Том 6 — страница 78 из 116

Но это не значит, что нужно заслонить стариной те недавние события, очевидцы которых еще находятся среди нас. Во множестве писем читателей повторяется настойчиво просьба о том, чтобы старые большевики рассказали про свое революционное прошлое, про жизнь в ссылке, про бегство из тюрьмы, про то, как они работали в военных подпольных организациях на фронте, как они брали Кронштадт и Перекоп.

Все дело в правильном и принципиальном подборе исторических сюжетов. В ряду событий, которые станут темой наших будущих очерков и повестей, одни факты будут впервые найдены или выдвинуты нашей исторической литературой, другие заново пересмотрены и поданы в новых соотношениях, соответствующих подлинной правде истории.

И вот тогда, когда мы создадим целую историческую библиотеку из классических романов, научных книг и документов, — станут на место и те наши детские исторические повести, которые представляют собой сейчас редкие и порой довольно шаткие ступеньки лестницы, ведущей на десятый Этаж.

Их еще очень мало, новых исторических повестей.

Нашим писателям-историкам, пишущим для детей, работать трудно. Они работают на читателя, который так мало знает, который чуть не путает Александра Первого с Александром Македонским. Этому читателю ничего не говорят тонкие литературные намеки и цитаты. Он никогда не слыхал о том, что Екатерина Вторая переписывалась с Фернейским отшельником,[208] он даже не догадывается, что женские прически в два аршина высотой знаменуют времена Людовика XVI и близость революции.

Для него книга должна говорить обо всем с начала до конца, монументально и просто, а такая задача по плечу только мастеру.

Но дело не в одной монументальности.

Дореволюционному историческому беллетристу, автору какой-нибудь «Византийской орлицы», было легко писать потому, что работал он по определенному рецепту. Он брал готовую идею казенного образца, тысячу раз уже использованную, разношенную, как старый башмак; брал готовые декорации из оперы «Рогнеда»[209] и костюмы с картины «Поцелуйный обряд»[210] и, не задумываясь, писал роман для юношества со звонким эпиграфом: «Славянские ль ручьи сольются в русском море…»

Взрослому квалифицированному читателю такая книжка в руки не попадала. Она шла в «народ» и в детскую.

Наши писатели, работающие над исторической книгой для детей, — даже самые рядовые писатели, — отлично знают, что одной бутафорией им не обойтись. На них лежит слишком ответственная задача; увидеть подлинные социальные основы событий и в то же время не обезличить истории.

Тут уж материал приходится искать не в опере.

Есть у нас небольшая повесть Татьяны Богданович[211] под названием «Ученик наборного художества». В ней говорится о наборщиках академической типографии времен Елисаветы Петровны. Весь материал, все человеческие жизни, о которых рассказывается в повести, — не отсебятина. В основе книги лежат документы, собранные с бережным вниманием в архивах старейшей типографии. Тут и приказы, и прошения, и даже счета. Зачем все это понадобилось автору? Затем, чтобы дать картину эпохи, верную исторической правде.

Не одной только Т. Богданович, но и Елене Данько,[212] Георгию Шторму,[213] Александру Слонимскому,[214] Сергею Григорьеву и всякому талантливому и добросовестному автору нашего времени приходится заново собирать свой материал для того, чтобы по-новому осмыслить историю.

Степан Злобин, написавший книгу о Салавате Юлаеве, долго собирал и документы, и устные башкирские предания, прежде чем решился взяться за повесть.

Надо по достоинству оценить смелость и трудность задачи Злобина, который попытался посмотреть на пугачевский бунт глазами башкира Салавата и для этого собрал новый, еще никем не использованный материал.[215]

Ремесленникам детской книги дореволюционных лет никогда не приходилось решать столь серьезные задачи. Они были эпигонами и нахлебниками большой литературы.

Дело Геринга о поджоге

I

Чаще всего пишут письма в редакцию англичане. Это настоящие мастера эпистолярного дела.

В любом номере многоколонной, убористой, невозмутимой, из века в век газеты «Тайме» вы найдете целую страницу, заполненную самыми неожиданными и разнообразными мыслями и чувствами читателей.

Викарий какой-нибудь Кауфордской церкви сообщает редактору о своем удачном опыте разведения гиацинтов или иерусалимских артишоков. Отставной полковник напоминает о забытой 175-й годовщине охотничьего клуба, членом которого он состоит вот уже сорок седьмой год. Мисс такая-то из Йоркшира обращает внимание на судьбу племени Ням-Ням, до сих пор не просвещенного светом истинного учения. А леди такая-то из Ланкашира рекомендует всем читательницам не пить натощак кофе.

Все эти письма от первого до последнего слова составлены по строгой форме, начиная с любезного обращения к редактору и кончая горделивым названием усадьбы, замка или дома, откуда послано письмо.

За последнее время мне пришлось много заниматься письмами, полученными в редакциях наших советских газет со всех концов Союза.

Нельзя сказать, чтобы эти письма были написаны по всей форме. Английские викарии пишут изящнее и глаже. Но я уверен, что в количестве и в разнообразии сюжетов наши письма нисколько не уступают «письмам к редактору» газеты «Таймс».

Особенно примечательны письма одной многочисленной категории читателей, которая обычно обращается к редактору «Правды» или «Известий» так:

«Дядя редактор».

Или:

«Дорогой дяденька редактор».

Или:

«Дорогой дядя автор».

Нетрудно догадаться, что читатели, которые называют редактора дяденькой, годятся по своему возрасту ему в племянники.

И в самом деле, в конце каждого письма обязательно стоит цифра 8, 10, 12 или 13, и эта цифра означает возраст корреспондента.

II

В этом году нам повезло. Дважды представился нам случай узнать из первоисточника, чем живут дети нашего Союза, о чем они думают, к чему готовятся.

Казалось бы, что мудреного в такой задаче? Порасспросите первых встречных школьников, как они поживают, что поделывают, что читают, — и вы сразу узнаете, кто они такие. Так обычно думают взрослые люди с долгим жизненным опытом и короткой памятью. Эти взрослые часто забывают, что они и сами были когда-то детьми и что не так-то легко доверялись они в то время расспросам первого встречного.

Для того чтобы ребенок заговорил с вами полным голосом, искренне, смело, не стыдясь ни своих радостей, ни своих огорчений, — так, как разговаривает он с товарищем, — вы должны либо заработать его доверие, либо как-то особенно ему понравиться, до того понравиться, чтобы он влюбился в вас по уши.

Два человека добились в этом году у наших ребят и того и другого. Они вызвали не одну тысячу школьников, пионеров и даже ребят из детского сада на большой, серьезный разговор, слышный всему Союзу и даже за его пределами.

Эти люди — М. Горький и Георгий Димитров.

III

Переписка детей с Горьким уже опубликована. А о том, что писали дети Георгию Димитрову, до сих пор еще мало знают. Мне хотелось бы познакомить читателей с этими письмами, потому что в них, как и в письмах, полученных Горьким, слышен подлинный голос наших советских ребят.

Горькому дети подробно писали о том, что они читают и что хотят прочитать. А заодно рассказывали о себе, о своем быте, о своих желаниях и затруднениях.

Димитрову ребята пишут всего только на одну тему — о самом Димитрове, о его революционном подвиге, о том, как они рады его пребыванию в СССР.

Но и в эти письма проникают мысли и факты, по которым можно угадать характер корреспондента, представить себе его деревню, город или городишко, его родителей и товарищей, почувствовать его двенадцатилетнюю удаль.

IV

Почти в каждом письме есть несколько слов, обращенных к редактору или к редакции.

«Я очень прошу напечатать это письмо, а если не можете напечатать, то пошлите письмо по почте, а если не можете по почте, то пришлите мне адрес, я сам отнесу».

Вот какие это настойчивые, корреспонденты! Даже авторы любовных писем не могли бы с ними состязаться. Они с удовольствием взяли бы на себя роль собственных почтальонов, лишь бы только доставить письмо прямо в руки адресату.

Но хорошо тем, кто живет в Москве. Из какого-нибудь Большого Сундыря или из Гуляй-Поля письмо в Москву не понесешь. Да и по железной дороге его не так-то просто отвезти.

«Я не могу поехать в Москву, — жалуется девятилетняя Наталья Пушкина из гор. Горького, — я не знаю, на какой поезд садиться».

Зато все авторы писем уверены в том, что т. Димитров знает, «на какой поезд садиться», и смело приглашают его к себе.

Приглашают в Ленинград, в Кременчуг, в Архангельск, в Одессу, в Кривой Рог, в деревню Притыкино, в Ойротию и в Красную Чувашию.

Если бы т. Димитров принял все эти приглашения, ему пришлось бы бросить всякие дела и посвятить ближайшие три года своей жизни путешествию на пароходе, в поезде, в автомобиле, на лошадях, а кое-где и пешком.

«Приезжайте к нам в гости в г. Минск, хотя бы на несколько дней, мы все хотим вас видеть — я, и мой папа, и мама, и наша работница Люся. Я хожу в детский сад-нулевку».

Так пишут маленькие. Те, кто ходит уже в 3-й или в 4-й класс, приглашают т. Димитрова не только от имени своей семьи и работницы Люси, а от всего своего звена, от всей школы, от всего города.

У каждого есть чем похвалиться: