грешникам
Смола злая, кипучая;
Иным будут грешникам
Черви ядовитые;
Иным будет грешникам
И скрежет зубовный;
Иным будет грешникам
И тьма несветимая;
Иным будет грешникам
И пропасть глубокая. —
Прослушали грешные
Страшен суд, праведен;
Начали грешные
На себе волосы драть,
Свои все тела рвать:[349]
— Отцы наши, матери!
На что нас породили!
Чему вы учили нас,
Не били нас до крови?
А что же мы, грешные,
Во младенцах не померли?
Не терпели б мы, грешные,
Злые муки, вечные,
От Царя Небесного!
Было добро, да миновалося;
Будет добро, того долго ждать.
И речет Пресвятая Богородица,
Святая жена милосердия:
— Рабы, де, вы мои христоволюбивые!
Поимейте веру христианскую
И верою, и любовию;
Поимейте друг друга и брат брата,
Сын отца и мать свою!
За вашу веру христианскую
Сошлет Господь пророчество —
Илью пророка и Онофрия:
И станут святые пророчить.
И сойдет на землю бездушный бог,
Бездушный бог антихристос;
Он исколет святое пророчество.
От той-то от святой-то крови
Загорится матушка — сыра земля:
Со востока загорится до запада,
С полудня загорится да до ночи;
И выгорят горы со раздольями,
И выгорят леса темные.
И сошлет Господь потопие
И на три дня на три месяца;
И вымоет матушку — сыру землю,
Аки харатью белую,
Аки скорлупу яичную,
Аки девицу непорочную,
Аки вдовицу благочестивую.
И сойдет Михаил архангел, батюшка,
И утвердит престол среди земли;
Вострубит в трубоньку золоту:
— Воставайте вы, живые и мертвые!
Стары и малы будьте в тридцать лет! —
По правую сторону идут души праведные,
Законные рабы;
Воскричат праведные
Во разные голоса:
— Ты, де, Господи, Царь Небесный,
Отец, Судия наш праведный
И Воевода небесный!
Прими, де, нас, Господи,
Во свой во прекрасный рай!
— Подите вы, други мои, и дети мои,
И дщери мои, и любезные мои,
Во мой, де, во прекрасный рай!
На древах сидят птицы райские,
Поют песни царские,
И гласы, де, гласят архангельские;
Прекрасный рай вам красуется,
И птицы все радуются. —
По левую сторону
Идут грешные души,
Души беззаконные;
Воскрикнули грешные,
Рабы беззаконные,
Во многие голоса:
— Ты, де, Господи,
Царь Небесный, Отец,
Судия наш праведный,
Воевода небесный!
Прими, де, ты нас, Господи,
Во свой во прекрасный рай!
— Подите вы, грешные,
К сатане, ко дьяволам его;
Там, де, вам грешным
Будет мука вечная,
И тьма кромешная,
И пламя неугасимое! —
Как воскрикнут грешные
Громким голосом:
— Ты, де, Господи,
Царь Небесный, Отец,
Судия наш праведный,
Воевода небесный!
Мы, де, к тебе, к свету, шли,
Не чаяли погибели!
— А вы, де, не чаяли,
А я вас и не ведаю.
Вы, де, жили на вольном свету,
У вас, де, были церкви соборные,
А в церквах книги уложенные;[350]
Вы в церковь Божию не хаживали,
Церковного пения не слушали,
Попов и дьяков ни во что чли;
Вы б душу пасли постом, молитвою,
Тихомольной милостынею,
Поклонами полунощными!
Пречудная царица, Богородица!
Услыши молитвы грешных рабов[351] своих!
Призри наши слезы горючие!
Не лиши нас Царства Небесного,
Избави нас, мука вечная![352]
Земля мать сырая!
Всем, земля, ты нам отец и мать!
Гробы, колоды дубовые!
То нам, грешным, дома вековечные!
Черви вы, черви неусыпные!
То всякому человеку встреча первая!
Злая мука, злая превечная!
Не нас ради, грешных, мука сотворена,
Сотворена мука ради сатаны и ради дьявола.
Сего же, человече, не рассудит себе:
Жить на сем свете, умереть будет!
Великому богачеству
На земле будет остатися!
Молением мы от смерти не отмолимся,
Слезами от смерти не отплачемся,
Казною мы от смерти не откупимся:
Смерть будет непостыльная,
Не емлет она много злата, серебра!
Пора тебе, человече, к покаянию,
На истинный путь возвратиться[353],
Призвать к себе отца духовного,
Дать отпущение своим злым грехам
И все свои тайные дела исповедовать.
Воззрим на образ Создателя!
Прольем мы слезы горючие,
Перед Богом стоя мы, перед Создателем!
Создатель, человеколюбец Бог, милостив:
Примет рыдание слезное,
Покроет грехов множество,
Избавит от муки вечной[354]!
Коли хочешь ты, человече,
Наследовать Царство Небесное,
И ты отрекися от мира от прелестного,
Взыди во пустыни дальние,
Постригись в ризы черные,
Призывай Бога на помощь.
Или ты хочешь, человече,
Претерпеть суеты до конца;
И ты же будешь наследник
Царства[355] Небесного.
Не лжет Божественное Писание!
На сем свете недолго жить;
Долго будет вовеки мучиться.
Век наш, человече, кончается,
Страшен суд к нам готовится.
Престол Господень на землю поставляется,
И святые книги разгибаются;
Все тайные, злые дела к нам являются.
Нельзя нам, грешным,
От своих злых дел отпереться будет;
Ни с памятью нам, ни без памяти.
Душа с телом расставается,
Ум с главою распрощается,
Красота вся в лице изменяется,
Резвые ноги подгибаются,
Белые руки опускаются,
Ясные очи помрачаются,
Любовные друзи все на земле оставаются,
Купля и продажа вся минуется.
День к вечеру приближается;
Идет же солнышко ко западу;
Секира лежит близко к корню дерева.
Уже нашему житию, братья, конец идет;
Приходит к нам время последнее.
Горе нам, человекам, умереть без покаяния!
Будет к нам смерть немилостивая!
Возьмут душу грозные ангелы,
Пронесут мытарства многие,
И покажут Царство Небесное;
Потом покажут муки вечные,
Грешным плач неутешимый;
Показавши, посадят в место темное,
До страшного до второго до Христова пришествия!
В то время, во последнее,
И будут пророки все лживые;
Будет же царство антихристово,
И будет его царства полчетверти года.
Три года Господь обратит яко в три месяца;
Три месяца Господь обратит яко в три часа;
Три часа Господь обратит яко оком мигнуть.
И велит сатана сотворить дела свои,
Повелит своим угодникам.
Тогда наполнится вся земля
Людьми грешными, беззаконными.
Пойдет по земле злой антихрист-враг.
Тогда сам Господь о грешных сожалуется:
Сошлет пророков нелживых;
И сойдут пророки Божии,
Сойдет Илья, Божий пророк, и Онох, Божий пророк.
Начнут пророки пророчествовать,
Со праведными глаголы глаголовать[356]:
— Не предавайтеся вы, братья, в пагубу,
Ко злому к врагу ко антихристу!
Антихрист душам вашим пагуба:
Погубит он ваши души многие, христианские! —
И обличат зло его, ухищрение,
И познают, что антихрист — сын пагубный.
Тогда приступят бесы темные
И побьют пророков Божиих.
Разольется их кровь пророческая,
Разольется кровь по всей земле.
И после убиения пророческого
Загорится, повелением Божиим,
Вся земля за наше беззаконие.
И выгорит земля на тридевять локтей.
Будет земля — аки харатья,
Чистая дева, отроковица,
Нескверная, непорочная.
С небес сойдут святые ангелы,
С небес снесут престол Господень,
Поставят в дому во Давидовом.
Возле престола Господнего
Протечет река огненная
От востока и до запада;
Пламя происходит от земли до небес,
И сядет Господь на престоле своем
Да и будет живых судить и мертвых.
С небес сойдет Михаил с архангелами,
Вострубит в свою златую трубу —
Гласы пойдут по всей земле!
Мертвые из гробов восстанут,
Пойдут на суд они ко Господу.
Праведные пойдут по правую руку,
А грешные пойдут по левую.
Придут они ко реке огненной.
Сошлет Господь святых ангелов;
Ангелы возьмут души за правую за руку[357],
Переведут через реку огненную
На праведный суд ко Господу;
А грешные все останутся,
Плачучи, возрыдаючи,
К сырой земле припадаючи.
Грешные возопят и взмолятся:
— Святой Михаил со архангелами!
Переведи ты нас через реку огненную,
На праведный суд ко Господу!
Лицо наше палит рекой огненной!
Еще страшней и реки огненной
Мучиться в муке нам без конца! —
Праведным душам будет светлый рай,
А грешным всем будет мука вечная.
Праведные воссияют, яко солнышко,
Радуючи, возвеселяючи;
Сами воспоют гласы ангельски:
Богу нашему слава отныне и во веки веков! Аминь!
Преподобного Отца нашего
Писано слово Божие
О нынешнем веке, о будущем,
О страшном втором Христовом пришествии
И об антихристовом рождении.
И ныне, душа, воспокайся,
И ныне, душа, расплачься
Прежде прихода страшных ангелов!
Тогда небо и земля потрясутся,
И камения все распадутся,
Месяц и солнце преумеркнут,
Луна кровию претворится,
Тогда же небеса все раздерутся,
От небес моря возмутятся,
От рек ключи, источники все преиссякнут.
Тогда с небес сойдет Госпожа,
Всепетая Богородица.
И сойдет страшный Судия,
Сам Иисус Христос.
Повелит Господь всем ангелам, архангелам
Вострубить в трубу в небесную,
В небесную, в духовную.
Ту трубу небесную,
Небесную, духовную[358]
Услышат святые святители,
Пророки[359] и мученики;
Восстанут рабы питающие,
Восстанут рабы труждающие,
Восстанут все души праведные;
По правую сторону
Восстанут многогрешные,
От востока и до запада погибающие.
Рука об руку[360] пойдут на суд ко Господу
На страшное на второе на пришествие.
Пребудут они все во единый возраст.
И возмолят рабы труждающие,
И возмолят души праведные[361];
И обратится Господь на правую страну,
И проречет им Господь:
— Аминь, аминь, глаголю вам:
Подите, мои труждающие,
Подите, мои питающие,
Подите, друзья, сестры и братья!
Когда вы жили на вольном свету,
Тогда вы меня, гладного, воскормили,
Жаждущего воспоили,
Тогда вы меня, нагого, приодели.
В горах, в вертепах, в пустынях
Вы меня, Бога, находили;[362]
Во темных во темницах
Вы меня, Бога, просвещали.
За ваше великое милосердие,
За ваше премногое моление
Готово вам есть Царствие Небесное;
Готова вам пища райская,
Одежда вовеки неизносимая
И птица райская
Вовеки вам на утешение! —
И обратится Господь ко схимникам,
Ко схимникам, к пустынникам:
— О вы, схимники, пустынники Отца моего,
Бога Саваофа, Отца благословенного!
Скитались вы в горах, в вертепах, во пустынях,
Все ради меня, ради Господа.
Вы всякие нужды принимали
От человека неподобного
Все ради меня, ради Господа.
Закупали вы пищу райскую,
Ели гнилую колоду,
А пили болотную воду
Все ради меня, ради Господа.
За ваше великое претерпение,
За ваше великое пострадание
Готово вам Царствие Небесное,
Готова вам пища райская,
Одежда вовеки неизносимая
И птица райская
Вовек на утешение! —
И обратится Господь на левую сторону
К человекам многогрешным, погибающим:
— Аминь, аминь, глаголю вам:
Отыдите от меня прочь, проклятые,
В огонь вечный;
Уготовили вы дьяволу и ангелу его.
Тогда вы, грешные,
Когда жили на вольном свету,
Вы меня, гладного, не накормили,
Жаждущего не напоили,
Вы меня, нагого, не одели.
В горах, в вертепах, во пустынях
Вы меня не находили[363];
Во темных темницах
Вы меня, Господа, не посещали,
Дьявольские помышления
Вы завсегда помышляли.
Вы в гусли, во свирели играли.
Скакали, плясали,
Все ради его, ради дьявола.
За ваше великое согрешение,
За премногое беззаконие
Готова вам есть мука вечная,
Огонь-пламень неугасимый,
И место темное, и черви лютые,
И пропасть подземельная,
Все ради его, ради дьявола! —
Возмолятся человеки[364] многогрешные,
Со грехами своими с погибающими
К Госпоже, ко Владычице, Богородице:
— О Всепетая Госпожа,
Владычица, Богородица!
Помолись о нас, многогрешных,
Своему Сыну, Христу, Богу Небесному,
Чтобы Он до нас был милостив,
Не послал нас во злые муки в лютые,
Презлые муки, превечные,
В тартарары преисподние[365]! —
Возмолится госпожа всепетая,
Владычица, Богородица:
— О Святой Дух, пресладкий!
Мой Сын, Иисус Христос,
Царь Небесный, свет!
Воспомилуй такого народа,
Многогрешного, погибающего,
От таковых злых мук, все ради меня! —
Речет Господь ко Матери ко своей:
— Аминь, аминь, глаголю тебе:
Разве ты хочешь видеть меня
Во второй раз, Бога, на распятии
Все ради их, проклятых?
Воспомилую такого народа,
Многогрешного, погибающего
От таковых злых мук, все ради тебя! —
Восплачется Всепетая Госпожа
Владычица, Богородица:
— О Святой Дух, пресладкий,
Мой сын, Иисус Христос,
Царь Небесный, свет!
Не могу я тебя во второй раз видеть
Все ради их, проклятых! —
Повелит Господь ударить, яко скипетром,
Возвяжутся человеки многогрешные,
Многие человеки рука об руку:
Еретик с еретиком, клеветник с клеветником,
Двуязычник с двуязычником, ненавистник с ненавистником,
Блудник со блудником, пьяница с пьяницей.
От восхода солнца и до захода
Протечет река Сион, огненная;
Протечет она, яко гром прогремит.
Тогда ангелы, архангелы преустрашатся,
Херувимы, серафимы преужаснутся,
И вся сила небесная
Вострепещется, восколеблется.
Понесет сия река огненная
Человека многогрешного
По мукам по разноличным,
Где которому человеку
По делам будет мучение.
Повелит Господь всем ангелам, архангелам
Берега с места содвинуть,
Повелит Господь перстевым камнем засыпать,
Святым Духом замуравить,
Чтоб от грешных было не слышать[366]
Ни зыку, ни крику, ни рыдания.
Госпоже Богородице и ныне, и присно,
И во веки веков, аминь!
Жила была душа грешная
На вольном свете;
Злилася, сердилася,
Бранилася, зло творила;
Умерла, да и не простилася.
Ссылает Господь с небес грозных ангелов:
Вынули душу грешную,
Понесли душу грешную
Да по воздуху по небесному.
Принесли душу грешную
Ко лестнице ко небесной.
На первую ступень ступила —
И вот встретили душу грешную
Полтораста врагов;
На другую ступень ступила —
Вот и двести врагов;
Вот на третью ступень ступила —
Вот две тысячи врагов возрадовалися:
— Ты была наша потешница!
Ты была наша наставница! —
Вот несут они письма да раскатывают,
Да раскатывают, все грехи рассказывают,
Вот к душе грешной
Окаянные приближаются.
А тут душа испугалася,
За ангела бросалася,
За правое его крылышко.
Велел Господь Бог
Соверзить душу грешную.
Соверзили душу грешную,
Засадили душу грешную
Во тьму во кромешную.
Изошла же душа грешная
Всю злую муку, превечную;
Не нашла душа грешная
Ни ложки воды, ни капли росы.
Вот как душа грешная да расплакалася:
— Легче б я, душа грешная,
На вольном свете
Сто бы я лет во огне прогорела,
Тысячу бы лет на колу щекой провисела;
И то бы я себе конец ждала!
Расплачется душа грешная
Перед Спасом-образом;
Растужится тело грешное,
Чаючи себе муку превечную:
— Да как мне, душе, прийти
На страшный суд Божий, на пришествие?
Не поможет душе грешной
Ни имение, ни богачество;
Не замена душе грешной
Ни злато, ни серебро;
Нет помощи душе грешной
Ни от друзей, ни от братьев!
Разве помогут душе грешной
Слезы покаяния,
Поклоны полуночные.
Тиха мирная милостыня!
Тем избавится душа грешная
От злой муки, превечной;
Тем наследует душа грешная
Царствие Небесное! —
Велико имя Господне на земле! Аминь!
Солнышко на закат пошло,
Красное закатилося.
Душа с телом расставалася.
Отошедши, она телу поклонилася:
— Ты прощай, ты прощай, тело белое!
Ты пойдешь, тело белое, в сыру землю;
Ты сырой земле на распутьице,
Ты серым червям на расточение.
Я, душа, пойду к самому Христу,
К самому Христу, к Судье праведному;
От Христа пойду в муку вечную,
В муку вечную, бесконечную,
В муку вечную, в горячи огни!
— Почему ж ты, душа, себя угадываешь?
— Потому я, тело белое, себя угадываю:
Что как жили мы были на вольном свету,
Мы на вольном свету, на прошедшем веку,
Не имели мы ни среды, ни пятницы,
Ни Великого поста, понедельничка,
Ни трехденного воскресеньица;
Мы по средам, по пятницам платье золовали,
Платья золовали мы, льны прядовали,
Из чужих мы коров молоко выдаивали,
Мы из хлеба спорынью вынимали;
Не ходили ни к обедне, ни к заутрене;
Мы не слушали звона колокольного,
Мы не слушали пения Божиего, церковного;
Не слыхавши я, душа, скажу — слышала,
Не видавши я, душа, скажу — видела;
Золотые я венцы, душа, разлучивала.
Уж и в том я, душа, Богу согрешивала:
Я духовному отцу в грехах не каялася!
Уж как текла, текла река огненная,
Уж мимо нее шли души грешные.
— Ох, как нам через реку идти,
Через ту реку огненную? —
Тут стояли двое судей праведных:
Гавриил-архангел со ангелами,
А Михаил-архангел со апостолами.
— Ой вы, души, души грешные,
Вы жили на белом свету,
Богу не маливались.
А на этом-то свете места не уготавливали,
Отцов, матерей не почитывали,
И вы в Божию церковь не хаживали,
Заблудящим дороги не показывали.
И вы мертвых во гробах не проваживали.
За то-то Бог сослал вам муку вечную,
Муку вечную, бесконечную!
Человек Божий, бойся Бога!
Стоит смерть у порога:
Необходимая дорога!
Труба, коса,
Ждет смертного часа.
Сколько нам здесь ни ликовать,
А смертного часа не миновать.
Знал бы я, ведал, человече,
Про свое житье вековечное,
Не имел бы большого богатства,
Я бы роздал свое имение
По меньшей по братии, по нищим,
По церквям бы я по соборным,
По темным темницам, по невольникам.
Трудно бы я Господу молился,
Желанием, сердцем бы трудился,
Уготовил бы я место вековечное,
Где сам Господь пребывает
Со ангелами со святыми,
Где райские птицы распевают;
Показалось бы мне житье вольно
За единый час, за минуту.
Славим тебя, Христе, Боже наш!
Дай Бог нам на послушание, душам на спасение!
Жила-была раба на вольном свете[367],
Много была грешница;
Была у ней дочь на возрасте,
Была в скорби, в болезнях.
И мать ее ублажает:
— Чадо ты мое, чадо!
Чадо ты мое смиренное!
Собираешься ты на тот свет,
Помоли ты, попроси у Господа Бога
Обо мне, о грешнице!
Много я перед Господом согрешила. —
Посылает Господь по душу ее
Ангелов Господних.
Из девицы душу вынимали,
На пелену душеньку клали,
Понесли же душеньку
Ко Господу Богу.
Господь душеньку встречает,
Златой ризой облекает,
Злат венец на главу ей надевает.
— Подь ты, девица, честная и благочестивая,
И не сонливая, и не дремливая! —
И стала она Господа Бога просить:
— Не позволишь ли ты мне, Господи!
По раям походить?
По адам посмотреть?
— Все я это могу сделать
Для твоего моления,
Для твоего прошения. —
Посылает он с ней ангела Господня:
— Ангелы Господни! Поведите вы эту душу
По раям посмотреть,
По адам поглядеть! —
По раям она посмотрела,
По адам она поглядела;
Увидала она свою мать[368]
В муке вечной, в аду кромешном,
Пришла же она ко Господу Богу.
Стала она Господа Бога просить[369]:
— Господи, Господи! Не можно ли, Господи!
Мою мать от ада избавить?
— Все я это, девица могу сделать,
Твою мать из ада выпускать[370],
Для твоего моления,
Для твоего прошения. —
Посылает же Господь ангелов Господних:
— Выпускайте душу грешную из ада кромешного,
Для ее моления, для ее прошения! —
Душу ее выпускали, пользу душе делали!
Писано было в зеркале, книге Божией:
Восемьсот было пятьдесят в восьмом году,
Молился сын об матери,
Об матери, об порожденной своей:
— Господи! Яви мне чудеса свои распремудрые! —
То явил ему Господь чудеса свои распремудрые в сновидении.
Едет его рожденная
Среди реки огненной
На змее на трехглавом;
И руки у нее и ноги ужами закованы:
На голове ее сидит крыса проклятая,
Скрежет крыса главу ее;
А в ушах ее сидят по мыши проклятой.
Проклятые, злые, огненные;
Выедают мыши из главы мозг у нее.
А на шее ее сидит змея двуглавая,
Двуглавая, злая, огненная;
А на очах у нее три ящерицы,
Проклятые, злые, огненные;
Впереди у нее стоят два демона,
Проклятые, злые, огненные;
Бьют в уста ее камнями горячими;
А назади у нее стоят три демона,
Проклятые, злые, огненные;
Дерут ее гребенками железными.
То увидал ее сын возлюбленный,
То, испугавши, бежит от нее.
Речет ему мать рожденная:
— Сын мой возлюбленный!
Что ты бежишь от меня!
Можно тебе спросить меня:
За какие я грехи маюсь[371]?
— Мать моя рожденная!
За что ты маешься?
Едешь ты среди реки огненной
Да на змее на трехглавом,
На трехглавом змее огненном. —
Речет ему мать рожденная:
— Сыне мой возлюбленный!
За великое мое прегрешение
И за премногое мое беззаконие.
Жила я была на вольном свете,
Любила я кататься
На добрых конях любодеевых. —
Речет ей сын возлюбленный:
— Мать моя рожденная!
Что у тебя на главе твоей
Сидит крыса проклятая, злая, огненная,
Скрежет крыса главу твою? —
Речет ему мать рожденная:
— Сыне мой возлюбленный!
За великое мое беззаконие:
Жила я была на вольном свете,
Носила я кокошники все любодеевы. —
Речет ей сын возлюбленный:
— Мать моя рожденная!
Что у тебя в ушах твоих
Сидят по мыши проклятой,
Проклятые, злые, огненные,
Выедают они из главы мозг у тебя? —
Речет ему мать рожденная:
— Сыне мой возлюбленный!
За великое мое прегрешение,
За премногое мое беззаконие:
Жила я была на вольном свете,
Носила сережки любодеевы. —
Речет ей сын возлюбленный:
— Мать моя рожденная!
Что у тебя на шее твоей
Висит змея двуглавая? —
Речет ему мать рожденная:
— Сыне мой возлюбленный!
За великое прегрешение,
За премногое мое беззаконие:
Жила я была на вольном свете,
Носила я цепочку любодееву. —
Речет ей сын возлюбленный:
— Мать моя рожденная!
Что у тебя на очах твоих
Сидят три ящерицы,
Проклятые, злые, огненные;
Выедают они очи твои? —
Речет ему мать рожденная:
— Сын мой возлюбленный!
За великое прегрешение,
За премногое мое беззаконие:
Жила я была на вольном свете,
Гляделась я в зеркало все в любодеево. —
Речет ей сын возлюбленный:
— Мать моя рожденная!
Что у тебя впереди стоят два демона?
Проклятые, злые, огненные;
Бьют они тебя в уста камнями горячими? —
Речет ему мать рожденная:
— Сыне мой возлюбленный!
За великое мое прегрешение,
За премногое мое беззаконие:
Жила я была на вольном свете,
Приняла я причастие не в очищении. —
Речет ей сын возлюбленный:
— Мать моя рожденная!
Что у тебя назади стоят
Три демона проклятые,
Проклятые, злые, огненные,
Дерут они тебя гребенками железными? —
Речет ему мать рожденная:
— Сыне мой возлюбленный!
За великое мое прегрешение
За премногое мое беззаконие:
Жила я была на вольном свете,
Носила я цветное платье любодеево. —
Речет ему мать рожденная:
— Сыне мой возлюбленный!
Не можно ли тебе за меня помолиться?
Растужилась, расплакалась матушка сыра земля
Перед Господом Богом:
— Тяжел-то мне, тяжел, Господи, вольный свет!
Много грешников, более беззаконников! —
Речет же сам Господь сырой земле:
— Потерпи же ты, матушка сыра земля!
Потерпи же ты несколько времечка, сыра земля!
Не придут ли рабы грешные к самому Богу
С чистым покаянием?
Ежели придут, прибавлю я им свету вольного,
Царство Небесное;
Ежели не придут ко мне, к Богу,
Убавлю я им свету вольного,
Прибавлю я им муки вечные,
Поморю я их гладом голодным!
По тому ли морю по Вассианскому
Плыл же тут Господь Бог во кораблике,
Со ангелами, со архангелами;
Подплывал же Господь Бог ко Паул-горе,
Ко тому древу кипарисову,
Ко той главе ко Адамовой,
Ко тому граду к Иерусалимскому,
Ко тому собору ко Божиему.
У того у собора у Божиего
Стояли три келии сиротские[372];
Выходили же из этих келий три вдовы,
Три вдовы Моисеевы;
Кланялись они самому Богу:
— Как-то нам, Господи, идти за второго мужа?
— Ох вы, вдовы Моисеевы!
Не ходите вы за второго мужа,
За второго мужа, за беззаконного;
Послушайте вы меня, самого Бога:
Ежели вы меня послушаете,
Прибавлю я вам свету вольного;
Ежели вы меня не послушаете,
Убавлю я вам свету вольного,
Царство Небесное;
Прибавлю я вам муки вечные,
Муки вечные, бесконечные[373].
Вечер я, мои братья[374],
Во беседушке сидел;
Заутра, мои братья,
Во гроб свой положусь.
Помолитеся, мои братья,
Об моей грешной душе!
Стоит моя душенька
Промежду рая и муки!
— Ох ты, рай, ты мой рай пресветлый!
Что далеко так от меня пребываешь[375]?
— Жила твоя душа на вольном свете
Во зле, во гордости! —
Налита златая чара
Зла, гордости.
Кому будет эту чару расчерпать?
Знать, расчерпать злату чару
Зла, гордости
Моей грешной душе!
Помолитеся, братья,
О моей душе грешной!
Проспали, продремали
Небесное Царство!
Прошел наш век ни за что!
Чем-то нам будет
Господу Богу предъявиться?
Чем-то нам будет
Пред Господом оправдаться?
Поднесем мы Господу три дара,
Три дара потайные:
Первые дары —
Ночное моление;
Другие дары —
Пост, воздержание;
Третьи дары —
Любовь, добродетель.
Уж и нынче на этом свете
Все книги сгасли;
Одна книга не угасла:
Святое Его Евангелие.
Уж и чтет эту книгу
Иоанн да Креститель;
Он чтет ее, а сам плачет:
— Господи, Господи!
Прости души грешные,
Многогрешные, беззаконные!
Матушка Владычица просит:
— О Сын мой, Сын возлюбленный!
Прости эти души грешные,
Которые с роду матерным словом не бранилися!
— О Матушка, Пресвятая Богородица?
Хочешь ли меня за грешных
Видеть на втором на распятии?
— О Сын мой, Сын возлюбленный!
Не только что видеть на распятии,
Не хочу это и слышать! —
Опять просит Матушка,
Владычица, Богородица:
— О Сын мой, Сын возлюбленный!
Прости эти души грешные,
Которые с роду не ругалися!
— О Матушка, Пресвятая Богородица!
Прощу, кто с роду не ругался,
По твоему по прошенью! —
Господь послал прощение
За муку за вечную
От солнечного восхода до захода.
И прошел невод мукой вечной,
И вытащил души праведных
Из муки из вечной.
— Идите вы, мои праведные,
Идите вы ко Авраамию в рай,
Ко праведному;
Вы жили на вольном свете,
Вы меня, гладного, накармливали. —
Рекут праведные ко Господу:
— Мы тебя не видели! —
Господь праведным речет:
— Были вам созданы Божии Писания;
Вы Божии книги читали,
Ушами вы слышали;
Вы меня, нагого, одевали,
Вы меня в темных темницах посещали,
Вы во гробе умерших со свечами провожали
До Божией до церкви, до сырой земли.
Ходила дева по чисту полю,
Искала дева Иисуса Христа,
Иисуса Христа, Сына Божиего,
Сына Божиего, единородного;
А навстречу деве Иоанн Предтечь:
— О что же ты, дева, ходишь, гуляешь?
— Хожу я, гуляю по чисту полю,
Ищу я, дева, Иисуса Христа,
Сына Божиего, единородного.
— Пойди же ты, дева, во чисто поле,
В том чистом поле три древа стоят:
Что первое древо кипарисово,
А другое древо анисово,
А третье древо барбарисово.
Из тех трех древ церковь строена;
Во той ли во церкви три птицы поют,
Поют они песни евангельские,
Гласят они гласом херувимским:
Аллилуйя, аллилуйя, Господи помилуй!
На горе, горе, на Сионской горе
Стояла церковь апостольская,
Во той во церкви три гроба стоят,
Три гроба стоят кипарисовые:
Во первом гробе Святая Дева,
Во другом гробе Иоанн Богослов,
Во третьем гробе сам Иисус Христос.
Над Святой Девой цветы расцвели:
На цветах сидят птицы райские,
Поют песни архангельские[376],
Над Иоанном Богословом поют ангелы,
Поют ангелы, все архангелы,
Над Иисусом Христом свечи теплются.
По горам, по горам по Сионским
Ходила, гуляла Святая Дева,
Искала, смотрела Иисуса Христа.
Навстречу Святой Деве
Идут жиды с крючьями.
— Ой вы, жиды с крючьями!
Не вы ль Христа распяли?
— Не мы, не мы, Святая Дева,
Христа распяли, не отцы наши;
Распяли Христа наши прадеды.
Вы придите, братья, да послушайте Писание,
Про житие человеческое, Писание Божие!
Когда человек да на земле живет,
Он, яко трава, в поле растет,
А ум в человеке, яко цвет цветет.
Со вечера человек веселился, радовался,
По утру человек во гробу лежит:
Его резвые ноги подломилися,
Его белые руки опустилися;
Не успел прижать руки к ретивому сердцу.
— Человече! Почто ради
Твое умершее тело обмывать хотят?
— Не обмылся ты слезами перед Господом.
— Человече! Почто ради
Ризу на тебя надевать хотят?
— Не уготовил себе ризы духовные.
— Человече! Почто ради
Свечи над тобою возжигать хотят?
— Не возжег ты светильника у сердца перед Господом.
— Человече! Почто ради
Службу над тобою совершать хотят?
— Не совершил заповеди Божии.
— Человече! Почто ради
Твое умершее тело до Божией до церкви провожать хотят?
— Не имел себе отца духовного,
Во грехах своих не раскаялся. —
Слава твоя вся миновалася
И богатство на земле оставалося.
Душа с белым с телом расставалася,
И ум с головою, свет, прощается;
И во веки веков, и помилуй нас!
Человек живет на земле, как трава растет;
Всякая слава человеческая яко цвет цветет.
В вечеру человек во беседе сидит,
А поутру человек во гробе лежит:
Ясные очи помрачились, и язык замолчал,
Белые руки приложил к своему сердцу.
Душа с телом рассталась,
Как птенец со гнездом,
Возлетает и приходит в незнаемый мир,
Оставляет все житейское попечение,
Честь, и славу, и богатство маловременное,
Забывает отца, мать, жену и чад своих,
Преселяется во иной век, бесконечный;
Там зрит лица и вещи преужасные,
Добрых ангелов и воздушные духи темные;
Вопрошают душу ангелы о делах ее,
Не дают ей ни малейшего послабления:
— Ты куда, душа, быстро течешь путем своим?
Ты должна здесь о делах своих оправдаться.
Вспомни, как на вольном свете во грехах жила!
Здесь грехами, как сетьми, твоими свяжут тебя. —
Встрепетавшися, душа кричала жалостно:
— Вы помилуйте, помилуйте, добрые ангелы,
Не отдайте меня, несчастную, в руки злых духов,
Но ведите меня ко Господу милосердному!
Я в делах своих при смерти воспокаялась,
В коих волен милосердный Бог простить меня.
Вы на что меня водою обливаете?
Не умылся я слезами перед Господом.
Вы почто псалмы и песни воспеваете?
Не воспел я, живучи, песни духовные.
Что же в церковь со свечами провожаете?
Не возжег бо я светильника маслом милости.
Я прошу от вас последнего одолжения:
Разделите мое имение нищим странникам;
Их молитвы, слезы теплые, послушает Бог
И подаст для них прощение грехам моим[377].
И шел старец по дорожке,
Черноризец по широкой;
Идучи он слезно плачет,
Во слезах пути не видит,
Во возрыдании слова не промолвит.
Как навстречу старцу Господь Бог,
Сам Господь Бог, Царь Небесный:
— Ты о чем, старец, слезно плачешь,
Черноризец, возрыдаешь?
— Как, Господи, не плакать?
Потерял я златую книгу;
Ключ церковный в море опустил.
— Не плачь, не плачь, черноризец!
Я сыщу тебе златую книгу,
Ключ церковный из моря выну;
Ты поди, монах, в пустыню,
Ты спасай там свою душу!
— Ах ты, батюшка, Царь Небесный!
Ты поставь мне келью,
Где бы люди не ходили,
Одни бы птички пролетали,
Меня бы, старца, навещали
И ото сна пробуждали;
Ото сна бы я пробудился,
На молитву бы становился. —
Вы рабы, рабы Христовы,
Православные христиане,
Не забыв Бога, живите,
Не буянно поступайте!
Народится к вам дух нечистый,
Дух нечистый, злой антихрист,
И он станет вас изгонять,
В свою веру он принуждать;
Станет письма он писать,
Будет письма рассылать[378]
По селам и по деревням,
По прекрасным пустыням.
Не сдавайтесь вы, мои светы,
Вы бегите в горы, вертепы!
Пострадайте вы, мои светы,
Вы за имя за Христово
И за веру христианскую!
Послушайте, мои светы!
Последние будут леты:
Народится злой антихрист;
Он и пустит свою прелесть
По городам и по селам;
Наложит свою печать на людей,
На главы и на персты.
Кто его печать примет,
Тому жить будет пространно;
Кто его печать не примет,
Тому жить будет гонимо.
Убирайтесь, мои светы,
В леса, дальние пустыни!
Засыпайтесь, мои светы,
Вы песками, пепелами!
Умирайте, мои светы,
За Крест, за молитву,
За веру Христову!
Избавитесь, мои светы,
Превечной муки;
Получите, мои светы,
Пресветлого рая,
Пресветлого рая,
Небесного Царства!
Ох ты, матушка-пустыня!
Распремилая раиня!
Еще кто бы тебя поставил
Среди темного леса,
Среди зеленой дубровы!
Не слыхать бы мне было
От прелестного злого миру!
Пришло времечко гонимо:
Народился злой антихрист,
Во всю землю он вселился,
Во весь мир он вооружился;
Стали его волю творить:
Власы, бороды стали брить,
Латинскую одежду носить,
Распроклятую траву пить.[379]
— Ох, люди мои, рабы грешные!
Убоясь вы Бога живите!
Вы мою волю творите,
Вы не грубо говорите,
Вы не худо поступайте;
Не досыта наедайтесь,
Не допьяна напивайтесь
И не досыта насыпайтесь!
Вы бегите в темные леса,
Зарывайтеся песками,
Рудожелтыми хрящами;
Помирайте вы гладом:
Вы не умрете — оживете,
Моего Царствия не минуете!
Идет старец, а сам плачет;
Навстречу ему идет сам Господь.
— Что, старец, что плачешь?
— Как мне, старцу, Господи, не плакать!
Потерял я ключи от Божией от церкви!
— Не плачь ты, старец, не рыдай!
Найду твои ключи от Божией церкви!
В пустыне стоит старец,
Богу молится,
И плач его, как река, льется,
Возрыдания, как волны бьются.
— Ох ты, Господи!
Ты отыщи мне златую книгу,
Ты достань мне церковный ключ из синя моря! —
Рече ему сам Господь Бог:
— Ты не плачь, старец,
Не возрыдай, черная ряса!
Напишу тебе золотую книгу.
Я сине море высушу,
Достану тебе церковный ключ.
А мы, нищая братия,
Мы, убогие люди,
Должны Бога молить,
У Христа милости просить[380]
За поящих, за кормящих,
Кто нас поит и кормит,
Обувает, одевает,
Христу славу отсылает.
Сохраняй вас и помилуй
Сам Христос, Царь Небесный!
Богородица! Мать Божия,
Мать, Пречистая Царица,
Воскресение Христово,
Вознесение святое,
Святые Петр и Павел,
И Кузьма со Демьяном,
Херувимы, серафимы,
Вся небесная сила!
Свет, Михайло-архангел
И Гаврила благоверный,
Сохрани вас и помилуй,
С семьей, с животами,
Со всем домом благодатным!
Всех от скорби, от болезни,
Зла, лихого человека,
Сохраняй вас и помилуй!
От напрасного слова
Каждого христианина,
По путям, и по дорожкам,
И по чужим дальним сторонам,
Батюшкиным благословением,
Матушкиным порождением,
Нашим нищенским молением,
Буйные головы от боли,
Ясные очи от нищеты!
Живот, сердце от тошноты!
Стань же, Господи, на помощь,
Святы ангелы на радость!
Телесам на здоровье,
Душам вечное спасение!
Грехам на прощение,
На многие лета!
Ай вы нуте-тка, ребята,
За царей Богу молить[381],
За весь мир православный!
Кто нас поит и кормит,
Обувает, одевает,
Темной ночью сохраняет,
Сохрани его, Господь Бог,
От лихого человека,
От напрасного от слова,
Сохрани, Господь, помилуй!
Что он молит и просит,
То создай ему, Господи!
Сохрани и помилуй
При пути, при дороге,
При темной при ночи!
От бегучего от зверя,
От ползучего от змея
Закрой его, Господь Бог,
Своею пеленою!
От летучего от змея,
При пути его, при дороге,
Сохрани его, Господь Бог!
В рощичке келийка стояла,
В келийке пустынник спасался;
Немел он рукою и ногою.
Чем же души у Бога согрешили?
А первая душа согрешила —
Во ржи солому заломала,
Во хлебушке споры вынимала.
А другая душа согрешила —
В утробе младенца проклинала,
Крещеного жидом называла.
А третья душа согрешила —
Жена-шельма мужа сокрушила,
Чужие законы исполняла,
Свой златой венец порушила.
Четвертая душа согрешила —
В чистом поле корову закликала,
У коровки молочко отымала,
Во сырую землю выливала,
Горькую осину забивала,
Горькую осину засушила.
По средам пыли не пылиться,
По пятницам золе не золиться,
По праздникам Богу молиться!
Мать[382] Божия, Богородица,
Скорая помощница,
Теплая заступница!
Заступи, спаси и помилуй
Сего дому господина
От огненной пожоги,
От водяной потопи!
Народи ж ему, Господь Бог,
Что мы выпили, съели,
Чем прохлаждались:
У поля ржи — ужином,
У гумна — намолотом,
У засеки — спором,
У межи — всходом,
У печи — румяным,
За столом и в житье —
Божьей благодатью!
Попаси ж ему, Господь Бог,
Флор — лошадок,
Власий — коровок,
Настасий — овечек,
Василий — свинок,
Мамонтий — козок,
Терентий — курок,
Зосима Соловецкий — пчелок,
Стами роями,
Густыми медами,
Великим смирением!
Дай же, Господь Бог,
Сему дому на стояние,
Хозяину на здоровие
С женой и с детками,
Со всем домом благодатным!
А мы, спаски-богоносцы,
По земле ходящи,
По воде бродящи,
Воскликнем:
— Матерь Божия Богородица,
Христос Воскресе!
А что в мире является,
То есть конечно.
Жил человек на свете.
И он, смертный, ходит, мыслит мысли:
— Я еще млад!
Не пойду я в ад. —
За ним ходит враг лукавый,
Худы мысли носит,
На блуд, ссору, на разбойство
Его производит.
Пропившийся нагой человек сидит
Да в кулак трубит.
К нему приходили
Отец и мать,
Добрые мысли приносили,
Что жаль дитяти.
А он бежит, как лютый зверь,
Речей не любит.
Гонят жестко, велят человеку скоро
Во ад ступать.
Хватился он, проклятый сын:
— Пропади ж тот час, година,
Когда мать родила!
Почему меня, маленького,
Не научила,
На добрые дела, мысли
Не наводила,
До Божией до церкви
Не посылала!
Еще солнце не заходит.
Я спать ложуся,
На исповедь готовлюся,
Богу молюся.
Как подумаю про свой тяжкий грех,
Слезами обольюся.
Не надейся, человече,
На прежние дары!
Возьмут мое грешное тело,
Положат на густой туман,
Дадут мне смутное ложе,
Темную гробницу.
Остаются злато, серебро,
Дорогая одежда!
Думал бы взять с собою,
Да там не надобно;
Не надо ни злата, ни серебра,
Ни дорогой одежды,
Только надо сажень земли
Да четыре доски.
Ударили во все звоны,
По смерти године,
Всему миру прощение
И моей родине.
Протекает вода холодная
По мне, по лежащем,
Прорастает ковыль-трава
По мне, по смердящем.
Аллилуия, аллилуия, слава Тебе, Боже наш!
И с пятницы до субботы
И шел Господь дорогою,
Дорогою широкою;
Пришел Господь к колодцу,
Из колодца девка воду берет.
— Дай мне, девка, воды испить!
— Эта вода не чиста,
С дуба трестка налетала,
С клена листья нападали.
— Стой, девка, покайся!
Ты сама нечиста!
Семерых сынов породила,
В этом колодце утопила.
Иди, девка, в церковь, исповедайся
Да в церковь не вступай! —
Девка Бога не услышала,
И в церковь не сходила.
Души сынов восстали из мертвых,
Взяли мать свою под руки,
Кинули мать в пекло глубоко.
— Какое нам, мать, порождение,
Такое тебе пребывание,
Пребывание и поминание!
В пустыне трудник молился,
Немел руками и ногами.
Во сне ему привиделось
На саму заутреню Христову,
На Светлое Христово Воскресение:
Свечи воссветили,
Свечею его наградили.
— Восстань, труждающийся Божий!
Пойди, народ Божий, потрудися,
Скажи слово Богу, не убойся!
А вы, отцы, матери, жены честные,
Поимейте вы по три дня в неделю:
Среду и пятницу поститесь,
В воскресный день Богу молитесь.
А вы, дети, отца и мать почитайте,
Отец и мать детей не проклинайте,
Жидами детей не называйте;
Жиды у Христа прокляты!
Которые Христа распинали,
Святую с неба кровь проливали! —
Слава тебе, Христе Боже!
Аминь!
Собирались вместе[383] иудеи,
Да где Христа распинали.
Злодей лукавый Иуда
Ведет Христа к судище,
На лобное же на место,
К святому древу кипарису,
Пред книжники и фарисеи,
Пред жидовские лицемеры,
Пред всеми иереи с Иудеи,
Пред Понтийским Пилатом.
И все на Христа возопили[384]:
— Возьми, возьми Сына Божия!
Распни, распни, не замедли! —
И взяли Христа и распяли.
Гвоздями ко кресту пригвоздили,
В ребра копьем проткнули,[385]
Промеж двух лиходеев,
Разбойников, душегубов.
Христа Бога оцетом напоили,
Уста его желчию помазали,
Терновый венец на главу возложили,
Тростию по главе били,
Ризы его разодрали,
По жребию разметали.
И мимо его ходили,
В лицо святое плевали[386];
Ему, Христу, кричали:
— Не чаяли мы его, Сына Божия!
Не чаяли мы его, пророка! —
Проведала мать Мария,
Течет ко кресту со слезами;
Утробою разгораясь,
Сердцем своим распаляясь[387],
Увидела своего Сына,
Христа Бога, на распятии
Пред книжники и фарисеи,
Пред жидовские лицемеры,
Пред всеми иереи с Иудеи,
Пред Понтийским Пилатом.
— Понапрасну кровь проливали
И моего Сына распяли![388] —
Проговорит Христе Боже:
— Ой же ты, Мать моя, Мария!
Не плачь, не плачь своей красы,
Не плачь, не плачь своих ясных очей!
Того еси, Мать[389], не ведаешь;
Моя смерть — живот вечный!
Верным даю на спасение,
Безверным на вечную муку.
И у меня солнце померкло,
И луна в кровь претворилась;
И камения распадутся[390],
Земля и небо потрясутся[391],
Церковная завеса распадется.
Пожди, Мать, малое время:
Как снимут, Мать, со креста меня,
Положат во плащаницу,
Сотворят, Мать, погребение,
Я в третий день воскресну
И на небеса вознесуся
Со страшными серафимами,
Со грозными херувимами! —
Аллилуйя, аллилуйя!
Слава тебе, Христе Боже! Аминь!
О, прекрасная пустыня!
Сам Господь пустыню восхваляет.
Отцы в пустынях скитались,
И ангелы отцам помогали;
Пророки отцов прославляли,
И мученики ублажали,
Апостолы святые величали.
О, прекрасная пустыня!
Отцы в пустыне пребывали
И дивным овощем питались,
И с гор воды испивали.
Древа во пустынях вырастали,
Различными цветами расцветали;
Ко древам птицы прилетали,
На кудрявые ветви восседали,
Они райские песни воспевали,
Отцов во пустынях утешали.
О, прекрасная пустыня!
Отцы в пустыне Богу молились,
День и ночь Богу работали,
Коленами к земле припадали
И слезы свои проливали;
И плоть они свою иссушали,
И наги в пустынях пребывали;
От солнца они опалялись,
От мороза[392] они замерзали,
И всякие скорби терпели.
Конец житию совершили.
Свои они души спасая,
От вечных мук избавляя,
Царствие Небесное восприемлют,
За весь мир Бога умоляют,
А нас они, грешных, обращают,
На чистое житие поучают
Во веки веков. Аминь!
Не унывай, душа моя!
Уповай, душа моя,
На Господа Бога!
Тебя я ради, Господи,
Покинул я отца и мать!
Тебя я ради, Господи,
Покинул я весь род и племя!
Тебя я ради, Господи,
Покинул я жену и чад!
Тебя я ради, Господи,
Претерпел я много гладу и холоду!
Тебя я ради, Господи,
Скинул я с себя цветно платье!
Тебя я ради, Господи,
В ланиту я ударен был!
Тебя я ради, Господи,
Скитался я по темным лесам!
Запиши меня, Господи,
В свои книги в животные!
Определи меня, Господи,
В свое стадо избранное!