«Трупами!» — подумал Стольников и, прихватив наличник, быстро покинул номер.
Уже у себя, смахивая ручьи пота с лица, он приспособил наличник на место сломанного. Все номера в бунгало идентичны по цвету и наличию имущества.
Через мгновение услыхал в соседнем номере душераздирающий женский визг.
— Нужно свалить до приезда полиции, — пробормотал Стольников и вдруг поймал себя на мысли, что привычку бормотать вслух, находясь в одиночестве, утратил одиннадцать лет назад. И вдруг она вернулась.
Вытерев пол и приладив кусок плитки к полу, он осмотрелся и нашел место достаточно непохожим на то, где прикончили двоих человек.
Быстро переодевшись и рассовав по карманам документы и деньги, Саша поморщился от боли. Рука хоть и не глубоко, но была порезана.
— Как же тебя спрятать-то? — опять пробормотал он, думая о ране. В конце концов он накинул на перемотанное шортами предплечье рубашку и вышел в холл.
Уже довольно внушительная толпа туристов из разных стран на разных же языках обсуждала случившееся. Постояв рядом пару минут, Стольников развернулся и направился к въезду в отель. Когда он выходил из ворот, мимо него, торопясь к главному корпусу «Астерия элит», торопились две полицейские машины.
— До Манавгата? — поинтересовался он у ближайшего из сидящих в тени таксиста.
— Двадцать евро. Ненормальная цена. Восемьдесят евро. Нормал цена. Шестьдесят евро — убыток.
— Короче, восемьдесят евро?
— Нормал цена!
— Поехали.
Кровь тяжелила повязку. Нужно было добраться до ближайшей аптеки, купить обезболивающее, шприцы и бинты. А пока делать все возможное, чтобы не испачкать машину. Сиде — тесный район. Вести ходят быстро. Так же быстро таксист опишет человека, который отъехал от «Астерия элит», переплатив вчетверо, будучи в крови.
Глава 3
Зубов торговался с турком, пытаясь выкружить разноцветный фонарь на цепочках. Стольников сразу понял, что фонарь Зубову нужен как умирающему ипотека, хотя со стороны могло показаться, что русский седой мужик имеет в кармане двадцать баксов и готов приобрести на них только фонарь ценою в сорок. Заметив Стольникова, Зубов торговаться перестал, закурил и пошел прочь от прилавка. Обнаружив, что клиент утратил желание торговаться, турок согласился на двадцать, но Зубов махнул рукой и пошел дальше. Стольников, осторожно поглядывая по сторонам, направился за ним.
Зубов шел, не останавливаясь, вскоре Саша понял, куда он идет — в самую гущу туристов. В конце концов они вынуждены были встретиться.
— Что с рукой?
— Нож.
— Где?
— В номере.
— Кто это был?
— В карманах документы граждан Азербайджана. — Саша пропустил пересекавших ему дорогу двух женщин и догнал генерала. — Я перевел тему в другой номер, но к вечеру все откроется. Полиция уже там.
Зубов понизил голос:
— Сейчас выйдем из рынка, слева по улице увидишь аптеку.
Когда они расходились, Стольников увидел турка с фонарем в руке.
— Двадцать! — прокричал турок и добавил: — Э-э-э!.. — огорченно.
Зубов вынул из кармана двадцатку.
Аптека оказалась просто дверью в сплошной стеклянной стене дома, в которую были вмурованы не менее десяти магазинов.
Они встали у витрины, глядя друг на друга в стекло.
— Ты мне нужен, Саша.
— Что-то личное?
— Да или нет?
— Кто вы? — выдержав паузу, спросил капитан.
Вопрос не выглядел глупо. Последняя должность, которую занимал Зубов, не предполагала помощь Стольникова.
— Я работаю на правительство. Ты единственный, кому я могу доверить эту работу.
Стольников не выдержал, но рассмеялся все-таки беззвучно.
— Я бывший офицер, неудачник, который не смог стать даже майором. В последний раз оружие в руках я держал одиннадцать лет назад. Мне сорок четыре года, у меня ни семьи, ни дома! У меня даже настольной книги нет, потому что нет стола! Когда я сплю, то закрываю только один глаз, а вчера мне приснилось, что трахаю Ангелу Меркель! Вы не знаете, к чему этот сон?
— Ты слишком много прожил в Германии и Австрии.
— Нет, это к психиатрической больнице! — возразил Стольников. — Час назад я сворачивал шеи каким-то азербайджанцам и при этом думал, что неплохо бы выпить пепси. Я на грани полного разложения, а вы мне говорите, что я вам нужен… — Саша замолчал и уставился в окно сквозь стекло. На улице турецкий мальчонка пытался накормить кошку леденцом на палочке.
— Это не азербайджанцы.
— Неважно!
— Не веди себя как ребенок. Я не приглашаю тебя на службу. Я прошу тебя о личном, — проговорил Зубов.
— О личном? С каких пор правительственные дела стали вашими личными?
— Речь о моей дочери.
Стольников оторвал взгляд от стекла и уставился на генерала.
— У вас есть дочь?
— Ты хотел спросить, какие у меня в этой связи проблемы?
— В общем, да, — согласился Стольников.
Из-за прилавка вышел турок и рукой показал на столик, стоящий в углу аптеки. В помещении было прохладно, работал кондиционер, на улице была нестерпимая жара. Видимо, догадавшись, что русским есть о чем поговорить, хозяин предложил делать это с удобством. Нужно было отплатить за гостеприимство, и Саша вынул из кармана деньги.
— Обезболивающего, пару шприцев, борную кислоту и салфетки, — и протянул двадцать евро. — Сдачи не надо.
Турок переусердствовал в благодарности: через минуту к столику поднесли чай в тоненьких, тонкостенных стаканчиках.
— Чечня сильно изменилась за время твоего отсутствия.
— Да я знаю, — с досадой, что вынужден отказывать человеку, которому обязан, ответил капитан. — Грозный-сити, лимузины, бразильцы играют на стадионе, Ван Дамм на дне рождения у Кадырова. Трудно поверить, что одиннадцать лет назад вместо этого был только битый кирпич.
— Я о другой Чечне… — и Зубов посмотрел на Стольникова.
— Я пытаюсь о ней забыть.
— Нельзя забыть то, что стало частью тебя.
Саша не стал возражать.
— Тебе интересно, что сейчас там, что связывается лабиринтом с этим миром? — Зубов прищурился. — Больше нет ни завода по переработке керия, ни крепости со средневековыми жителями.
— Понятно, — усмехнулся Стольников. — Все необыкновенное, что оказывается в руках Российского правительства, сразу утрачивает свою необыкновенность. И что там теперь? Пустырь?
— Нет, тюрьма.
Стольников расхохотался. Теперь в голос. На лице генерала не дрогнул ни один мускул.
— Господи, — заговорил Саша, — есть что-то, что Кремль не способен превратить в тюрьму?!
Зубов бросил на стол десять долларов и поднялся:
— Прости, что побеспокоил. Я ошибся.
Подумав, Стольников догнал его у входа.
— Я совсем одичал в этой жизни. Нервы ни к черту.
— Если ты хочешь помочь мне, то нервы тебе придется лечить.
Они вернулись за столик, турок принес рахат-лукум. Саша подумал, способны ли русские аптекари на это в качестве благодарности за покупку пары шприцев и решил, что нервы у него действительно ни к черту, если он об этом думает.
— В Чечне, в которой ты однажды побывал, в Другой Чечне, построена тюрьма. Она действует уже три года. Там отбывают наказание те, для которых смертная казнь — смягчение режима.
На лице капитана появилось выражение, которое заставило Зубова излагать более понятно.
— «Черный лебедь» и ей подобные тюрьмы для пожизненного лишения свободы для простых людей являются конечной точкой жесткости, которое способно проявить государство после моратория на смертную казнь, — сказал он, вынув сигареты и со вздохом снова убрав. — Если ты смотришь телевизор, то знаешь, что каждый день на Кавказе, то в Ингушетии, то в Дагестане, ликвидируют банды. Три, пять человек…
— Простите, я не понимаю, какое отношение к этому имеет ваша дочь.
— Ты совсем разучился слушать, — заметил Зубов.
— Слушать я еще не совсем разучился, товарищ генерал. Я совсем разучился разговаривать.
— Научишься.
— Если захочу помочь вам?
— Точно.
— И что с теми боевиками?
— На самом деле погибают при ликвидации не все. Из пяти — два, из трех — один. Остальные оказываются в этой самой тюрьме. «Черный лебедь» — официальное заведение, там по душам с бандитом не поговоришь… Правозащитные организации, адвокаты, родственники…
— Пока не догоняю.
— Тебе придется это сделать…
— …если я хочу вам помочь.
— Верно. Что может быть лучше, чем спрятать место заключения убийц, насильников и тому подобных зверей и работать с ними подальше от глаз людских? Как-то нужно получать информацию, верно? Пытались в колониях особого режима, но едва не получилось как на Гуантанамо. Просочилась информация о допросах с пристрастием, едва удалось замять скандал… И вдруг кто-то вспомнил о Другой Чечне.
Саше очень хотелось курить. Все, что говорил Зубов, он понимал, но относился к этому с осторожностью. С одной стороны, было непонятно, как боевой генерал стал тюремщиком, с другой стороны, Стольников многое упустил в этой жизни, скрываясь и избегая лишней информации. Быть может, спустя одиннадцать лет это и есть единственный способ борьбы с терроризмом?..
— С керием было покончено, — продолжал Зубов. — Образец, что ты мне передал, находится в надежном месте. Это так, гарантии моего будущего спокойствия. Не хочется на закате лет умирать от отравления или еще какой-нибудь нелепой шутки ФСБ. Керий есть теперь и у правительства, но его до поры никто и никогда не применит. Он способен изменить мир до неузнаваемости, а это не входит в интересы России. Однако такая территория пустовать не может. И тогда было принято решение обустроить там место содержания для особо опасных преступников, как место работы с ними. Строго говоря, это просто серпентарий. Гадов различных пород изолировали от окружающей среды, изучают, дезактивируют, изучают собранный у них яд… Я пока понятно объясняю?
— Пока — да.
— До некоторых пор информация о «Мираже», как называется ныне тюрьма в Другой Чечне, была абсолютно секретна. Больше нет пещерки, через которую проникают в тоннель. Теперь на ее месте стоит здание за высокими стенами, и попасть туда не в состоянии сам Кадыров. Ходят слухи, что это здание — атомная электростанция. Мы их не опровергаем. Фактически же на поверхности торчит дом, внутри которого химическая лаборатория. Эту информацию мы тоже не опровергаем, давая простор публике для фантазий.