.
Предполагаемая аудитория журнала – около тысячи человек…
Телеграмма до Тэйера дошла с ошибками, вместо £50 было указано £856. Его ответ был недоуменно-отрицательным, но не возмущенным – к Элиоту относились все более серьезно.
Паунд писал, что Элиот снова «вернулся в банк и разваливается на части». И возродил идею фонда поддержки Элиота. Новая схема называлась Bel Esprit (Прекрасный Дух) и предназначалась для помощи всем нуждающимся творцам – начиная, разумеется, с Элиота. Средства собирались по подписке среди знакомых.
По мнению Паунда, досуг – вот главное, в чем нуждается истинный художник. Элиот считал иначе. Работа в банке давала ему уверенность в завтрашнем дне и независимость от «артистического сообщества». Паунд пропагандировал свою идею даже в прессе (журнал New Age), подчеркивая, что она родилась без участия Элиота, но тот все равно опасался, что сбор денег может его скомпрометировать. Вскоре Паунду удалось собрать около 300 фунтов (с гарантией взносов в ближайшие три года), меньше, чем Элиот зарабатывал в год, но достаточно, чтобы привлечь внимание.
Своим чередом шли литературные переговоры. В марте Элиот виделся с Вирджинией Вулф. Речь шла об участии Вулфов в его журнале и публикации в Hogarth Press его новой поэмы. В. Вулф отмечала, что он считает ее «своей лучшей работой».
К этому моменту ни один из издателей еще не видел текста. «Вслепую» обсуждались даже вопросы, связанные с авторскими правами. Например, Нопфу по контракту Элиот обещал предоставить две книги. Первая, «Священный лес», уже вышла. Он спрашивал Нопфа, может ли в качестве следующей фигурировать TWL, подчеркивая, что Лайврайт уже предложил ему $150, и что он хотел бы напечатать поэму как можно быстрее. Нопф разрешил ему принять предложение Лайврайта, а для своего издательства подготовить что-нибудь прозаическое на следующий год.
В. Вулф отмечала в дневнике, что «Том стал изворотлив, как угорь», и «выглядит более уверенно». А вместе с тем записала, ссылаясь на Мэри Хатчинсон, будто он пудрит лицо фиолетовой пудрой, чтобы напоминать мертвеца. По мнению Р. Кроуфорда, это могло быть терапией от какого-то раздражения кожи.
Сильвия Бич (Sylvia Beach, 1887–1962), основательница парижского книжного магазина и библиотеки «Шекспир и компания», прислала Элиоту экземпляр «Улисса», изданного при ее поддержке. Он брался написать что-то в защиту Джойса. В критической статье на него уже обрушился Олдингтон, назвав его «большим, но недисциплинированным талантом». Джойс будто бы хочет возбудить в нас «отвращение к человеческому роду». Элиот не мог с этим согласиться: «Я считаю эту книгу самым важным выражением, которое нашло наше время»[385].
Паунд убеждал Элиота послать рукопись TWL Тэйеру и настаивал, чтобы Тэйер нашел способ достойно вознаградить автора. Тэйер (временно) прервал переговоры.
Вивьен вышла из лечебницы, но считала, что ей будет лучше вернуться на континент. Элиот одобрил это решение. В начале апреля она даже добралась до Парижа, но почти сразу же вернулась с температурой 38 °. Вскоре Элиот заболел сам – похоже было, что оба превращаются в инвалидов. При этом они как могли старались поддерживать друг друга.
Последовали новые попытки поправить здоровье – или хотя бы снять нервное напряжение, вместе или порознь. Вивьен жила несколько недель в уютном, увитом плющом отеле на «водах» в графстве Кент, а Элиот приезжал на выходные. Обоим было ясно, что невротическая составляющая играет немалую роль в их недомоганиях.
Характерны для душевного состояния Элиота его ответы на опросник журнала «Chapbook» о современной поэзии:
«1. Считаете ли вы, что поэзия нужна современному человеку?
Нет.
2. В чем в современной жизни выражается особая функция поэзии в отличие от других видов литературы?
Она занимает меньше места».
Чувствуя неблагополучие, отец Вивьен предложил оплатить Элиоту двухнедельную поездку в Швейцарию (банк вновь давал ему отпуск).
До отъезда Элиот успел получить от Вулфов список из шестисот потенциальных подписчиков, царский подарок для нового журнала. В. Вулф предложила также перевод «Жития великого грешника» Достоевского, который она сделала вместе с С. С. Котелянским, писателем и переводчиком, еще до войны перебравшимся в Англию[386].
На этот раз Элиот поехал в Лугано, на границе с Италией.
«В Лугано было чудесно, – писал он С. Шиффу, – Гессе тоже здесь был – и пешие прогулки, катание на лодке и купание пошли мне на пользу, я также съездил в Верону и встретился там с Паундом»[387].
Вечерами Элиот наслаждался итальянскими винами «Бароло» и «Асти Спуманте», глядя на фейерверки, отражавшиеся в водах озера.
Элиот договорился с Гессе о публикации его эссе о современной немецкой поэзии (из «Blick ins Chaos») в первом номере своего журнала. В Dial по рекомендации Элиота были опубликованы два других эссе – «Братья Карамазовы, или Крушение Европы» и «Мысли об Идиоте Достоевского» (в переводе С. Шиффа). Отношения интеллектуалов и тогда образовывали особую сеть.
С Паундом разговоры касались в основном текущих дел – его фонда (который все меньше нравился Элиоту), здоровья Вивьен. Со свойственной ему приямолинейностью Паунд писал Дж. Куинну: «Я пришел к выводу, что она все время вела себя превосходно, готова жить отдельно, если это поможет Тому писать и т. д. И в целом готова делать все, чтобы помочь его работе. Так что он не может просто бросить ее в Темзу, даже если бы хотел, а он вовсе этого не хочет»[388].
В начале июня каникулы закончились.
Название журнала – «The Criterion» – появляется в письме Элиота издателю Кобден-Сандерсону в конце июня.
«Я поставил перед леди Ротермир вопрос названия и привел те пункты, по которым мы с вами пришли к согласию, что “Лондонское обозрение” (“London Review») звучит слабо.
В конце концов мы сошлись на The Criterion, названии, предложенном моей женой, которое, как я считаю, соединяет в себе те достоинства, которых мы искали»[389].
Вернувшись в Лондон, Элиот нашел время, чтобы побывать на очередных «Русских сезонах». Мэри Хатчинсон помогла ему попасть на один из спектаклей. «Мне чрезвычайно понравился Мясин, – писал ей Элиот, – ни малейшего разочарования – я надеюсь, что мне удастся его повидать снова».
В заметке, опубликованной на следующий год в The Criterion, Элиот называет его «величашим актером у нас в Лондоне» и добавляет, что «Мясин, совершенно нечеловеческий, безличный, абстрактный, принадлежит сцене будущего».
Вивьен по указаниям врачей в то время предписывалось лечебное голодание и была рекомендована экспериментальная гормональная терапия. Синтетических гормонов в то время не существовало, для извлечения гормонов использовались эндокринные железы животных. Методы врачей вызывали сомнения у самих Элиотов…
Название «The Criterion» фигурирует в рекламном проспекте, который был напечатан в июле Кобден-Сандерсоном. Элиоты вернулись на Кларенс-гейт-гарденс (как обычно, переезд был кошмаром), и адрес квартиры теперь значился так же, как адрес журнала.
Вивьен, насколько это было в ее силах, помогала Элиоту готовить первый номер журнала. Но в июле пришлось нанять опытную машинистку, которая приходила на квартиру к Элиотам дважды в неделю. В основном с ее помощью велась деловая переписка.
К этому времени Элиот уже четко формулировал цели журнала. Марбургскому профессору Э. Р. Курциусу он писал: «Главная его цель – поднять уровень мысли и литературы в этой стране по сравнению с мировым и с историей литературы. Из английских авторов я сочетаю представителей старшего поколения, которые сохранили жизненную энергию и предприимчивость, с наиболее серьезными из молодого, неважно, насколько передовыми, например с Уиндемом Льюисом и Эзрой Паундом»[390].
В начале августа он наконец послал Паунду машинописную копию TWL. Тот показал ее Дж. С. Уотсону-младшему, соиздателю «Dial»[391]. Уотсон трижды прочитал поэму, прежде чем согласиться с Паундом, что это стихи, вполне достойные Элиота.
К тому времени Элиот решил опубликовать ее в первом номере Крайтириэна. Договоренность об американских публикациях теперь выглядела следующим образом. The Dial берется опубликовать TWL (одновременно с английской публикацией в первом номере The Criterion). Элиот соглашается на гонорар, первоначально предлагавшийся Тэйером, но (это не часть контракта, а негласная договоренность, которой достиг Паунд) в конце года The Dial присудит Элиоту свою ежегодную премию в 2000 долларов (не за поэму, а за «вклад в литературу»). Издание в виде книги, намеченное в издательстве Bony and Liveright, также состоится. При этом Элиот отказывается от гонорара, однако получает процент с продаж, как в первоначальном соглашении. Бони и Лайврайт напечатают книгу чуть позже, чтобы не конкурировать с Dial. Тэйер соглашается выкупить 350 экземпляров книги у Лайврайта, чтобы компенсировать возможные потери.
Английское книжное издание было запланировано у Вулфов, но только на следующий год. Чтобы расширить TWL до объема хотя бы тоненькой книжки, Элиот дополнил поэму ироническими «учеными» примечаниями.
Решающую роль в переговорах и улаживании юридических тонкостей сыграл Куинн, а не Паунд. Куинн был известным коллекционером. В знак благодарности Элиот предложил ему черновики TWL со своей правкой и правкой Эзры Паунда. Куинн настаивал на том, чтобы заплатить, Элиот хотел, чтобы это был подарок.