то однажды попадется. Видимо, он все рассчитал, определил тот период, в течение которого мог действовать безнаказанно. Между тем этот период оказался фатально коротким. Следовательно, хищение не должно было принять особо крупные размеры. Возможно, речь шла о пятидесяти, шестидесяти миллионах? Севр спрашивал себя: не поддался ли он панике? Пятьдесят миллионов еще можно компенсировать и уладить дело полюбовно. Не драматизировал ли он все с самого начала? Да. Но обстоятельства оказались сильнее его. Он сразу же примирился с мыслью, что Мерибель виновен, и это его, похоже, устраивало. По крайней мере, ему следовало бы серьезно изучить документы Мопре. Нет, сразу же последовали высокопарные слова, благородное возмущение... У Мерибеля не осталось времени защищаться. Не совершил ли он самоубийство потому, что Севр задел его самолюбие?
Если хорошенько поразмыслить, все не так-то просто. Мерибель пошел на это преступление по какой-то конкретной причине. Все происходило так, как если бы он назначил себе срок... Шесть месяцев? Год?.. После чего, вполне вероятно, он намеревался исчезнуть. Следовательно, заключая мошеннические сделки, он готовил себе путь к отступлению. Неужели он собирался удариться в бега из-за пятидесяти миллионов? Стоила ли игра свеч?
Севр пересел в другое кресло. Теперь он задыхался в этих трех комнатах с закрытыми окнами, где работал обогреватель. Он выкурил уже почти все сигареты, и в воздухе стоял запах табака и плесени, как в зале ожидания на вокзале. Размышляя, он постоянно возвращался на то перепутье, где его обуревали сомнения. По сути, что ему известно о Мерибеле? Друг детства, которого якобы знаешь, потому что росли вместе и делили скуку провинциальной жизни. Даже трудно себе представить, что с теми, с кем на «ты», можно поддерживать только деловые связи. Они всегда рядом. В один прекрасный день им говорят: «А не жениться ли тебе на моей сестре?» И не удивляются, что те соглашаются! Никогда не задаются вопросами: счастливы ли они? любят ли их? Нет времени. А может быть, они давным-давно уже стали нашими врагами? Доказательство тому — испанское дело. Кто заговорил в первый раз об Испании? Все произошло как-то само по себе... Дениза не отвергла проект — даже наоборот. А когда Мерибель сказал: «Я съезжу туда, осмотрюсь на месте», он, Севр, с удовольствием отпустил своего зятя. Только Севр привык скрывать свои эмоции. Жизнь напоминает море — никогда не знаешь, что происходит там, в глубине.
Севр бросил бумажник в ящик книжного шкафа, он заберет его, когда будет уходить. Вещи, которые носил Мерибель, которые принадлежали Мерибелю, теперь внушали ему отвращение. Внушали отвращение и часы, и обручальное кольцо. Он оставил в кармане только записку, написанную Мерибелем перед смертью. Местный телевизионный канал почти весь вечер посвятил разыгравшейся трагедии. Ферма крупным планом. Ружье крупным планом. Крупным планом лицо Мерибеля, лицо, от которого ничего не осталось после выстрела, но никто об этом не знал, за исключением Севра и Мари-Лоры. Потом появилась и она, одетая в траур, совершенно другая женщина; горе придавало благородства ее чертам, что поразило Севра. Чья-то рука налаживала микрофон. Чей-то голос сказал:
— Мадам Мерибель желает сделать заявление.
И Мари-Лора неловко, страшно стесняясь, прошептала тем же тоном, каким читала когда-то катехизис:
— Филипп... Если ты меня слышишь... пожалуйста, возвращайся. Я уверена, что ты невиновен, что ты сможешь объяснить, почему мой брат покончил с собой...
Восхитительная Мари-Лора! Она придумала эту хитрость, чтобы развеять сомнения, чтобы спасти его, и она играла эту роль так утонченно и с такой самоотверженностью, на которую только она была способна, продолжая настойчиво и жалобно:
— Возвращайся, Филипп... Я одна и не могу ответить на вопросы, которые мне задают... Говорят, что вы занимались мошенничеством, я не могу в это поверить...
Она не смогла сдержать слезы, и у нее забрали микрофон.
— Вы слышали патетический призыв мадам Мерибель, — продолжал ведущий. — Увы, кажется, подтверждается тот факт, что для фирмы Севра наступил трудный период... Нам удалось связаться с комиссаром Шантавуаном, который захотел сказать несколько слов...
Комиссар крупным планом. Внешне похож на Клемансо, говорит басом, при этом шевелятся пышные усы.
— Да, согласно полученным данным, мы уже сейчас можем сообщить некоторые подробности дела, остающегося загадочным... Покойный разработал смелую программу застройки побережья, куда и вложил все имеющиеся у него наличные средства. Вследствие разразившегося кризиса он, как и другие руководители строительных компаний, испытывал денежные затруднения, хотя и не очень серьезные. В то же время у нас есть основания предполагать, что Мерибель, отвечавший, если так можно выразиться, за внешние сношения, занялся за спиной своего шурина, мягко говоря, опрометчивыми спекуляциями. Следствие только начинается... Но бегство Мерибеля вызывает всевозможные подозрения... Разумеется, выдан ордер на его арест.
Затем показали торжественное открытие моста в Вандее. Севр не выключил телевизор, но уже не следил за программой. Он боялся тишины и заснул лишь после того, как закончились все ночные передачи, когда экран стал напоминать бельмо на глазу слепого. «Если меня арестуют и осудят, — думал он иногда, — вот во что превратится моя жизнь». Тогда он ощущал в груди ту же трепетную боль, какую испытал, когда закрыли крышкой гроб с телом Денизы. А почему он думает, что его обязательно осудят? Разве записка Мерибеля не свидетельствует о его невиновности? Севр давно уже заметил, что всегда, при любых обстоятельствах, он опасается худшего. Если бы его не понукали, он не рискнул бы строить эти роскошные квартиры, в одной из которых он теперь изнывал. Даже свою профессию он не любил. По сути, он никогда не делал того, что хотел бы делать. А что он хотел делать? Он не знал. Природа не наделила его большими талантами. Докуривая последние сигареты, он мысленно анализировал свои скромные способности. Он много работал, но скорее по привычке и потому, что был славным малым, склонным к абстрактному мышлению. Он-то понимал, что имел в виду. Он ощущал потребность все определить, свести к простой схеме, исключить из жизни неожиданное, избыточное, необычное, зачеркнуть готовые формулы, и это придавало ему уверенности. И вот он попадает в непредвиденную ситуацию с ее страстями, вожделениями, слабостями, насилием и кровью... и он сломлен! Сломлен, потому что оказался не прав. Вот так!..
Севр обдумывал эти горькие истины и определял время по будильнику, который тоже ошибался. Его окружала сплошная ложь. К счастью, была Мари-Лора. Вторник тянулся бесконечно долго. Дни стали плотными, как порывы ветра. Слышно было, как они скользят вдоль стен, внушая своим бессвязным лепетом больные мысли. Севр похудел. Из-за лихорадочно блестящих глаз, бороды, которая, казалось, делала впалыми щеки, и халата, напоминающего монашескую рясу, он походил на фанатика, которого в учебниках по истории изображали с кинжалом, занесенным над каким-нибудь государем.
Во вторник вечером он присутствовал на собственных похоронах. Местный канал посвятил этому событию специальную передачу. Все происходящее засняли с бессознательной жестокостью. В голосе диктора звучал торжественный пафос. Севр зачарованно смотрел на черную обивку с буквой «С», на катафалк с венками... Крупным планом показали ленточку с надписью: «Моему брату...» Несколько друзей, не желая привлекать к себе внимание, укрылись под навесом... Их губы шевелились. Говорили много, и Севр припал к телевизору, будто ему было достаточно напрячь слух, чтобы услышать то, что говорят эти движущиеся тени, и наконец узнать правду. Потом показали гроб, который, согнувшись, почти бегом несли служащие похоронного бюро, все время отворачиваясь от дождя. Они быстро затолкали его в катафалк. Из-за бури у него украли похороны. Все делалось на скорую руку. Изображение было расплывчатым. Картинка то появлялась, то исчезала. Вдоль бульвара поднималась водяная пыль, и все кипарисы, росшие на кладбище, наклонились в одну сторону и походили на черные парусники.
Был открыт фамильный склеп, склеп, где покоились два поколения Севров. Там найдет вечный покой Мерибель! Трагедия и фарс слились в одно целое. Хотя хоронили самоубийцу, все-таки удалось пригласить священника. Одежду присутствующих ветер развевал, как белье на веревке. Все старались пригладить метавшиеся на ветру волосы, и поэтому казалось, что они как бы отдают честь, а мальчик из церковного хора крепко держался за крест, стоя на краю могилы, в которой исчез гроб. Это все?.. Нет. Еще короткий кадр — Мари-Лора принимает соболезнования. Лучшие друзья спасались от ливня, прыгая через лужи. Позже они обязательно скажут: «Да, вы помните... Это произошло в середине декабря... в тот день, когда хоронили Севра».
Севр только что прошел мимо собственной смерти и с удивлением отметил, что ему все равно. Он спал лучше, чем обычно, и вот наступило утро среды. Еще около тридцати часов! Затем он исчезнет навсегда. Теперь он понимал, что отныне ему стало просто невозможно вернуться назад. Ему, вероятно, простили бы многое, но только не комедию с похоронами. Он посмел глумиться над своим кланом. Он никогда не убежит далеко. Эта мысль заботила его все утро. Куда бежать? И что делать? В сорок лет трудно менять профессию. Он наскоро перекусил, стоя, как путешественник, который боится опоздать на поезд. Он постоянно держался настороже и все же не услышал, как это случилось. Дыхание бури смешалось с шумом скользящего лифта. Он не осознал, что ключ поворачивается с замочной скважине, но уронил консервную банку, когда дверь закрылась. Он прислонился к косяку, не в состоянии двинуться с места. Кто-то пришел! Он всегда знал, что кто-то прячется рядом с ним. Рубильники... будильник... Держа руку на сердце, словно удерживая добычу, которая кусается и царапается, он напряженно думал. Погибнуть тогда, когда он почти дошел до цели... Кто это?.. Бродяга