Том 3. Поэмы — страница 8 из 83

Сейчас вот, когда бумаге

Вверяю я грусть моих слов,

Вы с мельником, может, на тяге

Подслушиваете тетеревов.

Я часто хожу на пристань

И, то ли на радость, то ль в страх,

Гляжу средь судов все пристальней

На красный советский флаг.

Теперь там достигли силы.

Дорога моя ясна...

Но вы мне по-прежнему милы,

Как родина и как весна»...

. . . . . . .

Письмо как письмо.

Беспричинно.

Я в жисть бы таких не писал...

По-прежнему с шубой овчинной

Иду я на свой сеновал.

Иду я разросшимся садом,

Лицо задевает сирень.

Так мил моим вспыхнувшим взглядам

Погорбившийся плетень.

Когда-то у той вон калитки

Мне было шестнадцать лет.

И девушка в белой накидке

Сказала мне ласково: «Нет!»

Далекие милые были!..

Тот образ во мне не угас.

Мы все в эти годы любили,

Но, значит,

Любили и нас.

Январь 1925

Батум

Черный человек

Друг мой, друг мой,

Я очень и очень болен.

Сам не знаю, откуда взялась эта боль.

То ли ветер свистит

Над пустым и безлюдным полем,

То ль, как рощу в сентябрь,

Осыпает мозги алкоголь.

Голова моя машет ушами,

Как крыльями птица,

Ей на шее ноги

Маячить больше невмочь.

Черный человек,

Черный, черный,

Черный человек

На кровать ко мне садится,

Черный человек

Спать не дает мне всю ночь.

Черный человек

Водит пальцем по мерзкой книге

И, гнусавя надо мной,

Как над усопшим монах,

Читает мне жизнь

Какого-то прохвоста и забулдыги,

Нагоняя на душу тоску и страх.

Черный человек,

Черный, черный...

«Слушай, слушай, —

Бормочет он мне, —

В книге много прекраснейших

Мыслей и планов.

Этот человек

Проживал в стране

Самых отвратительных

Громил и шарлатанов.

В декабре в той стране

Снег до дьявола чист,

И метели заводят

Веселые прялки.

Был человек тот авантюрист,

Но самой высокой

И лучшей марки.

Был он изящен,

К тому ж поэт,

Хоть с небольшой,

Но ухватистой силою,

И какую-то женщину,

Сорока с лишним лет,

Называл скверной девочкой

И своею милою».

«Счастье, — говорил он, —

Есть ловкость ума и рук.

Все неловкие души

За несчастных всегда известны.

Это ничего,

Что много мук

Приносят изломанные

И лживые жесты.

В грозы, в бури,

В житейскую стынь,

При тяжелых утратах

И когда тебе грустно,

Казаться улыбчивым и простым —

Самое высшее в мире искусство».

«Черный человек!

Ты не смеешь этого!

Ты ведь не на службе

Живешь водолазовой.

Что мне до жизни

Скандального поэта.

Пожалуйста, другим

Читай и рассказывай».

Черный человек

Глядит на меня в упор.

И глаза покрываются

Голубой блевотой.

Словно хочет сказать мне,

Что я жулик и вор,

Так бесстыдно и нагло

Обокравший кого-то.

. . . . . . .

. . . . . . .

Друг мой, друг мой,

Я очень и очень болен.

Сам не знаю, откуда взялась эта боль.

То ли ветер свистит

Над пустым и безлюдным полем,

То ль, как рощу в сентябрь,

Осыпает мозги алкоголь.

Ночь морозная...

Тих покой перекрестка.

Я один у окошка,

Ни гостя, ни друга не жду.

Вся равнина покрыта

Сыпучей и мягкой известкой,

И деревья, как всадники,

Съехались в нашем саду.

Где-то плачет

Ночная зловещая птица,

Деревянные всадники

Сеют копытливый стук.

Вот опять этот черный

На кресло мое садится,

Приподняв свой цилиндр

И откинув небрежно сюртук.

«Слушай, слушай! —

Хрипит он, смотря мне в лицо.

Сам все ближе

И ближе клонится. —

Я не видел, чтоб кто-нибудь

Из подлецов

Так ненужно и глупо

Страдал бессонницей.

Ах, положим, ошибся!

Ведь нынче луна.

Что же нужно еще

Напоенному дремой мирику?

Может, с толстыми ляжками

Тайно придет «она»,

И ты будешь читать

Свою дохлую томную лирику?

Ах, люблю я поэтов!

Забавный народ!

В них всегда нахожу я

Историю, сердцу знакомую,

Как прыщавой курсистке

Длинноволосый урод

Говорит о мирах,

Половой истекая истомою.

Не знаю, не помню,

В одном селе,

Может, в Калуге,

А может, в Рязани,

Жил мальчик

В простой крестьянской семье,

Желтоволосый,

С голубыми глазами...

И вот стал он взрослым,

К тому ж поэт,

Хоть с небольшой,

Но ухватистой силою,

И какую-то женщину,

Сорока с лишним лет,

Называл скверной девочкой

И своею милою».

«Черный человек!

Ты — прескверный гость!

Эта слава давно

Про тебя разносится».

Я взбешен, разъярен,

И летит моя трость

Прямо к морде его,

В переносицу...

. . . . . . .

...Месяц умер,

Синеет в окошко рассвет.

Ах, ты, ночь!

Что ты, ночь, наковеркала!

Я в цилиндре стою.

Никого со мной нет.

Я один...

И — разбитое зеркало...

‹1923 —› 14 ноября 1925

Варианты

Пугачев

Черновой автограф (РГАЛИ)

Заглавие

Поэма о великом походе Емельяна Пугачева

Первоначальные варианты заглавия густо зачеркнуты. Прочитывается:

«Пугачов».

Подзаголовок также варьировался:

I [Драматическая] Трагедия

II Драматическая поэма; затем зачеркнут.

Посвящение отсутствует.

1

Зачеркнуто:

I Действие первое

II Сцена первая

Заглавие отсутствует.

2

I Почти

II как в тексте.

3

I Ты ли, ты ли, родимый Чаган

II как в тексте.

8

I В мокрой траве <нач. сл. нрзб.>

II как в тексте.

9

I Недаром мятежный дух

Тянул меня

II Недаром меня влекло

III Наконец-то я [здесь, здесь] здесь, здесь!

10

Рать врагов [за] цепью волн распалась,

11

I [И] Подымай же

II Замыслив

III И так хочется головы шесты

IV Не удалось им на шест

V как в тексте.

После 12 ремарка, не вошедшая в текст:

[Садится] Опускается на скамью.

13–14

I Но не пощады [пр] я пришел искать

II Здравствуй, Яик. Ты звал

III Здравствуй, Яик. Ты влек меня

Искать на

IV Здравствуй, Яик. Заря течет,

Как будто козла зарезали

V Здравствуй, Яик. Я сам

VI Яик, Яик, бурый солончак

Я пришел

VII Яик, Яик, калмыцкий солончак

VIII Яик, Яик, киргизский солончак

IX Сияй, калмыцкая ширь

X как в тексте.

15–16

I Пучили сердце стеклянные глаза

На корточки бре<вен>

II Пучили сердце стеклянные глаза

По-коровьи за

III как в тексте.

17–19

I Эти избы — деревянные колокола,

Им нужен звонарь умелый.

II Эти избы — деревянные колокола,

Только безмолвят

III Эти избы — деревянные колокола,

Только голос их гулкий в хмарь осел.

IV как в тексте.

20–21

I Так помоги же, степная мгла

Мне соверш<ить>

II как в тексте.

После 21 — заключительной строки монолога Пугачева — зачеркнуто:

I Сторож

II Ид<ет?>

III Садится на ска<мью?>

Сторож

22–25

I О кто ты, кто ты, прохожий?

II Кто ты, путник? Что бродишь долом?

Что тревожишь ты вечера гладь?

Отчего, словно яблок тяжелый,

Виснет с шеи твоя голова?

III Кто ты, путник? Что бродишь долом?

Что тревожишь ты ночи гладь?

Отчего, словно яблоко тяжелое,

Виснет с шеи твоя голова?

После 25 зачеркнуто:

Эта мгла, что

26–29

I Незнакомое ваше место

II В незнакомое ваше место

Я пришел [Я пришел] из далеких стран.

III В солончаковое ваше место

Я пришел из далеких стран,

Я оттуда, где золото телесное

Полыхает пламенем [красного] костра.

IV В солончаковое ваше место

Я пришел из далеких стран,

Посмотреть на ваше золото телесное,

На родное золото славян.

V как в тексте.

30–33

I Слушай, отче! Если тебе нужно

Знать мою суровую тоску,

Посмотри

II Слушай, отче! Расскажи мне нежно,

Как живет здесь крепость,

Как растет в полях

III Слушай, отче! Расскажи мне нежно,

Как живет здесь мудрый наш мужик?

[Сколько рыбы он]

[Не]

IV Слушай, отче! Расскажи мне нежно,

Как живет здесь мудрый наш мужик?

Так же ль в полях своих прилежно

Цедит

V Слушай, отче! Расскажи мне нежно,

Как живет здесь мудрый наш мужик?

Так же ль цедит в душу он прилежно

Из сосцов зерна

VI Слушай, отче! Расскажи мне нежно,

Как живет здесь мудрый наш мужик?