Борис БетаСобрание сочиненийТом 2. Лошадь Паллада
Стихотворения, поэма
Труба*
В поход труба зовет октябрь –
Играет важно.
И спящий оживает табор,
А высь – бумажна.
Седло спотело сыростью осенней
И тепло – мокр крестец.
Мне, неумытому, в трухе от сена,
Седлающему, вспомнился отец:
«Бориска, в пятницу в Казань поедем», –
Сказал он перед сном
В июне при вечернем светлом свете,
Перед окном;
И улыбаясь, кутаясь и ежась,
Забылся в снах…
Опять спросонок путаешь сквозь слезы
В пустых сумах.
Лошадь Паллада*
Опять заслышать на заре
Сквозь мягкий сон укрытых глаз
Протяжность зовов на трубе,
Вновь неожиданных для нас,
Заспавших и на этот раз
Устав о воинской игре!..
Проснуться так: в окне мороз
Раздольных голубых просторов,
И миг приготовлений скорых,
И звоны на одетых шпорах,
И натощак от папирос –
Проклятый кашель без угроз…
А вышел – что твое вино,
Он ранью ковкой опьянит,
И снова в высоте звенит
И заливается труба,
И сердце ей опьянено,
Хоть холодеет на губах!
Пола тотчас же просквозит,
Походка звонкая легка,
И песня новая звенит;
Чея-то глупая рука
Уже засыпала овес,
И чешется, рассевшись, пес.
У двери теплых денников
Навоз подстилочных клоков
Дымится свежестью своей,
И стуки-постуки подков
Уверенные: из дверей
Выводят первого коня.
О, Господи, прости меня,
Что я опять желаю брани,
Что вот опять мое желанье
Проходит, славою звеня,
И смяты смертно зеленя
Отменным полевым галопом
На страх застигнутой Европы!..
Ода солдату*
«А mes chers compagnons d'armes»
Я мертвый и гляжу на вас,
Один над площадью живою:
Внимание незрячих глаз
Над цветниками, над толпою.
Струят фонтаны и дрожат
Цветы сквозь радуги глядятся,
А люди площадью спешат,
Порою перейти боятся.
Ревут один другому вслед,
Замедлят, лаками блистают
Ряды бензиновых карет –
Афишки по следу летают.
И огибая цветники
Звенят трамваи возмущенно,
И вспыхивают светляки
На проволоках заплетенных.
А в вечер множество огней
Сияют, потухают, снова
Горят над мраком этажей
И ткут сияющее слово.
А по утрам плывет туман
Но все же на сырой скамейке
Усталостью угрюмой пьян
Хранит бедняк, поджав коленки.
А то у цветников пройдет
Неверной, зябкою походкой
Зевает, крестит темный рот
Девица, пахнущая водкой…
И снова облачную шаль
Пронзит кинжал, слепя, сияя –
Опять мне никого не жаль
Но тень от статуи большая.
Я всадник. Подо мною конь,
Он тоже медный и несветлый.
Палит нас солнечный огонь,
Открыты мы дождю и ветру.
Мы подвиги свершали. Вот
Держу палаш рукою правой.
Единственный громоотвод,
Стоит на каске птица Славы.
Два гения у ног моих
Не устают трубить Герою:
Суровый на коне старик,
Слежу за громкою игрою.
И у подножья знамена
Склонились мне же строем медным
Великолепная война
В изображении победном.
Смертельно раненый лежит,
Украшен лоб его повязкой –
Но будет вечно, вечно жить
Солдат с конем, с орлом на каске!
Стоим над площадью живой,
И я и конь, всегда недвижны,
Над цветниками, над толпой
Благословляющие жизни…
Изображение побед,
Кто мимо них пройдет спокойно?
Спокойному и жизни нет,
Господь нам посылает войны.
На все его, Творца, рука,
Он – Промысел, а мы – как дети,
И муха, жертва паука,
Не просто попадает в сети.
И следует, коль крепкий дуб
Березы детство заглушает
И облако большое вдруг
Господне солнце закрывает.
И вот гляжу – проходит мать,
Коляску с сыном тихо катит…
Дано ли сердцу угадать
О пышнопламенном раскате?
Да, будет сила в трубаче:
Труба зовет – зовет Россия, –
И сладко плакать на плече
Родного воина и сына.
И слух о славе пролетит,
Орлу подобно, над домами,
И медный памятник стоит,
Сияет солнечное пламя…
Мне имени иного нет,
Как неизвестного солдата,
Я только памятник побед,
Меня поставил Император.
Душа и сердце*
Без границы и без края
Верю, знал ты, умирая,
Моря вольные края…
Что твоя душа – моя.
Сквозь сон напуган ознобом, круженьем,
Очнулся я. Один без сна.
Сквозь сучья черные так четко, без движенья,
В мороз светилася луна…
. . . . . . . . . .
Кто-то канул, захлебнулся,
Кладью, вещью упал, лежит,
А кто-нибудь усмехнулся
Стоя у этой межи.
И больно сердцу, еще обидней,
Когда уходишь в странный предел
Тот, кого сердца глаз увидел,
Кто для сердца сердцем же пел.
. . . . . . . . . .
Ибо серебрятся в душах человеческих
И уходят с ними с земли
Чудодейственные, чудодейские
Белопарусные корабли.
. . . . . . . . . .
Но сам я, носивший конника шпоры,
Ездивший в ухавшем броневике,
Все-таки думаю, что яростные споры
Мы будем кончать с клинком в руке.
Вестник*
Да, в этой лунной тишине
(Светлеют жалюзи у дачи),
Еще слышней, еще страшней
Напуганный стремглав прискачет!
Падет с коня, шатнется конь,
(Белеет мыло, храп белеет),
А облачное молоко
Луной осеребрилось злее.
И в запахах, любезных мне
(Дух кожи, пота) – дрожь отваги,
Прочту при лунной новизне
От пота теплые бумаги.
Поверх следов карандаша
Теней занятные движенья,
Но остро заболит душа
Конца почуяв приближенье.
– Ну, что же, если час настал;
Ну, что же, пусть приговорили!..
Уж выехали там с поста
И едут молча. Закурили.
Скрип кожи, скок и конский топ:
По темным клумбам – темный всадник…
А в небе серебристый скоп,
И пуст тенистый палисадник.
Владивосток. 1922
«О лебедях, направившихся к югу…»*
О лебедях, направившихся к югу,
В глуби лазури, в далях высоты,
О лебедях, напомнивших мне вьюгу,
Буран в степях, которые пусты.
Ведь мы, – я понял, – с лебедями схожи,
Мы также совершаем перелет.
И ты, случайно встреченный прохожий,
К назначенному югу твой поход.
Случается, что так и не узнают
Иные – направление на юг.
Случается, что югом называют
Холодный край осеребренных вьюг.
А также есть и те, что умирают,
Падут и не встают и не живут.
Не слышно им, как голоса играют,
И нет тоски, что их не подождут.
Их помнит память. Но несчастней те ведь,
Которые в спокойствии своем
Забыли знать, что каждый белый лебедь
Окликнут к югу солнечным огнем!
И вы, завороженная напевом,
Влюбленная в протяжные слова,
Вы тоже лебедь в оперенье белом,
И к югу обращенные глаза…
В глазах у вас, завороженных пеньем,
В их девичьей мечтательной тоске,
Угадываю ваше нетерпенье:
Скорее стать на солнечном песке!
Прошлое*
А память, как ветер, вдруг распахнет
И флагом откинет забвенья занавеску, –
И в рамки осенних, струною блестящих, тенет
Мы видим движение ласково снившихся весен.
От подъезда вдоль панели
Синели армяки на козлах.
Небеса над улицей синели,
Вывески трактиров. Возглас