ми. Даже в праздник нет отдыха: то велят доставить на рынок зерно, бочки с вином, то посылают гонцом чуть ли не на край света. И все делай не только даром, но и на собственной лошади!
Мужика не считают за человека. Он не волен ни распоряжаться своим имуществом, ни выбрать невесту по сердцу. И часто после свадьбы неутешно рыдает новобрачная: право первой ночи принадлежит господину.
Надо подать прошение — сколько ни бейся, не возьмут твоей бумаги, пока не дашь взятки. Не можешь поставить кому следует кружку вина или кувшин пива — будешь напрасно обивать пороги. К господину тебя не пустят. Прождешь до глубокой ночи, а потом скажут, чтобы ты пришел в следующий раз. И так будут изводить неделя за неделей.
Нет правого суда. Будь чист, как Христос, тебя все равно ждет один крест. Восторжествует любая кривда, если враг твой с умом сделал подношения: советнику — золотое кольцо, возлюбленной его супруге — ожерелье к празднику, писарю — серебряную деньгу.
Сотни чинов вокруг, которые только тем и занимаются, что ставят капканы на бедного человека и высматривают, под каким бы предлогом оттягать у него имущество.
Кто только не душит мужика налогами и поборами! Император, князья, духовенство, рыцари — все они живут за счет его пота и крови. Отдай десятину церкви, внеси плату за свой клочок земли, плати за каждый шаг: хочешь жениться — плати, продаешь надел — плати, сдохнешь — будут платить наследники! Управитель заберет оружие умершего и одежду какая понарядней, а сеньор возьмет лучшую голову скота. Еще при жизни хозяина следят, чтобы он ее не продал и не заложил, — она как «посмертный побор» должна достаться господину. Ему ничего не стоит сказать, что скотина, которую привели, не лучшая, и, не возвращая первой, требовать другую.
Не в диковинку, когда детям не позволяют даже убрать хлеб, посеянный умершим отцом, их сгоняют с земли, чтобы отдать участок на более выгодных условиях. Крестьянин, уступая поле другому, обязан отвалить сеньору до трети всей недвижимости — не возьмут только порубленного на куски мяса и раскроенного сукна.
Куда ни посмотришь, почти все леса захвачены монастырями и замками. Господа подделывают грамоты, уничтожают межевые камни, пускаются во все тяжкие, чтобы прибрать к рукам владения общины. То барин велит пасти все свое стадо на лугах, принадлежащих деревне, то отрежет часть общинного леса и запретит мужикам выгонять туда свиней.
Нельзя крестьянину подстрелить и вепря, который портит посевы. Раньше хоть для жены, коль она на сносях, можно было наловить рыбы, теперь не разрешают и этого. Рыцари и монахи объявляют угодья своей собственностью и жестоко карают за каждый пустяк: бедняге, который в господском ручье наловил себе раков, палач отсек голову!
Стоит кому-нибудь возроптать, как его тут же нарекают бунтарем. С бунтарями разговор короток: палачи не зря получают жалованье — они жгут щипцами и колесуют, выкалывают глаза, четвертуют, отрезают носы и уши.
Нигде не найти заступника! Господин за высокое покровительство и защиту от неприятельских набегов тянет с мужика «охранные деньги», а сам обдирает его хуже любого турка!
Томас не из тех, кто может спокойно относиться к бедам народа. Но что же делать? Одни крестьяне отвечают, что скоро всевышний заставит господ уменьшить повинности и снизить платежи: нельзя у бедного человека отбирать почти все, он должен иметь возможность прокормить себя и своих детей. Другие, оглядываясь — нет ли поблизости подозрительных, шепотом произносят опасное и полное надежды слово: «Башмак!»
Он нередко встречал беспалых людей. Это были участники заговоров «Башмака». Они отделались сравнительно легко: им отрубили пальцы на руке, которую они поднимали, когда клялись в верности своему союзу. Другие поплатились головой.
Рыцари носили сапоги со шпорами, крестьяне — башмаки, завязанные длинным ремнем. В середине XV столетия князья Южной Германии, желая во что бы то ни стало задушить непокорных швейцарцев и одновременно приструнить Собственных мужиков и и горожан, призвали на помощь иностранных наемников. Конные банды залили страну кровью. Дикие грабежи опустошили села и города. Сеньоры были заодно с грабителями. Тогда поднялся народ. Башмак, водруженный на шест, стал знаменем борьбы с наемниками и господами. Шайки чужеземцев были изгнаны.
Крестьяне и городская беднота, вступая в тайный союз «Башмака», клялись не жалеть жизни, чтобы добиться коренных перемен: отмены крепостного права и всех налогов, раздела церковных владений, уничтожения существующих властей. Несмотря на поражения, идея «Башмака» продолжала жить: то тут, то там открывали грозные заговоры. Это не давало господам покоя. Крепостной Иосс Фриц, находчивый и смелый вождь, готовил новое восстание и был неуловим.
В детстве и юности Мюнцер постоянно слышал рассказы о «Башмаке». И он на всю жизнь проникся уверенностью, что люди, которые стремятся к торжеству справедливости, должны первым делом основать тайный клятвенный союз.
Вам дозволено все! Вы можете грабить и насиловать, нарушать посты и лгать, обворовывать ближних, предаваться распутству, калечить и убивать людей. Если вам это сошло с рук — не терзайте себя угрызениями совести и не бойтесь ни ада, ни чистилища. Нет такого смертного греха, который не был бы прощен. Знайте лишь одно: римский первосвященник властен разрешать от любых грехов — только платите, платите, не торгуйтесь! Все ваши большие и малые грехи расписаны и оценены. В существующей таксе ничего не забыто. Чем серьезней вина, тем дороже отпущение. Развязывайте кошельки и выкладывайте денежки. Индульгенции спасут вас от страшнейших кар на том свете, и души ваши прямехонько угодят в рай! Покупайте индульгенции — все ваши настоящие и прошлые грехи получат отпущение. Если вас тревожит грядущее, не скупитесь — милосердная церковь отпустит вам вперед и все ваши будущие прегрешения! Вы можете купить отпущение на год, на десять лет, на веки веков — разница только в цене.
Вы уже запасли достаточно индульгенций, чтобы чувствовать себя в безопасности и не пугаться мысли о преисподней? А разве вы можете жить спокойно, когда многие ваши предки заслужили геенну огненную? В ваших силах избавить их от вечных мук — приобретите для них отпущение. Как только монеты звякнут о дно денежного ящика продавца индульгенций, души ваших близких мгновенно перелетят в рай.
Бунтовала совесть! Разве можно было спокойно смотреть, что творили «слуги господни»? Ни одно нашествие саранчи не могло бы так опустошать страну, как алчность римских первосвященников.
Духовенство сосредоточило в своих руках неслыханные богатства, но ему всего этого было мало. Церковь шла на любые ухищрения, чтобы увеличить свои доходы. Зачастую аббаты на своих землях терзали мужика страшнее, чем пьяные дикари рыцари. Грубое насилие они сочетали с самым низким обманом, грозили отлучением, Страшным судом, небесными карами. Они ничем не гнушались, чтобы наложить лапу на добро своей паствы: принуждали отказывать имущество в пользу церкви, разоряли поборами, придумывали разные праздники, юбилеи, обязательные паломничества, которые обходились верующим очень дорого, создавали новых святых, торговали должностями и индульгенциями, оптом фабриковали реликвии, мощи, чудотворные иконы. Из смерти попы сделали прибыльный промысел — их называли «пожирателями трупов»; они уговаривали умирающих завещать им свое состояние, а потом обирали и вдов и сирот, все требуя платы за молитвы.
Земельные владения духовенства росли с каждым днем. Князья церкви были могущественней многих светских властителей. Они вели самую беззастенчивую политическую игру, чтобы приумножить свою власть и свои богатства: нарушали договоры, подстраивали убийства, затевали межусобицы. «Нищенствующие» ордена ворочали огромными суммами. Не было преступлений, которых не совершали духовные лица. То, за что других свирепо карали, сходило им безнаказанно. Распутство клириков было притчей во языцех. Обители монахов больше походили на притоны разбойников, а женские монастыри сравнивали с публичными домами. Священники, давшие обет безбрачия, имели кучу незаконных детей. В города, где назначались церковные соборы, мгновенно устремлялись, чувствуя поживу, сотни проституток. Много крепких слов отпускал народ по адресу монахов, «Откормленные и ненасытные жеребцы» было еще сравнительно мягким выражением. Случалось, крестьяне, опасаясь за своих жен и дочерей, отказывались принимать нового священника, если у него не было постоянной сожительницы.
Когда-то, говорили, церковь была чистой девственницей, но теперь она превратилась в распутнейшую блудницу вавилонскую!
Мюнцеру с детских лет твердили о смирении. Терпеливо сносить все обиды и каждый раз, когда, возмущенный несправедливостью, ты хватаешься за оружие, вспоминать о наказе Христа и оставлять меч в ножнах? Власть имущие давят и тиранят народ — им христианские законы не писаны! А как только мужик потянется за дрекольем, чтобы, защищаясь, дать по шее наглым насильникам, толпа попов тут же сует ему под нос библию и вопиет о покорности.
Священное писание Томас знал лучше своих учителей. Проповедь смирения основывают на Новом завете. Но библия состоит не только из Нового завета. Ему очень нравились ветхозаветные тексты, особенно книги пророков. В них он нашел дух борьбы, отмщения, беспощадности к врагам. Вся его натура противилась любым учениям о покорности.
Томас, презирая монахов, не захотел вступить ни в один из орденов. Он странствовал по Германии то как студент, то как бродячий проповедник.
Покинув Лейпцигский университет, он поселился в Ашерслебене, где занял место учителя приходской школы. Помыслы его были далеки от официальных обязанностей. Время стояло неспокойное. С Рейна то и дело доносились слухи о грозных городских волнениях. Больше всего Мюнцер ненавидел князей церкви. Рыцари просто силой гнут и ломают мужика, а епископы еще прикрывают свое разбойство лицемерными ссылками на «божье слово», чтобы, пугая простого человека адом или обещая вечное блаженство, вытянуть у него последний грош. Томас решил, что пришла пора начинать борьб