Глава IX«СИЛА В ЗЛОДЕЯХ ЕСТЬ»
Начальник Нерчинских рудников Бурнашев ломал себе голову. Перед ним лежала инструкция, как содержать декабристов.
«Содержать по всем строгостям», — значилось в инструкции. Но тут же была и приписка: «О состоянии их ежемесячно доносить в собственные руки его императорского величества». Это добавление и смущало Бурнашева.
Что значит «содержать по всем строгостям», начальник рудников представлял хорошо. Не первый год он ведает каторгой. Не один каторжанин здесь кончил век.
— Да если по полной строгости, — рассуждал Бурнашев, — то, пожалуй, от этих господ полгода — и ваших нет.
Бурнашев усмехнулся, стал вспоминать: князь Сергей Трубецкой харкает кровью, болеет горлом. Князь Евгений Оболенский болен цингой. У Василия Давыдова открылись раны. Александр Якубович страдает грудью.
Бурнашев презрительно сплюнул.
— Мелкота. Вот, может, Волконский побольше других протянет. Ну год, ну от силы два.
Решил Бурнашев обращаться с декабристами согласно инструкции. Назначил начальником тюрьмы сурового офицера. Стал тот всячески притеснять заключённых. Распорядился не выдавать декабристам свечей, то есть вечерами держал в темноте. Запретил им во время работы общаться и даже разговаривать друг с другом. Покрикивал. Всех называл на «ты».
Суровое к ним отношение и вызвало протест декабристов.
Прибежали однажды охранники к Бурнашеву, докладывают:
— Ропчут, ваше высокородие.
— Но, но… Я их в момент… При мне тут не очень пикнут.
— Они не словесно, ваше высокородие.
— Как — не словесно?!
— Объявили голодовку, ваше высокородие.
— Бунт! — закричал Бурнашев. — И там бунтовали, — махнул он рукой на запад, — и здесь! Пороть их! Кнутами!
Потом поостыл, подумал: «А вдруг от голодовки они помрут. Не простит государь за это!» Послал он в тюрьму посыльного.
— Ну как?
— Голодают, ваше высокородие.
Через день:
— Ну как?
— Голодают.
Пришлось отступить Бурнашеву.
— Хворые, хворые, а всё же сила в злодеях есть, — пробурчал Бурнашев. Приказал он выполнить все требования декабристов. Даже начальника тюрьмы заменил.
— Шевелись! Шевелись! — монотонно командовал офицер.
Пятеро смертников рыли себе могилу. Уходят лопаты в промёрзший грунт. Всё глубже и глубже яма.
Рядом с могилой врыли столбы.
— Ваше превосходительство, всё готово, — доложил офицер генералу.
Подвели обречённых к столбам. Генерал поднял руку, скомандовал:
— Пли!
Взвился дымок из солдатских ружей. Рухнули вниз казнённые.
Декабрист поручик Иван Сухинов был схвачен позднее других.
Невзлюбило тюремное начальство Сухинова. Погнало в Сибирь пешком. Семь тысяч вёрст прошагал в кандалах Сухинов. Шёл год, шесть месяцев и одиннадцать дней.
Попал он на ту же нерчинскую каторгу, правда отдельно от всех других — на Зерентуйский рудник.
Пробыл Сухинов здесь месяц, второй. Присмотрелся. Освоился. Появился у Сухинова план. Решил он взбунтовать Зерентуйский рудник. Встать во главе восстания. Поднять всю округу. Явиться в Читинский острог. Тут в Читинском остроге в то время находилось большинство декабристов. Сухинов мечтал организовать целую армию из заключённых. Он собирался освободить не только друзей-декабристов, но и всех тех, кто томился по разным сибирским каторгам.
Заключённые в Зерентуйске поддержали Сухинова. Стали сообща готовиться.
— Пули нужны, пули, — говорил Сухинов.
Стали заговорщики в лесу тайно лить пули и делать патроны.
— Первым делом бери цейхгауз[5], - наставлял Сухинов.
Ходили каторжники вокруг цейхгауза, смотрели, с какой стороны лучше на склад напасть.
Восстание назначили на май, на весну. Всё выше и выше над лесом солнце. Всё ближе и ближе момент восстания.
И вдруг заговор Сухинова был раскрыт. Страшная участь постигла его участников. Шесть человек, в том числе и Сухинов, были приговорены к смертной казни. Остальных нещадно били плетьми и кнутами.
Сухинова перед казнью хотели клеймить — поставить на лице раскалённым железом тюремные знаки. Для офицера такое наказание было страшнее смерти.
Узнал Сухинов:
— Не радоваться палачам!
Когда тюремщики пришли за ним в камеру, Сухинова не было уже в живых. Он сам распрощался с жизнью.
Александр Бестужев, Александр Муравьёв, Александр Якубович, Александр Одоевский, Александр Поджио, брат Иосифа Поджио, моряк Александр Беляев и десять ещё Александров. Всего шестнадцать. Вот их сколько среди декабристов.
Каждый год в конце лета тюремное начальство разрешало для всех Александров устраивать общие именины. Торжественно, весело проходил этот день.
Макар Макаров — солдат из новеньких — нёс охрану, ходил вдоль тюремной стены. Знает он, что веселятся сейчас заключённые. Сквозь окна дружный несётся смех.
Ходит солдат, рассуждает: «Ишь смеются! Каторжные, а веселятся, ишь!»
Потом кто-то запел. Басом таким, что Макаров вздрогнул. «Не хуже, чем наш Гаврила», — прикинул солдат. Был у них на деревне певец Гаврила. Голос имел такой, что минуту его послушаешь — неделю в ушах звенит.
Затем кто-то читал стихи. Кто-то играл на скрипке. Снова пели. На этот раз хором:
Эй, вы, сени, мои сени,
Сени новые мои…
«Ишь веселятся…» — опять о своём Макаров.
И вдруг сквозь песню солдату послышался звон цепей.
Замер Макаров.
«Никак, кандалы сбивают, — пронеслось в голове у солдата. Прислушался. — Так и есть — сбивают! Вона железа стук».
Представил себе Макаров — вырвутся каторжане сейчас наружу. Их много. А он один. И ружьё одно!
Сильнее, сильнее кандальный стук.
Бросился Макаров к унтер-офицеру Кукушкину. Вышел Кукушкин из караульного помещения. Прислушался. Верно. Так и есть — кандалы сбивают.
— За мной! — закричал Кукушкин. Бросился к камере.
Однако за дверь не рванул. Приложился вначале к замочной скважине. Глянул, расправился. Повернулся затем к Макарову и съездил солдата по шее.
— Дубина, — сказал и ушёл.
Постоял в изумлении новичок. А потом и сам приложился к двери. Глянул, не верит своим глазам — в танце, в мазурке кружатся узники. Мазурка — азартный танец. Нелегко в кандалах танцевать мазурку. Бьют по дощатому полу кандальные цепи. Дребезжат и трясутся рамы.
Глазеет обалдело на декабристов Макар Макаров: «Ишь напридумали! Каторжные, а веселятся. Ишь!»
Разрешили декабристам получать книги. Выделил комендант тюрьмы молодого офицера. Поручил ему следить за тем, какие книги будут присылать заключённым. Нет ли среди них недозволенных.
— Читай, да внимательно, — наставлял комендант.
Обрадовался молодой офицер: «Повезло. Буду себе полёживать, буду себе почитывать».
И вот стали поступать к декабристам книги.
Полёживает офицер, почитывает. Прочитает, пишет на первом листе «Читал», расписывается и отдает декабристам.
За первой партией книг поступила в Сибирь вторая, затем третья, четвёртая, пятая. Всё больше и больше приходит книг. Привозят десятками, сотнями. Тащат их в комнату к офицеру. Завалили книги углы, поднялись от пола до самого потолка. С ужасом смотрит молодой офицер на эти печатные горы. А книги идут и идут.
Присылают их в пачках, в мешках, в деревянных ящиках. Разные книги сюда приходят: по астрономии, по геологии, по географии, по биологии, по философии, по математике…
А тут пришёл обоз из пяти саней.
— Что такое? — кричит офицер.
— Книги.
— Какие книги?!
Отвечают:
— Медицинская библиотека.
А в этой библиотеке четыре тысячи разных книг.
— Боже! — вырвалось у офицера.
Где же книги ему читать! Листать едва успевает. Сидит за столом от зари до зари. Уже не пишет на книгах «Читал», помечает «Свидетельствовал».
А тут повалили иностранные книги. На французском, английском, турецком, испанском, арабском — на пятнадцати языках.
Совсем ошалел бедняга. Уже и не может понять, какую книгу с какого конца листать. Словарями обложился со всех сторон. Словарей не хватает. Сторон не хватает.
А главное, как разобраться, как уследить, какая книга из них запретная.
— По названиям определяй, по названиям, — советует комендант.
Взял комендант рядом лежащую книгу, прочитал: «Опыт археологических исследований».
— Вот видишь, — сказал офицеру. — Археология. Тут ничего нет запретного. Значит, давай.
Потянулся за другой книгой. Попалась иностранная, с картинками. На картинках жуки и бабочки. «История насекомых», — перевёл комендант название книги.
— Тут тоже нет ничего опасного, — объясняет комендант. — Тоже смело её давай. А вот если попадётся, — комендант кашлянул, — про государя императора и недоброе, так не давай. Понял?
— Понял, — сказал офицер.
Ушёл комендант.
Открыл молодой офицер книгу «Опыт археологических исследований», пометил на ней «Свидетельствовал», расписался, хотел положить в сторону, однако заинтересовался, открыл страницу, прочёл первые строчки и ахнул. Ничего там нет про археологические исследования, а речь в ней как раз о том, что власть царей — власть деспотическая, что надо царей свергать.
Потянулся к «Истории насекомых», посмотрел на жуков и бабочек, раскрыл словарь, начал читать, а в книге вовсе не про жуков и бабочек и хотя не по-русски, опять про царей и опять недоброе.
Присмотрелся офицер к одной книге, к другой. И только теперь заметил, что заглавные листы у них вклеены. Взяты из других книг. Жуки и бабочки тоже вклеены.
Бросился офицер к коменданту.
— Ах, негодяи! — кричал комендант. Потом успокоился. Изобретательно, — проговорил. — Вот что, — сказал офицеру. — От этих господ голова у меня болит. Разберись-ка, любезный, сам. Поступай, как сочтёшь разумным.