– Если бы ты родился девочкой, тебя назвали бы Аней.
– В честь замечательной строительницы межпланетного корабля!
– Когда пушки потушили пожар и между народами проложены были мосты, тогда можно было строить и межпланетные корабли.
– И ты полетишь теперь на Марс?
– Скоро.
– А правда, Таимба была марсианкой? Если есть одна марсианка – есть сто! Ты встретишься с ними на Марсе.
– Вполне возможно, – согласился отец.
– Ты им расскажи, как взорвался их корабль в тунгусской тайге. Но только он, наверное, сначала опустился на Землю, высадил своих в тайге, а потом подскочил и взорвался.
– Может быть, и так, – улыбнулся отец, – если марсиане не погибли еще в пути, столкнувшись с метеоритом.
– А почему, когда вы летели на Луку, не столкнулись?
– Надо много раз слетать на Луну, чтобы непременно встретиться с метеоритом. Но если летишь на Марс или к другой звезде – это далеко. С каким-нибудь метеоритом, наверное, придется встретиться.
– А как же вы? – забеспокоился мальчик. – Метеориты большие?
– Большей частью песчинки. Но даже и ее достаточно, чтобы пробить в толстой стальной броне дыру с мой кулак.
– Значит, две толстые брони надо делать, – решил мальчик.
– Нет. Такой корабль будет слишком тяжел, не поднимется. Мы сделали кабину резиновой…
– Резиновой? – опешил мальчик.
– Да, вроде бескамерных автомобильных шин, которые не боятся вражеских пуль. Они наполнены густой массой. Она устремляется в пробитую дырку, заполняет ее, быстро густеет и заклеивает ее. Так и у нас. Пусть через нашу кабину с двойными резиновыми стенками, между которыми находится густая масса, пролетит маленький метеорит. Отверстия тотчас же затянутся, и мы будем продолжать полет.
– Здорово! – сказал мальчик и задумался. – Папа, ты узнай на Марсе: наверно, их корабль тоже был резиновый, иначе как же Таимба могла долететь до Земли?
Отец рассмеялся.
Машина подъезжала к ракетодрому. К своему удивлению, Андрюша увидел знакомую ферму электрического орудия.
– Это уже не памятник, – объяснил отец. – Это мы построили недавно. Электрическая пушка с помощью сверхаккумулятора выбросит в небо стратоплан, от которого на высоте двадцати пяти километров отделится наш межпланетный корабль. Это удобнее ракетного взлета – это как бы первая ступень, остающаяся на Земле. «Космическая катапульта».
Машина проехала мимо огромных ангаров, мастерских, домов исследовательского института. Ферма устремленного в небо моста, как и в городе, занимала центральную площадь. В нижней части взлетной эстакады лежало огромное цилиндрические тело размером с электрический поезд. Ближе к хвосту виднелись короткие, отогнутые назад крылья, скорее напоминающие оперение стрелы, чем крылья самолета. Головная часть «стрелы» была красной.
– Красная резина? – деловито осведомился мальчик.
– Нет. Резина прикрыта металлической оболочкой. Металл покрашен в такой цвет, чтобы отражать тепловые солнечные лучи во избежание перегрева.
– Теперь я знаю, какой был корабль у марсиан, – проговорил Андрюша.
30 июня 19… года в 7 часов утра в далекой сибирской тайге произошло необыкновенное событие. Около тысячи очевидцев сообщили Иркутской обсерватории, что они видели в небе сверкающий метеор, оставивший за собой яркий след. Однако нигде в тайге метеорит не упал на Землю.
Как стало известно из официального сообщения, над тунгусской тайгой на высоте двадцати пяти километров в указанное время от стартового стратоплана отделился межпланетный корабль, который взял курс на Марс.
Конец
1935–1941–1955-1975 гг.
Москва
Рассказы
Подвиг зрелости
Бермудский треугольник молва окрестила Адовым кругом в связи с так называемыми неопознанными летающими объектами и таинственными преданиями о космонавтах древности… За последние полтора столетия свыше сорока судов и более двадцатки самолетов низвергли в этот «губительный круг» около тысячи человеческих жизней (тела погибших ни разу не были найдены). Дурная слава Бермудского треугольника уходит в прошлое… до тех самых лет, когда здесь побывал в 1492 году Христофор Колумб.
В таинственный мир бескрайних вод, в беспредельный простор разгула стихий, к землям, овеянным сказками и легендами, к островам, огражденным оскалом рифов, в мир неведомых сил, подстерегающих тех, кто появится здесь, упорно стремился дерзкий человек.
В лютый шторм на тридцатый день плавания Христофор Колумб, хмурый и озабоченный, прихрамывал, вышел из адмиральской каюты, чтобы подняться на мостик над кормовой пристройкой. Трап проваливался под его ногами. Каравелла взлетала и падала, а ее движения повторяла в просветах рваных туч неполная лупа, похожая на прыгающий в небе смятый мяч. «Санта-Мария» кренилась на сорок пять градусов. Волны прокатывались через «тольду», нижний ярус между передней и задней судовыми надстройками, смыв за борт запасные блоки и даже часть канатов. Лишь прославленная остойчивость судна позволяла ему не перевернуться вверх килем.
Колумб, упрямо расставив ноги в ботфортах, словно врос ими в палубу. Его преданный паж де Сольедо, хрупкий, но ловкий, оказался подле обожаемого адмирала, готовый выполнить любое поручение. Неистовый ветер срывал с него нарядную шляпу с перьями, больно стягивая под нежным подбородком шнурок, и свирепо бросал в женственное лицо «свинцовыми брызгами», слетавшими с пенных гребней на высоте грот-мачты.
А перед штормом все было так, как написано под диктовку самого Христофора Колумба в дневнике его первого плавания.
Правда, моряки не испытали в тихую погоду священного трепета при виде зеленых морских просторов, покрытых как бы вынесенной речной травой с ползающими по стеблям ракообразными «чудовищами» (а на самом деле водорослями «саргасса», давшими название Саргассова моря этой части Атлантики). Но жуткое чувство внезапно охватило добровольных спутников Колумба. И эти сорвиголовы и смельчаки готовы были от безотчетного ужаса спасаться неизвестно от чего и куда, броситься хоть за борт.
Но у борта они застывали, словно парализованные, не в состоянии занести ногу для прыжка. Они смотрели друг на друга выпученными, вылезающими из орбит глазами, мотая отяжелевшими головами с вздыбленными, словно наэлектризованными волосами.
Адмирал видел невероятное превращение своих отчаянных спутников, всегда готовых на любое опасное дело. Было от чего и ему самому потерять самообладание, но он нашелся. Оказывается, он предвидел!..
Сбежав по трапу на нижний ярус, он приказал что-то пажу де Сольедо. И тот, словно взорвавшись, пошел по палубе в неистовой пляске.
Эта нелепая с виду выходка все же увлекла за собой наиболее видных соратников адмирала: прежде всего «маэстро» корабля (его шкипера), силача-великана Хуана де ла Коста и неразлучного с ним «пилота» (штурмана). Им была темнокожая Паралесо Ниньо. Быстрая, гибкая, она снискала себе прозвище «Крошка», необычайно подходившее к ней.
Все трое на глазах адмирала и перепуганной команды сотрясали палубу в ураганном плясе. Адмирал, посмеиваясь, любовался ими, сравнивая их ураганные движения с другим, невидимым и далеким, отзвук которого, как утверждали знатоки моря, мог вызвать беспричинный ужас у людей. Ужас, да не у всех!
Адмирал незаметно для себя даже притопывал больной ногой. Сто тысяч дьяволов и одна ведьма! – подзадоривал он сам себя. – Вот это пляс! В былые времена ему могли бы позавидовать черные бесовки африканских джунглей или краснокожие воины у победного костра, исполнительницы танца живота с тихоокеанских островов и исступленные фанатики шествия шахсей-вахсей, мусульмане-шииты.
Всем им далеко, думал адмирал, до грузно притопывающего, готового проломить палубу гиганта и порхающих вокруг него невесомых теней, одной – воплощению легкости и изящества со шляпой в перьях, другой – знойного порыва и движения.
Христофор Колумб и сам бы примкнул к ним, а не только притопывал бы в такт, если б не нога, поврежденная при спасении товарища, когда тот сорвался в пропасть при восхождении на одну из альпийских вершин.
Кроме Колумба, никто не знал, что уши пляшущих по адмиральскому приказу заблаговременно были заткнуты смолой и танцоры подчиняются лишь движениям темной руки Ниньо, бьющей в бубен.
Остальные моряки, не отдавая себе отчета в происходящем, невольно увлеченные заражающим танцем, начинали непроизвольно двигаться в такт бубну, постепенно как бы пробуждаясь от кошмара.
В древности танец «тарантелла» спасал от ядовитых укусов тарантула, заставляя быстрее течь кровь по жилам, способствуя борьбе организма с ядом. Теперь же танец, воздействуя на пораженную психику членов команды, отвлекал их от угнетающих ощущений. Победив ужас, танец уберег команду от участи экипажей, неведомо почему покидавших корабли в этой части океана, тайна вод которого изучалась столетиями.
Христофор Колумб велел теперь всем заткнуть уши смолой. Паж де Сольедо, разносивший смолу, с огорчением смотрел на свои нежные, перепачканные смолой руки, думая, чем бы их отмыть.
Между тем паника, вызванная запредельными, действующими на психику отзвуками далекого шторма (пять-шесть герц!), улеглась.
Дав о себе знать издалека, шторм все же и сам пришел к испанским кораблям.
Закрученный над океаном исполинский вихрь, в центре которого стояла обманчивая тишина, когда не хлопают бессильно повисшие паруса, пронизанная неслышными для слуха, ио губительными колебаниями (инфразвуками!), сдвинулась и задела своим «ободом» флотилию Колумба.
Несущиеся с непостижимой скоростью потоки воздуха рванули паруса, заставили задрожать каравеллу, готовую ринуться против волк, но сразу же потерявшую из виду обе сопровождающие «Санта-Марию» каравеллы. Им предстояло выстоять в борьбе с взбесившейся стихией в одиночку.