27
Сократ. Между творимым и возникающим мы соответственно только что сказанному тоже не найдем никакого различия, кроме названия. Не так ли?
Протарх. Конечно.
Сократ. Творящее не таково ли всегда по природе, что оно руководит, а творимое, возникая, за ним следует?
Протарх. Совершенно верно.
Сократ. Итак, причина отлична и не тождественна тому, что служит ей при порождении.
Протарх. Разумеется.
Сократ. Далее. Все возникающее и все то, из чего что-либо возникает, составляют три рода?
Протарх. Совершенно верно.
b
Сократ. То же, что созидает все эти вещи, мы назовем четвертым, причиной, так как стало ясно, что это четвертое в достаточной мере отлично от тех трех.
Протарх. Разумеется, отлично.
Сократ. Раз четыре рода определены, правильно будет перечислить для памяти все их по порядку.
Протарх. Конечно.
Сократ. Первый я называю беспредельным, второй – пределом, третий – сущностью, смешанной и возникающей из этих двух. Если я назову четвертым родом причину смешения и возникновения, я не ошибусь.
c
Протарх. Конечно, нет.
Сократ. О чем же мы поведем речь далее? Ради чего достигли мы этих результатов? Не ради ли следующего: мы спрашивали, чему принадлежит вторая награда – удовольствию или разумению. Не так ли?
Протарх. Да.
Сократ. Не будет ли весьма уместно теперь, после того как мы разделили таким образом эти роды, решить то, что было для нас сначала сомнительным, а именно: чему принадлежит первая и чему вторая награда?
Протарх. Пожалуй.
d
Сократ. Хорошо. Победительницей мы признали жизнь, смешанную из удовольствия и разумения. Не так ли?
Протарх. Да.
Сократ. Не видно ли нам теперь, что это за жизнь и какого она рода?
Протарх. Как не видно!
Сократ. Мы назовем ее, думаю я, частью третьего рода, ибо этот род смешан не из каких-нибудь двух вещей, но из всего беспредельного, связанного пределом, так что наша победоносная жизнь правильно оказывается такой частью.
Протарх. Как нельзя более правильно.
Сократ. Что же представляет собою твоя жизнь, Филеб, приятная и несмешанная? К какому из названных родов нам следует отнести ее, чтобы правильно объяснить? Однако прежде ответь мне на следующий вопрос…
e
Филеб. Какой?
Сократ. Имеют ли предел удовольствия и страдания, или же они относятся к вещам, принимающим «больше» и «меньше»?
Филеб. Да, к вещам, принимающим увеличение, Сократ. Удовольствие не было бы высшим благом, если бы не было по природе своей беспредельным как в отношении многообразия, так и в отношении увеличения;
28
Сократ. Но ведь и страдание, Филеб, не было бы в таком случае высшим злом. Поэтому оба мы должны считать, что не природа беспредельного, а нечто иное сообщает удовольствиям некую меру блага. Пусть, однако, удовольствие относится у тебя к роду беспредельного. Куда же, к какому вообще из ранее названных [родов] отнести нам, Протарх и Филеб, разумение, знание и ум так, чтобы при этом не впасть в нечестие? Мне кажется, нам грозит немалая опасность, если мы этот вопрос решим неправильно.
Филеб. Ты, Сократ, слишком уж превозносишь своего бога.
b
Сократ. А ты, друг мой, свою богиню. Однако вернемся к нашему вопросу.
Протарх. А ведь Сократ говорит правильно, Филеб, и нам нужно послушаться его.
Филеб. Разве ты, Протарх, не согласился говорить за меня?
Протарх. Совершенно верно. Однако теперь я несколько недоумеваю и прошу тебя, Сократ, быть для нас толкователем, чтобы мы ни в чем не погрешили против участника, на которого ты делаешь ставку[24], и не наговорили бы нелепостей.
c
Сократ. Послушаемся тебя, Протарх: ты не требуешь ничего трудного. Неужели, однако, шутливо превознося [своего бога], я, как выразился Филеб, смутил тебя вопросом, к какому роду относятся ум и знание?
Протарх. Совсем смутил, Сократ.
Сократ. Между тем ответить на этот вопрос нетрудно. В самом деле, все мудрецы, которые и в самом деле себя превозносят, согласны в том, что ум у нас – царь неба и земли, и, пожалуй, они правы[25]. Однако, если хотите, рассмотрим это более обстоятельно.
d
Протарх. Говори как тебе угодно; пусть обстоятельность не смущает тебя, Сократ: нам она не наскучит.
Сократ. Прекрасно сказано. Начнем же хотя бы со следующего вопроса…
Протарх. С какого?
Сократ. Скажем ли мы, Протарх, что совокупность вещей и это так называемое целое управляются неразумной и случайной силой как придется или же, напротив, что целым правит, как говорили наши предшественники, ум и некое изумительное, всюду вносящее лад разумение?
e
Протарх. Какое же может быть сравнение, любезнейший Сократ, между этими двумя утверждениями! То, что ты сейчас говоришь, кажется мне даже нечестивым. Напротив, сказать, что ум устрояет все, достойно зрелища мирового порядка (του κόσμου) – Солнца, Луны, звезд и всего круговращения [небесного свода]; да и сам я не решился бы утверждать и мыслить об этом иначе.
29
Сократ. Что же, хочешь, и мы присоединимся к общему мнению наших предшественников, что дело обстоит именно так, и не только будем считать, что надо без опаски повторять чужое, но разделим также угрожающую им опасность подвергнуться порицанию со стороны какого-либо искусника[26], который стал бы утверждать, что все эти вещи находятся не в таком состоянии, но в беспорядке?
Протарх. Как мне этого не хотеть!
Сократ. В таком случае следи внимательно за дальнейшим нашим рассуждением.
Протарх. Говори, пожалуйста.
Сократ. Что касается природы тел всех живых существ, то в составе их имеются огонь, вода, воздух и… «земля!», как говорят застигнутые бурей мореплаватели.
b
Протарх. И правильно. Ведь и нас обуревают недоумения в нашем теперешнем рассуждении.
Сократ. Допусти же относительно каждого из заключающихся в нас [родов] следующее.
Протарх. Что именно?
Сократ. Что каждый из них в нас мал, скуден, ни в какой мере нигде не чист, и сила его недостойна его природы. Допустив же это относительно одного заключенного в нас [рода], мысли то же и обо всех прочих. Например, если огонь есть в нас, то он есть и во всем.
Протарх. Как же иначе?
c
Сократ. В нас огонь есть нечто малое, слабое и скудное, вселенский же огонь[27] изумителен и по величине, и по красоте, и по всяческой свойственной огню силе.
Протарх. Твои слова – сущая правда.
Сократ. Так что же? От огня ли, заключенного в нас, питается, рождается и получает начало вселенский огонь, или же, напротив, мой и твой огонь и огонь прочих живых существ зависит во всех этих отношениях от вселенского огня?
Протарх. На этот вопрос даже и отвечать не стоит.
d
Сократ. Верно. То же самое, полагаю, ты скажешь и о земле, находящейся здесь, в живых существах, и во Вселенной, а также и обо всем прочем, о чем я спрашивал немного раньше. Так ты ответишь?
Протарх. Кто, отвечая иначе, показался бы находящимся в здравом рассудке?
Сократ. Пожалуй, никто. Но следи за тем, что отсюда вытекает. Видя, что все названное сводится к одному, мы назвали это все телом?
Протарх. Как же иначе?
Сократ. То же самое допусти и относительно того, что мы называем космосом; состоя из тех же самых [родов], он так же точно, надо думать, есть тело.
e
Протарх. Совершенно правильно.
Сократ. Итак, пойдем дальше: от этого ли тела всецело питается наше тело, или же, напротив, от нашего тела питается мировое, воспринимая от него в свой состав все те [роды], о которых мы только что говорили?
Протарх. И этим вопросом, Сократ, не стоит задаваться.
30
Сократ. Что же? Стоит ли спрашивать о следующем? Как ты думаешь?
Протарх. О чем именно?
Сократ. Не скажем ли мы, что в нашем теле есть душа?
Протарх. Ясно, что скажем.
Сократ. Откуда же, дорогой Протарх, оно взяло бы ее, если бы тело Вселенной не было одушевлено[28], заключая в себе то же самое, что содержится в нашем теле, но, сверх того, во всех отношениях более прекрасное?
Протарх. Ясно, что больше взять ее неоткуда, Сократ.
b
Сократ. Но ведь, назвав, Протарх, те четыре рода: предел, беспредельное, смешанное и четвертый род – причину, которая во всем пребывает, сообщает находящимся в нас [родам] душу, поддерживает телесные отправления, врачует недомогающее тело и все во всем образует и исцеляет, назвав это всей и всяческой мудростью, не станем мы в то же время полагать, что, хотя те же четыре рода в больших количествах содержатся во всем небе, и притом прекрасные и чистые, не там была измыслена природа прекраснейших и ценнейших вещей!
c
Протарх. Такое предположение вовсе не имело бы смысла.
Сократ. Так не будем же делать его, но, следуя нашему рассуждению, лучше скажем, что во Вселенной, как неоднократно высказывалось нами, есть и огромное беспредельное, и достаточный предел, а наряду с ними – некая немаловажная причина, устанавливающая и устрояющая в порядке годы, времена года и месяцы. Эту причину было бы всего правильнее назвать мудростью и умом.