— Опанасъ! Лови свиней, а не насъ! — подхватилъ третій мальчикъ.
Опанасъ поднялся съ мѣста и подошелъ къ обидчикамъ.
— Если вы такіе умные съ братами, — сказалъ онъ, подавая Ванькѣ листокъ, исписанный неровнымъ почеркомъ, — нате ка, прочитайте.
Мальчикъ съ недоумѣніемъ повертѣлъ листокъ и передалъ его брату.
— Чертъ тебя знаетъ, что ты тутъ надряпавъ! — проворчалъ онъ презрительно, немного смущеннымъ голосомъ. — Глупство, должно быть.
На листкѣ было написано:
«Жокике уфпакь, татъ я ниву окшекъ анчриплтіе цумпи».
— Ага, не понимаешь! — съ торжествомъ сказалъ Опанасъ. — Это — тарабанска грамота.
— Это я написалъ, — обратился онъ ко мнѣ. — Хотите узнать, какъ я пишу отвѣтъ, англійскіе дурни?
Тарабанская грамота была очень наивнаго свойства, ибо она сохраняла всѣ первоначальныя гласныя, и при самомъ маленькомъ навыкѣ ее можно было читать, какъ открытую книгу.
Но Опанасъ, очевидно, былъ другого мнѣнія.
— А я тебя вотъ что спрошу, — прибавилъ онъ, снова обращаясь ко мнѣ: — ты, можетъ, въ Кобеляки поѣдешь?
— Наврядъ ли! — сказалъ я. — А что?
— Зачѣмъ наврядъ? — убѣждалъ меня мой собесѣдникъ. — Ты лучше поѣзжай въ в Полтаву и въ Кобеляки!..
— Зачѣмъ же мнѣ ѣхать? — переспросилъ я, не понимая, куда онъ мѣтитъ.
— Ну, вотъ, — сказалъ Опанасъ. — Я бы съ тобой письмо написалъ, такое, тарабанское… Цѣлѣе было бы!..
Хозяйка собрала ужинъ для своей семьи, и гости одинъ за другимъ стали расходиться. На-завтра было воскресенье, и Капустинскій пригласилъ меня посѣтить международную молельню, но я отговорился недосугомъ. На слѣдующее утро вождь духоборовъ, Петръ Веригинъ, долженъ былъ проѣхать черезъ Виннипегъ, и я намѣревался провести этотъ день съ духоборами, которые составляютъ въ Виннипегѣ совсѣмъ отдѣльный кругъ отъ малорусскихъ баптистовъ.
Когда въ воскресенье утромъ я вышелъ изъ дома, было еще очень рано. День былъ тихій и теплый, какіе наступаютъ въ сѣверныхъ степяхъ только въ серединѣ лѣта, когда земля совсѣмъ разогрѣется и разомлѣетъ и примется переливать свои лучшіе соки въ зеленыя жилы молодаго урожая. Воздухъ былъ ясенъ и неподвиженъ. Даже молодыя деревья на бульварѣ стояли не шевелясь и лѣниво подставляли свои листья подъ возрастающіе потоки свѣта и тепла.
Какая-то торжественная тишина стояла надъ бойкимъ Виннипегомъ. Это было начало воскреснаго отдыха, соннаго, лѣниваго, полулетаргическаго, который, повидимому, совершенно необходимъ англосаксонскому Западу послѣ лихорадочнаго напряженія недѣльной работы. Прохожихъ на улицѣ было совсѣмъ мало. Я постоялъ на углу, дожидаясь трамвая, но ни одинъ вагонъ не показывался на этомъ обыкновенно столь оживленномъ перекресткѣ. Я обратился съ вопросомъ къ одинокому старику, который медленно переходилъ съ одного угла на другой, но вмѣсто отвѣта онъ неодобрительно покачалъ головой.
— Мы въ Канадѣ всѣ любимъ отдыхать, — сказалъ онъ, наконецъ, въ видѣ объясненія, — и мы очень довольны этимъ!
Я пересталъ дожидаться трамвая и пошелъ по тротуару рядомъ со старикомъ.
— Вы съ Востока? — спросилъ онъ, глядя на мои сапоги.
Я отвѣчалъ утвердительно. По дорогѣ, въ Монреалѣ, я купилъ себѣ сапоги, и, вѣроятно, они были слишкомъ новы для моего остального костюма.
— Господь Богъ создалъ воскресенье для всѣхъ, — строго продолжалъ старикъ, — а въ томъ числѣ и для машинистовъ на трамваѣ.
Это было все-таки, по англо-саксонской мѣркѣ, необыкновенное проявленіе общительности, ибо старикъ обращался ко мнѣ уже въ третій разъ, но насъ было только двое на улицѣ, и ему, видимо, хотѣлось завязать приличный разговоръ въ благочестивомъ воскресномъ стилѣ.
У меня, однако, не было никакого желанія возражать своему новому собесѣднику. Я всегда держался того мнѣнія, что если палестинская «черта осѣдлости» съ ея неугомоннымъ религіознымъ горниломъ дѣйствительно сдѣлала человѣчеству серьезный и цѣнный подарокъ, то этимъ подаркомъ является еженедѣльный субботній юбилей. Господь Богъ въ своей неизреченной благости трудился надъ созиданіемъ міра только шесть дней, въ седьмой же день почилъ отъ трудовъ; «князья земли сей» волей-неволей должны были послѣдовать примѣру Господа и разрѣшить своимъ бѣлымъ, желтымъ и чернымъ рабамъ эту столь безразсудно-непроизводительную затрату седьмой части всего рабочаго времени. Еженедѣльный отдыхъ есть лучшее наслѣдство, которое досталось современному человѣчеству отъ сѣдой древности, и для того, чтобы закрѣпить его, понадобились синайскій громъ и двѣ пары каменныхъ Скрижалей. Я вполнѣ убѣжденъ, что безъ прямого приказанія свыше самая идея о немъ даже теперь, въ началѣ двадцатаго вѣка, показалась бы современнымъ жрецамъ и архонтамъ соблазнительной и волнующей умы. Въ лучшемъ случаѣ ее пришлось бы поставить въ программѣ minimum прежде восьмичасоваго рабочаго дня, и исторія была бы еще на нѣсколько вѣковъ сзади.
Улица свернула влѣво и привела насъ на берегъ рѣки къ огромному парку, составляющему лучшее украшеніе города Виннипега. Это былъ первобытный лѣсъ, почти не тронутый и только слегка подчищенный въ самыхъ глухихъ мѣстахъ, такъ, чтобы не испортить его растрепанной и небрежной красоты. Я прошелъ по узкой дорожкѣ, протоптанной въ толстомъ слоѣ опавшихъ листьевъ, и вышелъ на рѣку. Она катилась широко и красиво, и какъ-то не хотѣлось вѣрить, что эта живая сила уходитъ на сѣверъ къ заброшенному озеру и къ вѣчно окруженному льдами заливу Полярнаго моря.
Здѣсь, вблизи городской черты, въ предѣлахъ этого прекраснаго естественнаго парка рѣка Ассинобоинъ дышала мирнымъ оживленіемъ. У каждой стрѣлки были привязаны лодки, увѣшанныя разнообразными снарядами любительской рыбной ловли, оставленными съ вечера; мелкіе островки, лѣпившіеся у береговъ, были какъ будто привязаны къ нимъ линіями узкихъ мостковъ съ деревянными перилами и даже съ проволокой телефона, переброшенной взадъ и впередъ. Я взглянулъ впередъ и сталъ понимать, почему городъ Виннипегъ выглядѣлъ такъ безлюдно въ это воскресное утро. По всей безконечной полосѣ прибрежнаго парка были разбросаны палатки, вперемежку съ утлыми избушками, сколоченными изъ барочныхъ досокъ. Это былъ настоящій дачный городъ, населенный рабочими, приказчиками и другими мелкими людьми. Они вели здѣсь идиллическую жизнь, выбирая себѣ на городской землѣ облюбованный участокъ и устраиваясь на немъ по собственному благоусмотрѣнію.
Нѣкоторые изъ дачниковъ, видимо, старались устроиться поудобнѣе. Деревянныя стѣны ихъ жилищъ были окружены кокетливыми полотняными навѣсами. Впереди, на расчищенной площадкѣ, стояла чугунная плита американскаго образца со всѣми новѣйшими ухищреніями и добавочными приспособленіями, и ея высокая труба, поднимавшаяся среди деревьевъ прямо подъ открытомъ небомъ, напоминала фабрику, уменьшенную до удобопереносимыхъ размѣровъ и приспособленную для домашнихъ удобствъ. Около печки помѣщалась полѣнница сосновыхъ дровъ, даже груда угля; цвѣтные гамаки висѣли на деревьяхъ, и на самомъ видномъ мѣстѣ красовался Union Jack, а въ русскомъ вольномъ переводѣ — Союзный Ванька, — національный флагъ, безъ котораго не обходится въ Америкѣ ни одна порядочная усадьба.
Большая часть дачниковъ предпочитала, однако, первобытную жизнь лѣтняго кочевника, столь распространенную во всѣхъ предѣлахъ американскаго континента. Просторныя палатки были укрѣплены на грубо отесанныхъ кольяхъ. Предъ входомъ было мѣсто для костра, съ деревяннымъ треногомъ для котла, какъ устраиваетъ его до сихъ поръ индійскій охотникъ, и даже топливо состояло изъ груды хвороста, котораго до сихъ поръ было много въ этомъ прибрежномъ лѣсу.
Двѣ линіи желѣзныхъ рельсовъ проходили сквозь этотъ полотняный поселокъ, и жители его могли съ удобствомъ ѣздить въ Виннипегъ для работы и покупокъ. Впрочемъ, въ дачномъ городѣ были собственныя лавки и даже первобытный театръ, передѣланный изъ стараго сарая. Здѣсь упражнялись по субботамъ мѣстные любители, разыгрывая героическія сцены изъ послѣдней бурской войны, въ которой Канада принимала такое живое участіе.
Дачный городъ раскинулся такъ широко, что я предпочелъ вернуться съ полдороги и отправился обратно въ Виннипегъ вдоль того же рѣчного берега. Населеніе стало просыпаться. Въ одномъ углу мужчина рубилъ дрова, а женщина раскатывала на желѣзномъ листѣ тѣсто для лепешекъ. Въ другомъ углу жарили шашлыкъ, пекли картофель въ золѣ, перепекали сухой маисъ на чугунной сковородкѣ. На берегу рѣки веселая компанія пекла на палочкахъ мелкую, повидимому только-что пойманную рыбу. Стаи ребятишекъ купались или возились на пескѣ, устраивая послѣ утренней ванны атлетическія игры; другая веселая компанія, вся безъ сюртуковъ и жилетовъ, уже пила пиво на открытомъ воздухѣ, черпая его ковшикомъ изъ деревяннаго боченка. Всѣ эти люди, очевидно, умышленно старались жить попроще и послѣ прозаической недѣльной работы въ пыльныхъ мастерскихъ и конторахъ находили особенное удовольствіе разыгрывать сельскихъ Робинзоновъ на мирномъ лонѣ подгородной природы.
Паркъ заканчивался широкимъ пустыремъ, на которомъ паслись лошади и коровы. Дальше начинался желѣзнодорожный лабиринтъ, заставленный ненужными вагонами, заваленный заржавленными частями какихъ-то разнообразныхъ машинъ, старымъ желѣзомъ и тому подобнымъ хламомъ. Я перешелъ по мосту черезъ Ассинобоинъ. Внизу, подъ откосомъ на небольшой площадкѣ, поросшей чахлою травой, бѣлѣло еще нѣсколько палатокъ. Передъ ними тоже теплились костры, возились люди, приготовляя пищу. Я спустился внизъ, чтобы посмотрѣть поближе на этотъ новый дачный поселокъ, умудрившійся прилѣпиться чуть не подъ самымъ мостомъ, въ центрѣ желѣзнодорожнаго хаоса.
Это была духоборская молодежь, занятая въ Виннипегѣ на лѣтнихъ заработкахъ. Ихъ было около пятидесяти человѣкъ, и вмѣсто того чтобы ютиться въ городѣ по англійскимъ харчевнямъ, они предпочли послѣдовать примѣру дачниковъ и отабориться всѣмъ вмѣстѣ на вольномъ воздухѣ. Они выбрали себѣ мѣсто вблизи своихъ работъ, не желая тратить ежедневно по гривеннику на трамвай.
Это была вторая группа русскихъ людей, которую я встрѣтилъ въ Виннипегѣ, но они рѣзко отличались отъ хохлацкихъ земляковъ, бѣжавшихъ очертя голову изъ утѣсненной полтавщины и запачканныхъ до самой шеи въ канадскую глину. Здѣсь все были молодцы на подборъ, красивые, крѣпкіе, одѣтые въ чистое платье цивилизованнаго покроя и похожіе скорѣе на какое-то новое племя, которое еще не родилось, но должно родиться на Руси, провѣяться на элеваторѣ, который перетряхаетъ русскую сырую рожь до самаго дна мѣшковъ и обдуваетъ ее со всѣхъ сторонъ теплымъ и вольнымъ воздухомъ. Послѣ трехлѣтняго пребыванія въ Канадѣ они уже выглядѣли совсѣмъ старожилами и хлопотали вокругъ своего лагеря подъ мостомъ съ такою увѣренностью, какъ будто это мѣсто было занято еще ихъ дѣдами и отцами. Палатки у нихъ были такія же бѣлыя и большія, какъ и у англійскихъ дачниковъ. Внутри земля была подкопана, умощена досками и укрыта одѣялами и простынями, такъ что образовались довольно удобныя кровати.