В. Г. ТанъПередвинутыя души. — Кругомъ Петербурга
Въ эту серію входятъ слѣдующія
собранія сочиненій:
A. В. Амфитеатрова, подъ наблюденіемъ автора;
Л. Н. Андреева, со вступительной статьей проф. М. А. Рейснера;
Ѳ. М. Достоевскаго, съ многочисл. приложеніями;
Г. А. Мачтета, подъ редакціей Д. Н. Сильчевскаго;
B. Г. Тана, подъ наблюденіемъ автора;
Ольги Шапиръ, подъ наблюденіемъ автора.
Д. Я. Айзмана, подъ наблюденіемъ автора;
C. А. Ан-скаго, подъ наблюденіемъ автора;
Б. А. Лазаревскаго, подъ наблюденіемъ автора;
A. И. Левитова, со вступ. статьей А. А. Измайлова;
B. В. Муйжеля, подъ наблюденіемъ автора;
Вас. И. Немировичъ-Данченко, подъ наблюденіемъ автора;
Н. Н. Олигера, подъ наблюденіемъ автора;
Н. М. Осиповича, подъ наблюденіемъ автора.
А. С. Пушкина, подъ редакціей П. О. Морозова и В. В. Каллаша;
М. Ю. Лермонтова, подъ ред. Арс. И. Введенскаго;
Н. В. Гоголя, подъ редакціей В. В. Каллаша;
И. А. Крылова, подъ редакціей В. В. Каллаша;
А. В. Кольцова, подъ редакціей Арс. Ив. Введенскаго;
C. Т. Аксакова, подъ редакціей А. Г. Горнфельда;
А. Н. Островскаго, подъ ред. М. И. Писарева;
Н. Г. Помяловскаго, съ біограф. очерк. Н. А. Благовѣщенскаго;
А. А. Потѣхина, подъ наблюденіемъ автора;
П. М. Невѣжина, подъ наблюденіемъ автора;
С. В. Максимова, со вступ. статьей Л. В. Быкова;
И. С. Никитина, подъ ред. А. Г. Ѳомина и Ю. И. Эйхенвальда;
Н. А. Добролюбова, подъ редакціей В. Л. Кранихфельда;
Н. Я. Соловьева, съ портретомъ автора.
Чарльза Диккенса, со вступ. статьей Д. И. Сильчевскаго;
Элизы Оржешко, подъ ред. С. С. Зелинскаго;
Г. де Мопасана, съ критико-біографич. очеркомъ З. А. Венгеровой;
Эдгара По, съ критико-біографич. очеркомъ М. А. Энгельгардта;
Эмиля Зола, подъ редакц. и со вступ. статьями Ѳ. Д. Батюшкова и Е. В. Аничкова;
Георга Брандеса, съ предисловіемъ М. В. Лучицкой.
I. ПЕРЕДВИНУТЫЯ ДУШИОЧЕРКИ
Вмѣсто предисловія
…взяла и передвинула всю мою душу на новую точку.
Тошно жить въ Петербургѣ, особенно лѣтомъ. Газеты пишутъ, Богъ знаетъ, о чемъ онѣ пишутъ. Никто ихъ не читаетъ. Даже Государственной Думы нѣтъ. Она отправилась въ усадьбу…
Уѣдешь на дачу, къ унылому финскому морю, а тамъ еще тошнѣе.
Дождь, слякоть. Сѣрыя ночи плачутъ холодными слезами. Мокрыя перья воронъ и мокрыя иглы нахмуренныхъ сосенъ, и волны плещутъ съ осеннимъ шумомъ о берегъ… Съ тяжелымъ громомъ бухаютъ пушки въ Кронштадтѣ, и каждую полночь бродитъ широкій прожекторъ съ востока на западъ, и свѣтитъ, и смотритъ, и ищетъ…
Надо куда-нибудь ѣхать. Перемѣнить мѣсто. Въ Россіи много народа и много простора, можно мѣнять города и села, языкъ и племя, и самый климатъ. Есть же такія мѣста, гдѣ свѣтитъ настоящее солнце и живутъ настоящіе люди…
Когда мнѣ можно уѣхать, я уѣзжаю на Волгу. Волга — это широкая, чистая, удобная, людная дорога. На этой дорогѣ нѣтъ пыли и нѣтъ тряски, и села нарядны, и можно заѣхать въ любое село, если урядникъ не остановитъ.
На этой дорогѣ русскій народъ, вездѣ сухопутный, сталъ судоходцемъ и кораблестроителемъ безъ всякихъ казенныхъ броненосцевъ и государственныхъ субсидій. Ѣдешь и на каждомъ шагу встрѣчаешь пароходы и баржи, и барки, и гусяны, и бѣляны, какъ будто высокіе костры сосновыхъ бревенъ и досокъ, уложенныхъ въ формѣ судна, и синія асланки съ выгнутымъ носомъ, высокія и стройныя, какъ лебедь…
Все къ намъ приходитъ съ Волги, — хлѣбъ и нефть, министры и также холера.
Когда проѣдешь по Волгѣ отъ Твери до Астрахани, выходъ остается одинъ — въ Каспійское море. Въ Каспійскомъ морѣ воды зелены и пароходы грязны, и пассажиры въ трюмѣ набиты, какъ сельди въ бочкѣ.
Судно наше качалось на широкихъ волнахъ мертвой зыби и подвигалось впередъ тихо, какъ черепаха. Въ трюмѣ лежали въ повалку. А я стоялъ на палубѣ, и мнѣ было смутно и тоскливо.
Бросить бы это лѣнивое судно и летѣть впередъ, туда, гдѣ темнѣетъ незнакомый берегъ, спѣшить, мчаться, быстро мѣнять мѣсто за мѣстомъ. Быть, какъ птица или какъ сухой кустъ перекати-поля, и нестись по вѣтру. Въ жизни одна утѣха — бродяжить по свѣту. Иные пейзажи, новые люди, свѣжія рѣчи: «Хочь гирше, та инше», какъ говорили казаки.
Черезъ одинъ день и двѣ ночи мы пріѣхали въ Баку. Жарко было въ Баку, и черно, и масляно. Люди потѣли мазутомъ, и море было подернуто пленкою нефти. Стоило чиркнуть спичкой, и вода загоралась…
Кавказскіе народы хранили полный миръ и не трогали другъ друга. И татары отзывались со восторгомъ объ армянскихъ экспропріаторахъ: «Это хорошіе, мирные люди. Они убиваютъ только своихъ»…
Изъ Баку я поѣхалъ въ Тифлисъ и видѣлъ тамъ кавказскую либеральную эру, которую такъ усердно обличаетъ «Новое Время». По улицамъ нельзя ѣздить ни верхомъ, ни на велосипедѣ, не то 3,000 рублей штрафу. И бурку нельзя носить, и верхъ у экипажа поднять воспрещено, будь хоть дождь, хоть ливень, — какъ будто вернулись на землю времена императора Павла. И всѣ балконы трактировъ затянуты густой проволочной сѣткой. Попробуйте посидѣть подъ ней въ 40 градусовъ жары по Реомюру.
Изъ города Тифлиса я уѣхалъ въ Армянскія горы, скитался верхомъ и пѣшкомъ, поднялся на нагорье, ночевалъ въ шатрахъ пастуховъ и въ старыхъ монастыряхъ IX вѣка и на открытомъ воздухѣ, въ обществѣ сѣрыхъ ословъ, овчарокъ и барановъ. Видѣлъ татаръ и армянъ, и грузинъ, и русскихъ казаковъ, экспропріацію и военную экзекуцію и крестьянскую облаву.
И когда мнѣ надоѣли всѣ эти пестрыя племена и странныя людскія дѣла, запутанныя въ клубокъ, я уѣхалъ далеко: въ снѣжныя горы, — въ дикихъ ущельяхъ я отыскалъ узкія тропы, куда не хватаютъ законы военной охраны, гдѣ люди и орлы одинаково вольны и хищны. Я видѣлъ высокія, бѣлыя, снѣжныя горы, крутую шею Казбека и шатеръ Эльбруса, лицо Дыхтау, все въ черныхъ морщинахъ, и остроголовую Каштантау, и сотни другихъ. Всѣ онѣ бѣлы и чисты. Людская грязь къ нимъ не доходитъ снизу…
На пути своемъ я былъ во многихъ мѣстахъ, видѣлъ разныхъ людей, интеллигентовъ и мужиковъ, помѣщиковъ, извозчиковъ, сектантовъ, людей ожесточенныхъ и другихъ, готовыхъ помириться, если бы начальство захотѣло. Но оно не хочетъ. Видѣлъ людей, проводящихъ половину времени въ тюрьмѣ, половину на волѣ, настолько привычныхъ къ казенной квартирѣ, что они почти перестали отличать ее отъ собственнаго дома. Ибо въ одной и той же тюрьмѣ на лѣвой сторонѣ нельзя подходить къ окну, не то часовой подстрѣлитъ, а на правой сторонѣ можно оставить свои кормовыя деньги невзятыми и отправиться домой обѣдать. Если бы въ Россіи не было такихъ маленькихъ различій, жить въ ней было бы невозможно, и все бы населеніе погибло.
Въ разныхъ углахъ великой Россіи эти невѣдомые люди сидятъ и размышляютъ, и сравниваютъ то, что ожидалось, и что случилось на дѣлѣ, ищутъ новыхъ путей и находятъ тупики…
Въ Нижнемъ я видѣлъ рабочихъ, бывшихъ эсдековъ, которые задались цѣлью привлечь Охрану… къ охраненію закона въ экстренномъ порядкѣ. Они вооружились для этой цѣли Николаевскимъ регламентомъ о бѣломъ жандармскомъ платкѣ, утирающемъ слезы невинныхъ. Приходятъ и разсказываютъ предъ нею тайны фальшивыхъ отчетовъ и требуютъ составлять протоколы. А она упирается стыдливо: я привыкла только производить обыски и облавы.
Подальше къ югу я встрѣтилъ тайное общество новаго стиля, общество законнаго сопротивленія чрезвычайной охранѣ. Члены общества — крестьяне. Средствомъ борьбы они избрали неплатежъ штрафовъ. Вмѣсто того они отсиживаютъ въ арестантскомъ домѣ. Одинъ ужъ отсидѣлъ восемь разъ и этимъ несказанно гордится.
Откуда они берутся, эти странные деревенскіе интеллигенты? Они явились на свѣтъ еще до революціи, но таились подъ спудомъ. И мы ихъ не знали.
Я спрашивалъ многихъ: «Откуда ведется вашъ корень?», и иные отвѣты уходили въ давнее время.
Самарскій слѣпецъ Пахомовъ, человѣкъ обширныхъ знаній и огромной памяти, сослался на шестидесятые годы.
— Когда мнѣ было 15 лѣтъ, — сказалъ онъ, — въ 1867 году въ наше село пріѣхалъ поповичъ, мой однолѣтокъ. Онъ жалѣлъ меня и гулялъ со мною. Онъ прочиталъ мнѣ статью Добролюбова: «Лучъ свѣта въ темномъ царствѣ». И она мнѣ страшно понравилась. Съ тѣхъ поръ я питаю въ себѣ демократическія мысли…
И въ подтвержденіе онъ цитировалъ наизусть слово въ слово страницы полторы изъ Добролюбова.
Владимирскій крестьянинъ Кривцовъ, странное смѣшеніе дикости и прогресса, сослался даже на декабристовъ:
— Я по отцу пошелъ, а отецъ по дѣду. А дѣдовъ отецъ былъ ближнимъ довѣреннымъ князя Волконскаго. И вмѣстѣ съ нимъ просидѣлъ больше года въ Петропавловской крѣпости. Оттого мы такіе…
Я не знаю, сколько правды въ этомъ семейномъ преданіи, но это уже третья ссылка на декабристовъ, которую я встрѣчаю въ крестьянской средѣ. Одна во Владимирской губерніи относилась къ Пестелю, другая въ Малороссіи относилась къ Тульчинской управѣ.
Въ Сызранскомъ уѣздѣ одинъ старый крестьянинъ говорилъ мнѣ съ убѣжденіемъ: