Исходным моментом этих суждений о свободе является исповедуемая Манном философско-идеалистическая концепция, по которой разум, знания, просвещение двигают историю, а люди духа, в частности художники слова, — единственные вожди человечества. Характерно, что даже в своем представлении о будущей германской республике, которую он мечтал увидеть на развалинах империи, он не выходит из рамок утопического, ни в одной капиталистической стране не осуществившегося учения Руссо об идеальной республике, как о государственном строе, основанном на власти народа, равенстве прав и равенстве мелких состояний.
Вопрос о республике, какая она есть, какой она должна быть, станет одним из актуальнейших в публицистике Генриха Манна послевоенных лет.
Война была последним и самым тяжким преступлением юнкерско-буржуазной империи, ускорившим ее крушение. В ноябре 1918 года, в результате революции, империя прекратила свое существование и Германия стала буржуазно-демократической республикой. Сбылись предсказания и надежды Генриха Манна Демократ и сторонник народовластия, чуждый еще идеям социализма, он горячо приветствовал Веймарскую республику, в которой надеялся увидеть свершителя своей сокровенной мечты о гуманистическом преобразовании общества.
Две большие работы — статья «Империя и республика», написанная в мае 1919 года, за месяц до заключения Версальского мира, и цикл статей под общим названием «Трагедия 1923 года», с исчерпывающей полнотой раскрывают мысли и чувства Генриха Манна в первые дни республики и в пору, когда ее истинное лицо стало очевидным.
В статье «Империя и республика» Генрих Манн сводит старые счеты с империей и намечает широкую политическую программу для молодой республики. Обзор истории империи, с обстоятельной характеристикой ее классовой структуры и всех ее тайных и явных тенденций, делает честь политическому мышлению писателя, перу которого принадлежит и лучший роман об этой эпохе. Дело здесь в том, что речь идет о социальной системе, которую Генрих Манн знал лучше, и изобразил реальнее и сильнее, чем все современные ему писатели вместе взятые, о системе, ненависть к которой куплена им ценою великих душевных мук. Зато во второй части статьи, где он дает советы немцам и набрасывает схему идеальной республики, он не столько политик, сколько моралист, запоздалый просветитель, покинувший реальную почву действительности и витающий в тумане либерально-реформистских иллюзий и заблуждений.
Об ушедшей в прошлое империи писатель мог бы вообще не говорить, если бы его проницательный взор не увидел в только что родившейся республике тревожные признаки живучего имперского духа: монархические пристрастия правителей, их стремление отрицать преступления, совершенные империей, милитаризм, шовинизм и жажду реванша, жестокое преследование революционеров. «В стране ничто не изменилось, — пишет Манн. — Республика унаследовала от империи вместе с ее чиновниками и ее дух лицемерия и укрыла империю от разоблачений…» В муках погибают революционеры, погибают только потому, что они решительны, что они преданы единой правде, что они революционеры… Каждого истинного республиканца преследуют, буржуазия называет их «большевиками».
Веймарскую республику, только что восставшую из пепла империи, он считает всего лишь «подобием республики», но это не ослабляет его веры в то, что она может стать настоящей республикой, потому что в ней, «какова бы она ни была сегодня, зреет хорошее зерно обновленного немецкого духа». Она и станет настоящей республикой, думает он, при условии, если демократические массы возьмут ее судьбу в собственные руки.
Но для Манна это отнюдь не означает новой революции, социалистической, потому что он боится всякой диктатуры, от кого бы она ни исходила. Он признает только диктатуру народа. Народная диктатура осуществляет свою волю к правде и справедливости через правительство, состоящее из народных избранников.
В чем же, по Генриху Манну, заключается воля народа и каковы методы ее претворения в жизнь? Она заключается в том, чтобы, не ломая экономических и политических основ существующего строя, путем реформ создать общество, которое отвечало бы следующим принципам: «Основа демократии — всеобщее право, а не разделение на классы. Существующая классовая система страдает немалыми недостатками, скоро она станет совсем непригодной. Когда не станет ни крупного капитала, ни безысходной нищеты, когда буржуазия потеряет связь с бывшим дворянством, а бывший пролетарий вступит в союз с буржуазией, когда вместо обуржуазившихся дворян появятся орабоченные буржуа, что останется тогда от классов? Сплошная мелкая буржуазия, состоящая из работников умственного и физического труда, у которых отпадет необходимость спорить из-за прибыли».
В деле управления этим государством мелких буржуа Генрих Манн отводит ведущую роль труженикам ума, гуманистам, продолжателям великих традиций XVIII века и французской революции, людям, которые, по мнению писателя, сильны тем, что они не признают решающего значения экономических факторов истории и ставят умственную или художественную деятельность выше всех материальных благ. По наивному представлению Манна, соединившего республиканский идеал Руссо, опровергнутый всеми буржуазными революциями, с своекорыстными домыслами реформистов, опрокинутыми Октябрьской революцией в России, путь такой демократической республики, республики средних людей труда и духа, лежит к социализму, но минуя социалистическую революцию.
Но жизнь колеблет или отметает в сторону всякие теории, если они ложны и мешают ее поступательному движению. Поколебала она и иллюзорные теории Генриха Манна, особенно его идеал материального равенства, союза пролетариата, интеллигенции и буржуазии под благодетельной сенью демократической республики.
Через четыре года после появления статьи «Империя и республика» Генрих Манн опубликовал цикл статей «Трагедия 1923 года».
От великих ожиданий к разочарованию и скепсису — таков путь писателя в эти годы. От прежнего его оптимизма не осталось и следа.
Причин для этого было много. Революция 1918–1923 годов завершилась ее поражением и торжеством реакции. Последним политическим актом правительства республики была кровавая расправа с рабочими правительствами Саксонии и Тюрингии и восстанием рабочих Гамбурга, возглавленным Эрнстом Тельманом. Вместе с тем достиг своей высшей точки послевоенный кризис в стране, разразившийся небывалой инфляцией, усугубившей нищету, безработицу и отчаяние немецких трудящихся. Французские войска оккупировали Рурскую область. Предвестьем новых бедствий был гитлеровский «пивной» путч в Мюнхене, убедивший демократические массы в том, что фашизм не химера, а реальная угроза.
В статьях Манна о трагедии 1923 года, близких к памфлетам, звучит голос возмущения, злая ирония, нотки скорбных раздумий. Сейчас он видит больше, чем в первые дни республики, когда он был еще ослеплен самым фактом ее рождения и верой в ее возможное совершенствование. Он видит больше, потому что все тайное стало явным, все скрытое — зримым, все малое — большим: капиталы, военная промышленность, подлости и притязания фашистов, продажность правительства, опасность войны, обреченность «духовной прослойки» и нищета пролетариата. О мирном союзе классов, уравненных до среднего состояния, он уже не упоминает. Напротив, он с тоном укора и осуждения говорят о молчаливом непротивлении тружеников ума, низведенных капитализмом до положения поденщиков и обреченных на умирание, о покорности рабочих своим хозяевам, он зло смеется над теми, кто твердит о возможности дружбы между предпринимателем и умирающим от голода рабочим. «Налоги выжимаются почти из одних неимущих, все социальные задачи откладываются и забываются, все культурные ценности расточаются, а их пестуны низводятся до уровня поденщиков — зато расцветает «экономика»! Работники умственного труда либо молча умирают с голода, либо идут в конторщики. Но что стало в Германии с классом индустриальных рабочих, классом, исполненным сознания собственного достоинства? Покорные, как овцы, дрожа за свою жизнь, они держатся за своих сверхмогучих хозяев… Сожительство, вызванное только бедой одной стороны! «Капитал — друг рабочих» — злоупотребляя бедой, это уже отважились произнести во всеуслышание».
К создателям и хранителям культуры, попираемой ногою жрецов золотого тельца, обращается Генрих Манн в статье «Умирание духовной прослойки». Он открывает им глаза на неограниченное самовластие «экономического феодализма», на его космополитизм и тайные связи с иностранным капиталом и черными силами реакции внутри страны, он призывает их соединиться с народом для борьбы против единого в трех лицах врага республики — монополистов, фашистских союзов, правительства.
Особого врага писатель видит в фашизме — этом уродливом детище и кровавой руке империалистической буржуазии. Он раньше многих своих современников распознал социальную природу фашизма и не обманывался насчет той опасности, которая в нем таится. «На тот случай, — говорит он о тактике правящей буржуазии, — если духовные, так сказать, средства откажут, нужно будет позаботиться о дюжих «народных движениях». К вашим услугам нищий национализм, разнузданные фанатики идеи, которая отжила свой век и стала вредной… Последнее поколение ее приверженцев, слишком опустившееся даже для того, чтобы злодействовать самочинно, способно только на бандитские услуги богачам».
Однако в выборе средств борьбы с фашизмом Генрих Манн еще колеблется и по-прежнему склонен считать, что: «Лучшее средство — подчинение экономической области духовно-нравственному», что люди духа одной силой мысли, слова «способны обуздать у себя и в себе набивший оскомину национализм и таким путем, только таким, обезоружить национализм вражеский, более того, распространить в своей стране гуманность и содействовать распространению ее во всем мире».
Статьи о трагедии 1923 года, поистине вылившиеся из самых глубин возмущенной совести писателя, являются вершинами его боевой публицистики периода Веймарской республики.