Оказалось, что Айги пришел, чтобы ответить голоду современного читателя по высокой, серьезной, созерцательной, «таинственной» поэзии — и ответить при этом взыскательному позднему вкусу, который не переносит тривиальностей, пустой патетичности и слишком прямолинейных путей чувства и мысли. Который сосредоточен преимущественно на переживании «бесконечно малых» величин — в их соотнесенности с «бесконечно большими». Так, к примеру, выглядят многократно запечатленные Айги флоксы — или его вечная, самая глубокая, быть может, тема: поле (см. «Поле старинное», «Поле — Россия», «Воспоминание-Поле» и др.). Нищая поэтика Айги в совершенстве отвечала этим ожиданиям «нового созерцания». В совершенстве отвечала она им и своей метафизической неопределенностью, несвязанностью никакими конкретными религиозными доктринами. Не чувство иного мира — а лишь предчувствие или после-чувствие его (след волны), догадка о нем или принятая неугадываемость его («а не лучше ли вместе / Не догадаться?»), вопрос, не взывающий к ответу. Своего рода внеконфессиональная апофатика. Приглашение к медитации без фигур. «Почти как ветр».
Но эта нищая, негативная поэтика несла свое сообщение — постоянное и сильное. И новое в сравнение с классическим модерном и авангардом. Его смысл: бережность, жалость, любование, сострадание, поклон некоему целому, не различающему «великого» и «малого», скромность, почтительность, благодарность (книга «Пора благодарности»). Играл ли на этих струнах классический модерн? Айги сообщил ему новый тон, освободив этот строй от неизбежного для него катастрофизма, вызова, надрыва. Как это удалось? Просто, я думаю, — так просто, что стыдно и сказать. Айги был добрым и скромным человеком. В той же Вене, посетив музей Шуберта, он пришел в слезах и рассказывал, что не может успокоиться, увидев очки Шуберта на его прикроватном столике: Шуберт, просыпаясь, надевал очки, чтобы успеть записать музыку, которая только что ему приснилась.
Боль, катастрофа, страдание угадываются за его словами, да и в них (Айги очень исторически сознательный автор) — но все это покрывает некая благая тишина. Вызову, неисцелимой страсти Цела-на отвечает почти бессловесная колыбельная Айги:
она
пустым (ибо все уже отдано)
лицом: будто место безболья
высится — по-над полынью
По этой колыбельной и тосковал бессонный современный мир.
Айги интересно писал в одной из своих прозаических вещей об авангарде как о времени без сна. Со сновидениями, но без сна. Его поэзия знает сон — может быть, куда больше, чем сновидения. Сон, хвала безболью.
«О нашей современности принято думать более всего в связи с утратами и деградацией, — писал швейцарский читатель Айги художник Маркус Штеффен, — но у нас есть и некоторые приобретения. Никогда еще человек не различал так ясно всеобщей хрупкости мира и его всеобщей связности. И, тем самым, никогда не хотел в такой мере избежать любого насилия — в виде действия, мысли, формы».
Этому новому опыту защиты и хранения как места человека — на месте прежнего бунта и страсти — отвечает поэзия Айги. Это если не вообще первый, то первый столь последовательный ответ «нашему положению».
Прощайте, Геннадий Николаевич! Спасибо Вам.
все дальше в снега1986–1989
горя́ — во времени жатвы
[л. р.]
и углубляюсь я — в жатву: о этот
огонь — закалявший
терпенье отцов — как безвинность земли!—
и блистала страна Простотою
будто — звенела: в ее небеса восходили
смыслоназвания
Бедных Вещей — и прозрачность их
доброприсутствия
сердце ковала того кто умом отдаляясь
в пределы другие
ведал — о невозвращении
в этот очаг. — отзвенело давно
в безымянности обще-пространства
то завершение круга — отсутствием
свето-основы: сиянья отцов
запевавших плечами
как лицами неба и почвы! — и ныне
только молчание Слова
безликостью мира блистает. —
а было же просто: ведь даже
подобье шептанья несмело —
го
было — как личико-небо — повсюду глубокое
родное — без края
|1984|
одиноко — в ветр
[а. т.]
есть тайна отчужденья — и
начала не-любви —
(…….) —
любовь? — ты ею — жил
(и просто — не отгадывая
был — в свете: принимая — свет) —
…а здесь — не разгадать… — уже все
было кончено:
как будто — без тебя… и даже
быть может (сон какой-то) — без другого! —
конец — ударил эхом
(звук — пропущен):
…лишь грусть — «сегодня»… — бывшее —
случившееся:
боль — тоже отраженье
(сзади — тьма:
неведомая… — на то и с чьим-то смыслом) —
и «тайна» — тоже сон… хотя — и твой
но будто
прошедший — суть свою укрыв! —
поняв («дошло») — здесь не за что и браться:
и: день в огне: молчащий — тот же — округ
пустой — незримой твердости: «ни с чем» —
а есть — он рядом — (ближе тех что рядом) —
почти «участливый» — огнем-нашептываньем:
и стойко-яркий — разрушенья свет! —
в сознании беды — как в гуле постоянном… —
(впервые ты узнал: то ярче — что мертвит:
когда-то вспомнишь: кухню — коридор
и детскую — и вспомнишь
в каком был свете — шаг твой каждый) —
— что ж — скоро вздрогнет он: незряче-все —
пронизывающим —
(все выявив) — виденьем циклопическим! —
…а ты уже просмотрен… есть такая
пустая твердость — взглядов:
«дал Бог» — узнал ты мнимость сил таких:
на что — в игре без памяти? и с чем? —
и этот оборотень-свет… — он
лже-катастрофичен:
(все было раньше — «вещью» что «в себе») —
еще немного — боль… и вот как раз с немногим
всего трудней (и будто — соответствуя
и сам ты жив — немного: чем-то скудным —
как будто неким делом мертвым:
как быть — как соответствовать — что делать —
чтоб было: что уже
и такового нет)
|1984|
в спокойствии августа
выздоровление:
между ключицей и шеей
таится — как будто живым существом
незнакомым
наивное и золотое
людское молчанье —
зреет для памяти:
до сих пор еще не было слова! — и вот —
будто веяньем входит
в полу-пустое свечение:
молитвой пока непонятной —
(как для ребенка)
|1984|
другая дорога в поле
умеешь ли —
взглянуть на дорогое
лицо покойного и вдруг забыть? —
мгновение такое было — и:
свобода:
— давно ты будто небо так давно:
о это
очищения
о поле:
спокойного и ровного! —
и воздух — детскостью-Одно-сияет:
— что нет себя — то счастье: мира ветер! —
отброшен легкостью — давно ненужно-легок:
забыл… — и небом и землею всею:
сиять — включая:
слабейшую на воле — зыбь
|1985|
маки этого года
а не молчание а просто вроде
когда грустим мы отвечанья:
«не мы спасаем не красота спасет
во всяком случае не наша не похожая
мы дети — можно обижать — такие
что можете войти — пройти вы как угодно
мы не задерживаем прекрасны мы по-своему
но слабые — лишь одеяние невидимого
как срока некоего
а ты ищи ты излеченья там
чего не знаем
— пройдя ли через нас? мы просто кротость
вы — сила действенная мы цветем
лишь от прикосновения
другой неспешной благосклонной силы
и это тоже лишь часы и дни
как соловей поет
дитя
не зная двигающей мощи
а отцветают так — и отцветем
как пенья нет — а сила неподвижна
проверкой» а не веянье а вроде
грусть — в слабых спотыканьях: так над полем
туманятся — подобья
|1985|
отдаляющиеся леса: вариация
Иногда фортепьянно они громоздились, — вырывалось сонатоподобие — изуродованное концертностью веток.
|1985|
снега-засматриваясь
а как же
ви́дение
входит
когда
давно уж спит