Свое жилье,
В его проектах
Уже было все.
За мальчиком
Жил юноша в дому,
Во всем послушный
Мальчику тому.
Тот наказал взлететь
Во звездный рост,
И юноша взлетел
Почти до звезд.
Тот наказал не пить,
И он не пил,
Табачным дымом
Стены не коптил.
И вдруг явился,
Не подав вестей,
Неукротимый
Человек страстей.
Дом задрожал
И загудел от встрясок,
От переделок,
Выпивок и плясок.
Еще сырой,
Невыстоянный в лето,
Дом затрещал,
Огнями перегретый.
Не только в дом,
Теперь, страстьми ведомый,
Жилец уже
Потаскивал из дома.
Но тут на смену
Жизни гулевой
Пришел суровый
Мастер цеховой.
В нем уже все —
Бунт сердца,
Крик души
Смиряли
Заводские чертежи.
Те чертежи —
Дороги в бездорожье,
Как истины
Несовместимы с ложью.
Они учили
В их хитросплетеньях
Мир прозревать
Во многих измереньях.
И лишь потом,
Познавший тайну эту,
Я дал в себе
Прибежище поэту.
Мечтатель,
Истязатель сам,
И кроме
Он всех вернул,
Кто жил однажды в доме.
Всех, всех вернул,
Смешал в себе охотно —
И мальчика,
И летчика,
И мота.
Он мог весь дом
На бревна раскатить,
Чтобы дорогу к милой
Намостить,
Мог, как Нерон
С потемками в мозгу,
Полдома сжечь,
Чтоб осветить строку.
Душа поэта
Где-то кочевала,
Случалось, что в дому
Не ночевала.
Поэт строчит,
Пыхтит, дымит к тому же,
Поэту хорошо,
А дому — хуже.
Старело все,
Что прошлое скопило:
Кривились стены,
Падали стропила.
Венцы в беде.
Сменить бы два венца
И снова ждать
Хорошего жильца.
1972
ПУРГА
Боевая,
Во всем умелая,
Ты в одном у меня сдаешь:
Что ни выскажу, что ни сделаю
Все чего-то недопоймешь.
Вот беда!..
Не прийти к разладу бы,
Не нажить бы с тобой нам зла...
Что-то, милая, сделать надо бы,
Чтоб меня ты во всем поняла.
Черноспелую брать смородину
И грибы собирать в лесу —
Повезу я тебя на родину,
В даль сибирскую повезу.
Птичий посвист
В лесу послышится,
И когда ты пойдешь тропой,
Закачается, заколышется
Небо синее над тобой.
В тень присядешь,
В лесу — несмелая,
И услышишь ты:
«Чек… чёк… чёк», —
Это ягода переспелая
В тихий падает родничок.
Тронут сердце
Находки частые…
Тут черника…
А там опять
Грузди, белые, разгубастые,
В прятки вздумали поиграть.
А поверх,
Заручась согласием,
Молодую не тронув ель,
Двум соседям — березе с ясенем
Кружит голову белый хмель.
Может статься,
Наш край открывая,
Скажешь, ссору успев забыть:
— Милый мой, я тебя понимаю…—
Как задумано, так и быть.
* * *
Поезд замер
И бросил клич свой…
Я шутливо сказал жене:
— Мы приехали,
Ваше Лиричество,
Чемоданчик доверьте мне.
Эта станция узловая,
Называют ее Тайгой…
От нее до речонки Яя
Остается подать рукой.
За билетами,
За плацкартами
Не бегу к большому окну,
Не помахиваю мандатами,
На дежурного бровь не гну.
Где-нибудь
И пошел в атаку бы,
Ну, а здесь, в стороне родной,
Тсс! — мигаю
И палец на губы:
Дескать, молча иди за мной.
Тут я вспомнил
Приемы детские,
Чтобы «зайцем» пуститься в путь…
— Мы покажем корреспондентские!
Нет! О них ты совсем забудь!
Есть у страха
Своя гипербола…
Помню, в детстве, я ехал так, —
Было детство мое и не было
Никаких охранных бумаг.
В четком ритме
Движенья быстрого
Я рассказывал, где бывал, —
Словно жизнь свою перелистывал
И углы страниц загибал.
* * *
И пригорок,
И спад овражковый
Лишь успели мы с ней пройти —
Луг саранковый и ромашковый
Забелел на нашем пути.
Поглядев,
Как над всею местностью
Мотыльков мельтешила тьма,
Побледнел я смертельной бледностью:
Мне припомнилась та зима.
Снег кружился
Над лошаденкою,
Над кустами этих лугов,
Над притихшим в санях мальчонкою —
Безобиднее мотыльков.
Снег кружился:
Шутил, пошучивал
И, скрывая дороги даль,
Все сильнее, все злей закручивал
Небывалой пурги спираль.
Скрылось все,
Даже хвост кобылий…
Подгоняющая лоза,
Дрогнув, выпала,
И застыли
Слезы крупные на глазах.
И позднее,
Когда глубоко
Когти белые в грудь впились,
Думал холодно и жестоко,
Как проживший долгую жизнь.
Думал:
«Нет, не покину сани я,
Чтоб потом… не искала мать…»
И мальчишеское сознание
Торопилось все наверстать.
И всей волею,
И всей силою
Свое будущее призвал…
Жил, работал-
Встретился с милою…
И впервые поцеловал.
Между встречей и расставанием,
Помню, пробил мой горький час..
Только вместе с моим сознанием
Милый образ ее погас.
Не пойму,
Как меня увидели
В той пурговой глухой ночи?!
Отогрели меня строители
На горячей большой печи…
Я сказал ей,
Глядевшей с робостью,
Что меня — и не та одна! —
Наградила пурга суровостью,
Ну, а нежность дала весна.
Мы отметили
День прибытия,
Потому что с этого дня
Для нее началось открытие
Края нашего и меня.
1952
ПРОЛОГ
Здесь ночь светла.
Заснуть невмочь.
Сижу.
Гляжу.
Лицо забочу.
Нет, эту северную ночь
Я называть не смею ночью.
Урал стоял —
Гора к горе,
Там снег лежал,
Привыкший к лету.
Шел час, когда заря заре
Передавала эстафету.
Вагон,
Прошедший сто путей,
Трусил со скоростью убогой
От Лабытнанги к Воркуте
Еще не принятой дорогой.
На полированной доске
На шахту нанятый рабочий
Вздыхал,
Ворочался в тоске
По настоящей темной ночи.
Из Салехарда рыбаки
Подремывали в куртках жестких.
К ногам приставив рюкзаки,
Сидели девушки из Омска
Лицом к горам…
Жильцы веков
И стражи северных просторов,
Холодным блеском ледников
На девушек смотрели горы.
И спрашивали видом всем
Притихнувших на узелочках:
«Куда вы, девушки,
За чем
В своих нейлоновых чулочках?»
А в тундре
Было зелено.
Все чаще, раскосматив косы.
Наскакивали на окно
Кривые
Нервные березы.
— Мне страшно, Люда…
— Пустяки!.. —
И все же обе побледнели,
Когда мелькнули костяки
Изъеденных ветрами елей.
Улыбкою сменился страх,
Когда сказал вблизи сидящий:
— Ах, и шиповник цвел в горах!..
— И настоящий?!
— Настоящий!
На нас спускались сапоги,
На нас упал тяжелый голос:
— Ну, а пурга?..
Такой пурги,
Как здесь,
Не видывал и полюс.
Седой старик
Сошел к нам вниз
И рассказал, подсевши близко,
О том, как на горе Райиз
Погибла юная радистка:
«Любовь приносит много бед!..
А с той радисткой вот как было:
В своих неполных двадцать лет
Она охотника любила.
Она ждала его к себе,
А ночь была темна.
Не скрою,
Что снег уже шалил в гульбе
И ветер плакал над горою.
А из ущелья в этот миг,
Где смертное стелилось ложе,
Послышался ей слабый крик,
На зов любимого похожий…
Из теплоты,
От добрых снов,
Лицом встречая снег летучий,
Нетерпеливая,
На зов
Она шагнула с горной кручи.
Пурги тигровые броски
Мешали слуху.
Зов стал глуше…
Сжималось сердце от тоски,
Седели волосы от стужи.