Для обследования здоровья Владимира Ильича из-за границы был приглашён профессор. Ленин долго противился.
— Дорого, дорого, — говорил Владимир Ильич. — Это излишняя роскошь. Я же совсем здоров.
Но вот под напором врачей вынужден был согласиться.
Приехал профессор. Начал осмотр пациента. Прослушал трубкой, простукал пальцем.
— Чем хворали? Как аппетит? Как сон?
Внимателен очень профессор. Понимает, только раз такое бывает в жизни — в эту минуту перед ним стоит самый великий его пациент. Запоминает профессор и рост, и вид, и улыбку, и взгляд пациента. И как тот держит себя, и как говорит, и какого цвета глаза, и какого оттенка волосы.
К концу осмотра профессор сказал:
— А я, признаться, вас представлял другим, господин Ленин. Был уверен, что вы с бородкой.
Смутился пациент и говорит:
— Простите, но я не Ленин.
Действительно, это был не Ленин, а кто-то из сотрудников Совнаркома.
Извинился профессор, сказал:
— Пардон!
Ушёл не Ленин. Вновь открывается дверь в кабинет. Входит человек невысокого роста. Плотный. С бородкой. Глянул профессор. Он!
Начал профессор осмотр великого пациента. Прослушал трубкой, простукал пальцем.
— Чем хворали? Как аппетит? Как сон?
Внимателен очень профессор. Неторопливо ведёт осмотр.
— Прилягте!
— Привстаньте!
— Закройте глаза, протяните руки.
— Вдохните глубже.
— Скажите «а».
Когда прощались, профессор сказал:
— А я вас сразу узнал, господин Ленин. Очень приятно было с вами познакомиться.
Смутился пациент и говорит:
— Простите, но я не Ленин.
«Как — не Ленин?!» — хотел закричать профессор. Однако сдержался. Развёл руками.
— Извините, — сказал. — Пардон.
На приёме у профессора Владимир Ильич побывал только к исходу дня, лишь после того, как было осмотрено большинство сотрудников Совнаркома.
Таково было условие Ленина, когда решался вопрос, приглашать или не приглашать в Советскую Россию зарубежную знаменитость. Категорическое условие.
Должность у Кати была маленькая-маленькая. «Куда пошлют» называлась. Работала она посыльной в одном из советских учреждений.
Вызвал однажды Катю к себе начальник, вручил важный пакет, наказал срочно идти в Кремль, передать пакет лично товарищу Ленину.
Отправилась Катя. Идёт-торопится. А сама всё время на свои валенки посматривает.
Валенки у неё старые-старые, с дырками. Отжили они свой век. Истоптала их Катя, бегая по разным учреждениям.
Неловко Кате в таких валенках явиться к Владимиру Ильичу. Да что поделаешь! Трудно в те годы было с обувкой.
Правда, мог бы о Кате позаботиться её начальник. Только ведь начальник постоянно разными важными делами занят. Где ему думать о Катиных валенках!
Пришла Катя в Кремль. Пропустили её в кабинет к Владимиру Ильичу. Передаёт Катя пакет товарищу Ленину, а сама старается сделать так, чтобы Владимир Ильич не обратил внимания на её валенки.
Думала Катя, передаст пакет — и сразу уйдёт. Однако Владимир Ильич задержал девушку. Стал он интересоваться, давно ли Катя работает. Где училась, сколько классов окончила. Есть ли у Кати родители.
Ответила Катя Владимиру Ильичу на его вопросы, простился Ленин с девушкой, пожелал ей успехов.
Довольна Катя. Казалось ей, что Ленин так и не заметил, какие у неё на ногах валенки.
Однако Владимир Ильич заметил. Снял Ленин тут же телефонную трубку, позвонил Катиному начальнику, пристыдил того, что начальник плохо заботится о своих подчинённых.
Прошло два дня, и вот вызывают Катю опять к начальнику. Переступила Катя порог кабинета и замерла: в руках у начальника валенки — новые, фетровые, с галошами.
— Ну что же, бери, — сказал начальник растерявшейся Кате.
Смутилась Катя, не решается шаг сделать.
— Бери, — рассмеялся начальник.
Взяла Катя валенки, побежала вниз, примерила. Оказались они точь-в-точь по Катиной ноге.
Идёт Катя в обнове по морозным московским улицам. Хрусть-хрусть под ногами снег.
Надоел он изрядно Ленину.
Трудно было в первые годы Советской власти.
С хлебом трудно.
Транспорт разрушен.
Не хватает рабочих рук.
Один из видных профсоюзных работников, некто Демидов, при встречах с Владимиром Ильичём начинал обязательно с жалоб. Всё-то Демидову не так. Всё плохо кругом. Нет ничего хорошего.
Вот и сейчас.
— Недоедает, Владимир Ильич, народ. В хлебе сплошная мякина. Есть места, где и вовсе голод. Об этом ли мы мечтали? За это ли люди бились?
— Недоедает. Трудное время, — соглашается Ленин. — Люди порой лишены самого необходимого. Лишены, но держатся. И не только держатся, но и творят чудеса. Чудеса! — повторил Владимир Ильич. — Вот о чём, батенька мой, стоило бы говорить в первую очередь.
— Так-то оно так, Владимир Ильич, — произнёс Демидов, — а всё же…
Прошло какое-то время. Встретился Демидов снова с Владимиром Ильичём.
— Транспорт бездействует, Владимир Ильич. Заводы стоят! Шахты затоплены. Разруха кругом. Хаос!
— Да, наследие горькое, — соглашается Ленин. — И транспорт разрушен, и шахты затоплены, и заводы во многих местах стоят. — И тут же: — А вы знаете, что шахтёры Донбасса в этом месяце удвоили добычу угля. Удвоили! А вы читали, что нефтяники Баку по сравнению с прошлым годом утроили добычу нефти? Утроили! А вы что-нибудь слышали о субботниках?! Люди работают во внеслужебное время, без всякого вознаграждения. Не замечать этого, не видеть энтузиазма масс, их стремления быстрее покончить с разрухой значит страдать слепотой. Да, да, слепотой, к тому же ещё куриной!
Вновь прошло какое-то время. Встретил Демидов Ленина в третий раз и опять об одном и том же:
— Плохо, Владимир Ильич, не ладится всё у нас. Нет инженеров, нет докторов. Отсталость, серость кругом дремучая.
— Мало инженеров, мало других специалистов, — соглашается Ленин. — Но подождите, имейте терпение. Дайте срок — победим разруху, победим голод. Будут свои инженеры, будут свои врачи. Профессора! Академики! Всё будет. Потому что рабочие и крестьяне — это классовые бойцы. Потому что в новый мир они вступили твёрдой ногой хозяина.
— Так-то оно так, — соглашается Демидов. — Да нет, я не спорю. Конечно, вы правы, Владимир Ильич. А всё-таки знаете, так сказать, теневые стороны бросаются в глаза прежде всего.
Посмотрел Владимир Ильич на Демидова.
— Теневые? А вы ходите по солнечной стороне!
Глава третьяЛЕНИНСКАЯ ДЕСЯТИНА
Ерёмка Быков ворочался с боку на бок. Тесно, душно на печке.
Вот и отцу не спится. Да разве уснёшь! Утром, чуть свет, предстоит раздел господской земли. Не каждый день такое случается.
— Да спите вы! — ругнулась снизу с лежанки мать.
Притихли отец и Ерёмка. Не приходит, не балует сон.
Подтянулся отец к печному обрезу:
— Пойду-ка пройдусь по воле.
— И я с тобой, — напросился Ерёмка.
— Хорошо, собирайся.
— У, неспокойные ваши души… — опять проворчала мать.
Ругается, а ведь сама тоже что-то не спит. Тоже небось про землю-землицу думает.
Вышли отец и Ерёмка на улицу. Прошлись вдоль села, миновали околицу, мостком перешли через речку, поднялись на бугор — вот оно, барское поле.
Пробрала ночная прохлада. Ветер то сорвётся, то стихнет. Звёзды мерцают. Месяц тучки рогами порет. Где-то пискнула мышь-полёвка. Собака в селе за околицей тявкнула.
Смотрит Ерёмкин отец на поле, слезами глаза наполняются.
— Ты чего, тять? — дёрнул Ерёмка отца за руку.
— Так, ничего, — отозвался отец. Провёл по глазам ладонью. — Всё о нём, о человеке хорошем думаю.
— О том, кто декрет подписал, об Ульянове-Ленине? Добрый, видать!
— Слово, Ерёмка, не то. Понимающий он человек. Нельзя без земли крестьянину.
Постояли они, посмотрели на поле, надышались свежего воздуха, вернулись домой.
Залез Ерёмка снова на печку. «Эх, не проспать бы делёж земли. Самое интересное не проворонить».
Лёг он и сразу уснул.
И вот приснился Ерёмке удивительный сон. Будто бы сам Ленин приехал к ним делить господскую землю. Ходит Ленин по полю. В руках сажень-двунога для замера земли. Заметил Ленин Ерёмку:
«А ну-ка ступай сюда».
Подбежал Ерёмка.
«Будешь моим помощником. Говори, с кого начинать, сколько у кого едоков, сколько кому земли».
С кого начинать? Конечно, с него, с Ерёмки.
«С меня», — говорит Ерёмка.
«Э, нет, — отвечает Ленин. — Тебе, как делящему, в последнюю очередь».
Поделили они господскую землю, никого не обидели. Вот и Ерёмкин приходит черёд.
Здесь и проснулся мальчик. Смотрит — солнце высоко. Ни отца, ни матери дома нет.
«Так это же сон привиделся, — понимает Ерёмка. — Проспал, проспал… Надо быстрее в поле. А как же со сном, как же с землёй для него, для Ерёмки? Эх, оборвалось на самом значительном месте».
Закрыл опять Ерёмка глаза. Интересно, какой же ему участок.
Только закрыл глаза, как скрипнула дверь. Входят в избу мать и отец.
— Просыпайся, вставай, Ерёмка!
Обидно Ерёмке: и раздел барской земли проспал, и сон недовидел. Встал он. Радости нет.
— Да что ты, Ерёмка?!
Ничего не ответил мальчик. Оделся, вышел на улицу. Обступили его ребята, озоруют, смеются.
— Соня, соня! Проспал. Главного не увидел.
Ещё обиднее стало Ерёмке. Смотрит он на ребят и вдруг:
— А я Ленина, Ленина видел. Ленин к нам приезжал!
Поразевали ребята рты.
— Приезжал, приезжал, — уверяет Ерёмка. — С саженью ходил. А я у него был в помощниках.
— Э, да это тебе приснилось!
— А вот и не приснилось! Не приснилось. Так оно было на самом деле.
Подошёл в это время к ребятам старик Прозоров.
Ерёмка и деду:
— Видел я Ленина. Видел. Ленин землю делил.