– Мой муж их коллекционирует, – продолжает женщина. – Эта сделана в начале девятнадцатого века.
Я предпочла бы пакет бубликов. Или латте.
– Спасибо.
– Она довольно ценная. Сколько стоит, не знаю, на это авторская вещь, с подписью. – Перевернув фигурку, я вижу на дне фамилию мастера, написанную японскими иероглифами. – Продай, если хочешь. Или сохрани. Поставишь в своем новом доме, когда встанешь на ноги.
И сколько же такая может стоить? Спрашивать неудобно. Но если мне предложат за нее хотя бы сто баксов, продам не раздумывая. Ценю чувства незнакомки, но деньги для меня сейчас важнее, чем безделушка.
– И еще… – женщина снова запускает руку в рюкзак и вынимает бумажный пакет, – …завтрак.
Это уже существеннее. Еда. Да еще бесплатная. У меня урчит в животе.
– Поедим на берегу? На восход посмотрим? – Не дожидаясь моего ответа, она идет к тропе. Бросает через плечо: – За машину не бойся. Я каждое утро здесь бегаю и ни разу никого не видела.
Я следую за ней к океану.
Мы устраиваемся на обесцвеченной серой коряге, которую некогда вынесло на берег волнами, и женщина раскрывает бумажную упаковку.
– Я – Хейзел, – представляется она, передавая мне булочку с кунжутом. – Сама испекла пару дней назад. Ничего свежего приготовить не могла. Бенджамин бы заметил.
Бенджамин. Ее муж. Садист.
– Так что с тобой случилось? – любопытствует она, кладя мне на колени блестящее красное яблоко. – Почему ты живешь в машине?
Рассказать ей, что я была преуспевающим ресторатором? Что наконец-то осуществила свою мечту незадолго до того, как разразилась эпидемия ковида? Что сделала все возможное и невозможное – законное, незаконное, аморальное, – дабы удержать свой бизнес на плаву? Нет, не могу.
– Пандемия, – бормочу я, откусывая булочку – воздушную, мягкую, с начинкой из арахисового масла и меда. Это вкус моего детства, и у меня сдавливает горло от тоски по более беспечным временам.
– Да, многие пострадали, – признает она, устремив взгляд на горизонт. – А Бенджамин, наоборот, еще больше разбогател.
– А с тобой что случилось? – спрашиваю я. – Чем ты занимаешься?
– Делаю то, что мне велят, – пожимает плечами она, поворачиваясь ко мне.
– Бенджамин?
Она снова отводит глаза, смотрит на океан.
– Да.
– Но у тебя же наверняка есть своя собственная жизнь.
– Как тебя зовут? – отвечает она вопросом на вопрос.
Я почему-то медлю с ответом, подумывая о том, чтобы назваться не своим именем, но в конце концов говорю правду:
– Ли.
– Так вот, Ли, мой брак исключает всякую возможность иметь свою собственную жизнь.
– Не понимаю.
Хейзел смотрит на часы «Эппл».
– Черт. – Она вскакивает на ноги. – К половине седьмого мне нужно быть дома.
– Почему?
– Иначе буду наказана.
– Хейзел, в нормальном браке так не бывает. Это скорее отношения между хозяином и рабыней.
– Так и есть.
Она уже карабкается по камням к тропинке, и я не успеваю спросить, всерьез ли она.
Глава 8
На следующий день – зарплата. А у меня выходной, но я с утра еду в кафе, чтобы получить заработанные деньги. Я надеялась, что Хейзел опять придет, принесет мне на завтрак что-нибудь, тайком прихваченное из дома, и мы немного поболтаем. Но она не пришла. Может быть, Бенджамин разрешает ей совершать пробежки не каждое утро? Или она решила, что одно бесплатное угощение и японская фигурка – достаточная благодарность за спасение ее жизни.
Рэнди по прилавку придвигает ко мне конверт с деньгами, на вид – совсем легкий. В кафе я работаю нелегально, и он вправе платить мне столько, сколько пожелает. Правда, относительно жалования договоренность между нами есть, так что этого вполне должно хватить на замену стекла в машине, и еще останется. Меня ждут в автомастерской, расположенной в нескольких милях от кафе «У дядюшки Джека». Мастер, говоривший со мной по телефону, обещал заменить стекло в тот же день, но предупредил, что за срочность возьмет дороже. За починку машины я готова отдать все свои сбережения. По ночам слишком холодно, чтобы спать практически на улице, к тому же это небезопасно. Идти в меблированные комнаты я боюсь, ведь там за стенкой может оказаться отсидевший в тюрьме преступник, торговец наркотиками, а то и кто-нибудь похуже. А ночевать в приюте мне пока гордость не позволяет.
В автомастерской я – первый клиент. В конторе сидят четверо механиков в рабочих комбинезонах, потягивают кофе, треплются о том о сем.
– Я вам звонила, – говорю я, входя в помещение. – Мне нужно заменить стекло в машине. Сегодня. – Я протягиваю ключи, которые у меня забирает немолодой мужчина с седыми волосами, завязанными в жидкий конский хвостик.
– Можно и сегодня, но это будет недешево.
– Знаю.
Он окидывает меня взглядом водянистых глаз, скептически вскидывает брови.
– Деньги-то у вас есть?
Я знаю, что похожа на нищенку: нездоровая бледность, непричесанные волосы, мятая одежда. С течением времени я утратила облик компетентной, энергичной, уверенной в себе женщины. Теперь все во мне говорит о том, что я слаба, сломлена, на мели.
– Есть, – резко отвечаю я.
Он ставит на стол чашку с кофе.
– Хорошо. Заберете машину в конце рабочего дня.
– Я подожду здесь.
– Ладно. – Он кивает в сторону кофейника, рядом с которым стоят стопка бумажных стаканчиков и банка с сухими сливками. – Для клиентов кофе бесплатный.
Механики неохотно разбредаются по рабочим местам. Мое присутствие им мешает. Я наливаю себе стаканчик, добавляю сухие сливки и размешиваю их палочкой. Кофе на вкус отвратительный, но приступы голода притупляет. В выходные в кафе меня бесплатно не кормят, так что приходится искать способы питаться подешевле. Во всяком случае, в комнате ожидания тепло и безопасно, никто меня не прогонит. Я же клиент. Мне можно сидеть здесь целый день.
После третьего стаканчика кофе я чувствую, что мне становится нехорошо. Горло щекочет, и я списываю это на счет мерзкого напитка. Но когда меня начинает знобить и появляется ломота в костях, я понимаю, что заболела. Должно быть, это простуда, а может, и грипп. Неудивительно, что я подцепила какой-то вирус. Я недоедаю, изнурена, к тому же, спасая Хейзел, сильно замерзла. Но болеть мне нельзя. Выживать и так непросто, даже будучи здоровой.
Мне бы выпить куриного бульона и чаю, принять лекарство от простуды. Поспать часов двенадцать в удобном положении. Но в автосервисе нет ни бульона, ни чая, ни лекарств, да и спать здесь нельзя. Я должна сидеть и быть начеку. Это коммерческое предприятие. Я обхватываю себя руками, прижимая свитер к телу. На минуту закрываю глаза, жалея себя. Вселенная наказывает меня за мои грехи. Я заслужила эти страдания.
Через какое-то время в конторе появляется один из механиков, за ним идет клиент. Они подходят к рабочему столу, начинают обсуждать стоимость замены треснувшего лобового стекла. Я опускаю глаза, неотрывно смотрю на остывший кофе. Мужчины как будто меня не замечают, хотя меня бьет мелкая дрожь. Я еще крепче обнимаю себя, потираю предплечья. Здесь включен кондиционер? Почему мне так холодно?
Механик удаляется в мастерскую, клиент идет к выходу. Когда проходит мимо меня, я бросаю на него мимолетный взгляд. Он среднего роста, но со спортивной фигурой; одет в потертые джинсы и тонкую футболку, подчеркивающую мускулистость его тела. Жилистые руки украшают татуировки. Одна из них – череп – явно сделана не в тату-салоне. Он примерно моего возраста, может, немного моложе. В былые времена я, возможно, улыбнулась бы такому парню, даже пококетничала бы с ним. Но, когда он бросает в мою сторону ответный взгляд, я опускаю глаза, смущенно меняю позу. Выгляжу я, должно быть, так же ужасно, как чувствую себя, а то и похуже.
Мужчина уходит. Оставшись одна, я подтягиваю к груди колени, кладу на них голову. Все тело пульсирует, в носовых пазухах нарастает давление. Я не ела со вчерашнего вечера, но аппетита нет. Однако подкрепиться бы не мешало. Тогда, возможно, меня бы не так сильно мучили тошнота и головокружение.
Входная дверь открывается. Я резко поднимаю голову. Это он, тот самый клиент, который только что ушел. Он вернулся и смотрит прямо на меня, озабоченно сдвинув брови. Его губы – угрюмая складка. Он протягивает мне руку. В ней – апельсин.
Наши взгляды встречаются. В его глазах не жалость и сочувствие – просто человеческая порядочность. Я невольно обращаю внимание на их цвет: они светло-коричневые, с зелено-золотистыми крапинками. Я принимаю его дар. Это всего лишь апельсин, но у меня от волнения ком встает в горле.
– Спасибо.
Он едва заметно кивает и уходит.
Апельсин не очень вкусный, немного волокнистый, но я с жадностью поглощаю его. По рукам течет сок, от которого щиплет царапины на запястье. Я почти физически ощущаю, как по телу разливается витамин C, и надеюсь на чудесное выздоровление. Доев апельсин, я нахожу туалет («Только для персонала») и быстро туда захожу. Из зеркала со сколами по краям на меня смотрит затравленная женщина. Я открываю кран, жду, пока струя потеплеет, потом мою липкие руки и нижнюю часть лица. Между зубами застряла мякоть апельсина, но зубная щетка осталась в машине. Я немного поправляю волосы, стараюсь их пригладить, – бесполезно. Отказавшись от этой затеи, возвращаюсь в комнату ожидания.
К тому времени, когда в контору приходит механик с «конским хвостиком», я чувствую себя совсем слабой, больной, меня знобит. Кажется, горло сейчас совсем сомкнется, нос заложен.
– Стекло вставил, – сообщает механик, бросая ключи на рабочий стол.
– Отлично. – Я иду к нему, чувствуя, что пол под ногами качается. К счастью, мне удается добраться до стола без приключений.
– Вам нехорошо? – Но он не обо мне беспокоится. Боится за свой бизнес: если женщина упадет здесь в обморок, это может отпугнуть клиентов.
– Да нет. Все нормально.