— А, милая мумия, твое отношение к воинской повинности?
Мумия заплакала. Говорит:
— Я была сестрой милосердия.
— А что б ты сделала, если б ты увидела коммунистов в церкви? А кто такой тов. Стучка? {101} А где теперь живет Карл Маркс?
Молодой человек видит, что мумия засыпалась, сам кричит по поводу Маркса:
— Он умер!
А председатель рявкнул:
— Нет! Он живет в сердцах пролетариата.
И тут свет потух, и мумия с рыданием исчезла в преисподней, а публика крикнула председателю:
— Ура! Спасибо за проверку фальшивой мумии.
И хотела его качать. Но председатель уклонился от почетного качанья, и мы выехали из Народного дома, причем за нами шла толпа пролетариев с криками.
Игра природы
А у нас есть железнодорожник с фамилией Врангель…
Дверь, ведущую в местком станции М., отворил рослый человек с усами, завинченными в штопор. Военная выправка выпирала из человека.
Предместком, сидящий за столом, окинул вошедшего взором и подумал: «Экий бравый…»
— А вам чего, товарищ? — спросил он.
— В союз желаю записаться,— ответил визитер.
— Тэк-с… А вы где же работаете?
— Да я только что приехал,— пояснил гость,— весовщиком сюды назначили…
— Тэк-с. Ваша как фамилия, товарищ?
Лицо гостя немного потемнело.
— Да фамилия, конечно…— заговорил он,— фамилия у меня… Врангель.
Наступило молчание. Предместком уставился на посетителя, о чем-то подумал и вдруг машинально ощупал документы в левом кармане пиджака.
— А имя и, извините, отчество? — спросил он странным голосом.
Вошедший горько и глубоко вздохнул и вымолвил:
— Да, имя… ну, что имя, ну, Петр Николаевич.
Предместком привстал с кресла, потом сел, потом опять привстал, глянул в окно, с окна на портрет Троцкого, с Троцкого на Врангеля, с Врангеля на дверной ключ, с ключа косо на телефон. Потом вытер пот и спросил сипло:
— А скудова же вы приехали?
Пришелец вздохнул так густо, что у предместкома шевельнулись волосы, и молвил:
— Да вы не думайте… Ну, из Крыма…
Словно пружина развернулась в предместкома. Он вскочил из-за стола и мгновенно исчез.
— Так я и знал! — кисло сказал гость и тяжко сел на стул.
Со звоном хлопнул ключ в дверях. Предместком, с глазами, сияющими как звезды, летел через зал III класса, потом через I класс и прямо к заветной двери. На лице у предместкома играли краски. По дороге он вертел руками и глазами, наткнулся на кого-то в форменной куртке и ему взвыл шепотом:
— Беги, беги в месткоме дверь покарауль! Чтоб не убег!..
— Кто?!
— Врангель!
— Сдурел!!
Предместком ухватил носильщика за фартук и прошипел:
— Беги скорей дверь покарауль!..
— Которую?!
— Дурында… Награду получишь!..
Носильщик выпучил глаза и стрельнул куда-то вбок… За ним — второй.
Через три минуты у двери месткома бушевала густая толпа. В толпу клином врезался предместкома, потный и бледный, а за ним двое в фуражках с красным верхом и синеватыми околышами. Они бодро пробирались в толпе, и первый звонко покрикивал:
— Ничего интересного, граждане! Прошу вас очистить помещение!.. Вам куда? В Киев? Второй звонок был. Попрошу очистить!
— Кого поймали, родные?
— Кого надо, того и поймали, попрошу пропустить…
— Деникина словил месткомщик!..
— Дурында, это Савинков убег… А его залопали у нас!
— Я обнаружил по усам,— бормотал предместком человеку в фуражке,— глянул… Думаю, батюшки,— он!
Двери открылись, толпа полезла друг на друга, и в щели мелькнул пришелец…
Глянув на входящих, он горько вздохнул, кисло ухмыльнулся и уронил шапку.
— Двери закрыть!.. Ваша фамилия?
— Да Врангель же… да я ж говорю…
— Ага!
Форменные фуражки мгновенно овладели телефоном.
Через пять минут перед дверьми было чисто от публики, и по очистившемуся пространству проследовал кортеж из семи фуражек. В середине шел, возведя глаза к небу, пришелец и бормотал:
— Вот, Твоя воля… замучился… В Херсоне водили… В Киеве водили… Вот горе-то… В Совнарком подам, пусть хоть какое хочут название дадут…
— Я обнаружил,— бормотал предместком в хвосте,— батюшки, думаю, усы! Ну, у нас это, разумеется, быстро, по-военному: р-раз — на ключ. Усы — самое главное…
Ровно через три дня дверь в тот же местком открылась, и вошел тот же бравый. Физиономия у него была мрачная.
Предместком встал и вытаращил глаза.
— Э… Вы?
— Я,— мрачно ответил вошедший и затем молча ткнул бумагу.
Предместком прочитал ее, покраснел и заявил.
— Кто ж его знал…— забормотал он…— Гм… да, игра природы… Главное, усы у вас, и Петр Николаевич…
Вошедший мрачно молчал…
— Ну что ж… Стало быть, препятствий не встречается… Да…. Зачислим… Да вот усы сбили меня…
Вошедший злобно молчал.
Еще через неделю подвыпивший весовщик Карасев подошел к мрачному Врангелю с целью пошутить.
— Здравия желаю, ваше превосходительство,— заговорил он, взяв под козырек и подмигнув окружающим.— Ну как изволите поживать? Каково показалось вам при власти Советов и вообще у нас в Ре-Се-Фе-Се-Ре?
— Отойди от меня,— мрачно сказал Врангель.
— Сердитый вы, господин генерал,— продолжал Карасев,— у-у, сердитый! Боюсь, как бы ты меня не расстрелял. У него это просто, взял пролетария…
Врангель размахнулся и ударил Карасева в зубы так, что с того соскочила фуражка.
Кругом засмеялись.
— Что ж ты бьешься, гадюка перекопская? — сказал дрожащим голосом Карасев.— Я шутю, а ты…
Врангель вытащил из кармана бумагу и ткнул ее в нос Карасеву. Бумагу облепили и начали читать:
«…Ввиду того, что никакого мне проходу нету в жизни, просю мою роковую фамилию сменить на многоуважаемую фамилию по матери — Иванов…»
Сбоку было написано химическим карандашом: «Удовлетворить».
— Свинья ты…— заныл Карасев.— Что ж ты мне ударил?
— А ты не дражни,— неожиданно сказали в толпе.— Иванов, с тебя магарыч.
Колыбель начальника станции
Спи, младенец мой прекрасный,
Баюшки-баю…
Тихо светит месяц ясный
В колыбель твою.
Спи, мой мальчик,
Спи, мой чиж,
Мать уехала в Париж…
— Объявляю общее собрание рабочих и служащих ст. Шелухово Каз. дороги открытым! — радостно объявил председатель собрания, оглядывая зал, наполненный преимущественно рабочими службы пути,— на повестке дня у нас стоит доклад о неделе войны 1914 года. Слово предоставляется тов. Де-Эсу. Пожалуйте, тов. Де-Эс!
Но тов. Де-Эс не пожаловал.
— А где ж он? — спросил председатель.
— Он дома,— ответил чей-то голос.
— Надо послать за ним…
— Послать обязательно,— загудел зал.— Он интересный человек — про войну расскажет — заслушаешься!
Посланный вернулся без товарища Де-Эса, но зато с письмом.
Председатель торжественно развернул его и прочитал:
— «В ответ на приглашение ваше от такого-то числа сообщаю, что явиться на собрание не могу.
Основание: лег спать».
Председатель застыл с письмом в руке, а в зале кто-то заметил:
— Фициально ответил!
— Спокойной ночи!
— Какая же ночь, когда сейчас 5 часов дня?
Председатель подумал, посмотрел в потолок, потом на свои сапоги, потом куда-то в окно и объявил печально:
— Объявляю заседание закрытым.
А в зале добавили:
— Колыбель начальника станции есть могила общего собрания.
И тихо разошлись по домам. Аминь!
Рассказ про Поджилкина и крупу
В транспосекцию явился гражданин, прошел в кабинет, сел на мягкую мебель, вынул из кармана пачку папирос «Таис», затем связку ключей и переложил все это в другой карман.
Затем уже достал носовой платок и зарыдал в него.
— Прошу вас не рыдать, молодой человек, в учреждении,— сказал ему сурово сидящий за столом,— рыдания отменяются.
Но гражданин усилил рыдания.
— У вас кто-нибудь умер? Вероятно, ваша матушка? Так вы идите в погребальный отдел страхкассы и рыдайте им сколько угодно. А нам не портите ковер, м-молодой ч’эк!
— Я не молодой чек,— сквозь всхлипывания произнес гость.— Я, наоборот, председатель железнодорожного первичного кооператива Поджилкин.
— Оч-чень приятно,— изумился транспосекщик,— чего ж вы плачете?
— Из-за крупы плачу,— утихая, ответил Поджилкин,— дайте, ради всего святого, крупы!
— Что значит… дайте? — широко улыбнулся транспосекщик,— да берите сколько хочете! Сейчас нам предложил Центросоюз три вагона крупы-ядрицы. Эх вы, рыдун, рыдайло… рыдакса печальная!
— Почем? — спросил, веселея, Поджилкин.
— По два двадцать.
Поджилкин тяжко задумался.
— Эк-кая штука,— забормотал он,— ведь вот оказия! Вы тово, крупу минуточку придержите… а я сейчас.
И тут он убежал.
— Чудак,— сказали ему вслед.— То ревет, как белуга, то бегает…
Поджилкин же понесся прямо в комиссию по регулированию цен при МСПО.
— Где комиссия Ме-Се-Пе-О?
— Вон дверь. Да вы людей с ног не сбивайте! Успеете…
— Вот что, братцы… крупа тут подвернулась… ядрица… Да по 2 руб. 20 коп., а вы установили обязательную цену для розничной продажи в кооперативах тоже по 2 р. 20 к.
— Ну? Установили. Дык что?
— Дык разрешите немного дороже продавать. А то как же я покрою провоз, штат и теде?..
— Ишь какой хитрый. Нельзя.
— Почему?
— Потому что нельзя.
— Что же мне делать?
— Гм… Слетайте на Варварку в Наркомвнуторг.