давно это было — уже и не помним
словно над многими душами
где-то в стране — после нас — затихать
продолжающая
немного и небо-река
|1987|
д. Денисова Горка Тверской области
ужин: дом за городом
[м. геллеру]
даже сахар шуршит: «а ты помнишь а помнишь
как пришли забирать — как зарею пришли» —
хоть беда-то теперь уж другая — да и дума
теперь не о том
кто-то «я» говорил кто-то «хлеб» прошептал:
«это сон-и-семья» — грохотало мельканием в
пении дальнем: я склонялся-твердел — будто
жарким столпом где-то рос средь других в
старом празднике-поле: чтоб из гула идущих
отбросить себя… —
— а потом обозначилась линия —
кровью! —
и тогда я увидел — из скрытого гула другого:
народо-терпенья — из глуби забытой в мозгу
запылавшего — а может быть в памяти тела —
как-почвы: чтоб втайне забыть — я увидел
детей (и с зарею смешалось «я-сон-и-семья»:
будто пение — светом! — височною раной —
как ртом)
«как пошли вы потом» — продолжает шуршать
эта тихая вещь — «как вы шли через рощу
потом»
|1988|
к разговору на расстоянии
[николе вуйчичу]
и говорит не тот кто Словом не бывал
а тот хождения которого
как пребывание идеи-хлеба в мире
она проста такою Простотой
что больше говорим — кружа вокруг
молчаньем
и иссякая дополняема
от веянья людских небес средь судеб
и дар-как-хлеб — трудящееся Слово
в вас золотится входит
(горя́ — единство безотчетно)
и веруя пребуду я как хлеб
как пища — вся даруемо-раскрытая
для неба этого с его умом
столь мощным что меняется лишь силами
без сдвига оставаясь неизменным
(я силой был средь сил я знаю то что знаю
и отдавал себя как высший дар — свобода
бывает — лишь свободой)
|1985–1988|
дом — в роще мира
[посвящение — девочке александре]
дом — или мир
где я в погреб спускался
белый был день — и я
за молоком — это долго держалось
спускаясь со мной: это был
день — как река: наплывающего
расширения света
в мир перекидываясь: я
события был — творцом
в возрасте
первотворений —
— в погреб — давно — это просто
и длительно было —
роща белела в тумане
а этот
с кринкой ребенок — глаза ведь
вселенною были — и небо
пело всей ширью — как пенье особое
в мире распластывают
женщины — просто лучась переходом
своей белизны — в расширение поля
где голосом я начинался —
быть — вселенной-ребенком:
был — ибо пелось и было
|1987|
круг
[атнеру хузангаю]
время — одно — лишь одно: говорить о простом
повторяясь пылающим кругом! —
и как будто восходит заря — расширяя
крестьянские празднества
и вытягивая — до садовых вершин
блекло-алую намять о платьях —
давно отшуршавших:
свет — все алее — из далей забвенья! —
о зори — закаты — о годы-сиянья —
сиянья-века! —
как знамена-и-знаменья:
Целомудрия — Верности — Силы! —
а теперь уже — долго-далекого плача:
по народо-корням-человекам! — и ответно
сияют сыновье-и-отче-сиянья
во-Родине — будто на дереве-вещи —
на хлебе-мерцании центра! —
и в зареве — в заревах
почво-горенья от рук:
снова — страда пониманья: восходят-плывут
по-над полем
кони-движенья все ярче как раны —
вещь из соломы поет на весь мир — и повозка
в луну углубляется! вечностью
золото мозга пылает —
(где-то возводится сруб
и общаются звонкостью звона
братски-понятные бревна — со смыслогорением
в гулких от счастья плечах) —
золото мозга пылает
здесь — среди букв: как в волненье дыханья —
отцовско-сыновьего: властью
и трепетом свежим:
в мире — живого-меня! —
знаю — что даже прощаться придут —
словно с даром последним —
с вещами-строгать: с породненным
железом священно-привычным
для резанья грустно-родного —
сразу же — здесь — отсиять заставляя
древоодежду мою — до братанья: с Землею
|1989|
стихи об отсутствии
[троелсу андерсену]
как в детстве сердцем знаем волны в озере
так беспокойны тьма и синь
в глазах во сне тобой руками трогаемых
где пальцы — вспомнишь — как в лесу
как будто мысляще-тихи-и-одиноки
(но снова
пробуждаясь
день будто и не силится
глядящим быть чуть-чуть)
и светел золотистый сон прожилок
открытого лица
но так рябит!.. — как будто там за ним
таится некий камень драгоценный
с отливом сине-роковым:
готовый к взрыву!.. — плечи подготовившиеся
им — к горю твоему — освещены
глазам закрывшимся поля-иконы
и «здесь» — нигде
и «там»!.. и в этом — пребыванье
движеньями застывшего отсутствия:
глубины там такие — от которых
без очертаний — плечи тают!.. — так
нигде и здесь с беззвучием и с шепотом
(такая «вечность» — стойко удаляться
не уходя… секунды каплют в музыке
отстаивая неподвижность)
а голос… он — все тот же дар: сияющий
«все так же не другие» — где-то в нем
за дальнею дорогой то же зарево
деревья продвигая
дробит их тени — и средь них себя! —
как будто — сон в душе: чужой и незнакомой
к тебе из разных мест
то было: сад-твоих-молитв
|1989|
в ожидании друга
[вольфгангу казаку]
братья на кухне ночами одни только вещи
на кухне
такие — как знаем не видя родных:
о долгий покой — это бедность как будто
ничья в пребывании в мире
этой вот утвари чуть-для-чего-то… —
итак оставляя нам радость
столь полную малостью
как на поляне средь давних деревьев
будто светящийся свет чуть-себя-превышая —
поддерживает
теплым и близким пред-молвием:
— братья на кухне добрая жизнь
|1989|
продолжение отъезда1991–2003
долго: в шорохи-и-шуршания
[снова — памяти пауля целана]
Шорохи, шуршания. Будто — пробивается ветер в холодную кладовую и сыплется где-то мука. Или — вздрагивает солома на покинутом всеми дворе. Шуршание, — становление какой-то страны.
«Быть — мышью», говорил тот поэт[2]. Быть — мышью. Головокружительно. Рябь. Потом говорили, что яд. Полу-поляк. По-о-лу… Словно за шорохом одежды — порез. Из бойни. И запрятанная в шуршании — кровь. Хотя бы — человеко-одежда. Едино, едино, — с жидкостями мук.
А, ре-бе, ты из всего — такого и эдакого — был столь однороден, — грязь, порванная книга и кровь, — о, почти что Прозрачность, — зимний уличный танец, дырявый зипун, человеко-сугробы (всюду, ведь, нищенский пот, — даже в соломе: там — на ветру, и в рассыпанной горстке муки).
Жизнь, ребе.
А потом, — здесь. Это лицо… — всеобъемлющее. Словно ходишь по городу, и всюду — «мое», каждый угол. Головокружительно. Потом — рябь. Ну, хотя бы вот, — сад (все это — лицо и в лице): выплеснулся — недостижимостью. Прянул обратно, боль — как от стекла. И — не втис-нешь-ся. «Сад — как сад». Будто — модный мотив. Без дна. И — рядом.
И как же такое происходит в голосе: прячется какое-то дно. И разве разговариваем — словами? Ветер. Без дна. Не назовешь даже — знаками.
А этот, из Венгрии[3]. Просто — братская могила и все. Вырыли — со всеми вместе (ведь это же самое важное) — в свет Дня, и прямо — вот, Родина. Решение вопроса. Со всеми вместе (это самое важное).
«Бог» — неверное выражение. Есть только: «А Бог?» Во веки веков.
Потом — эти поездки. Ка-тань-я. За премиями. Речи. Все правильно. Во славу. И все — будто: во-воздухе! И будто по небу гу-ля-ет: боль-язык, — одиноко, — для неба. Пусто. Подохнешь, — сожмешься — лишь болью. Язык? — Ветер Вселенной.