— Беда, и только! — сокрушался он. — У всех физоргов сто процентов, а у меня одного девяносто шесть с дробью. Надо же такое несчастье — Надеждин в группе! Все показатели массовости портит. Один — а в нем три и восемьдесят пять сотых процента. Три целых! Восемьдесят пять сотых!
И вот настало утро кросса. Над городом, окутанным туманной пеленой, вставало оранжевое зимнее солнце. На свежем, чистом снегу красиво и четко печатались следы. Накатанные машинами ледяные полосы отражали радужных зайчиков.
Сокольники были в сильном возбуждении. Сверкающие автобусы, поезда метро и пестреющие трамваи выбрасывали все новые и новые группы участников. Шумные потоки разливались ручейками по снежным дорожкам парка. По наполовину занесенным снегом открытым летним павильонам. Цветной змейкой рассыпались они вокруг стартовой поляны. Кто уселся прямо на снег под запорошенную ель, накапливая силы, кто в десятый раз подтягивал крепление; «разминающиеся» мелькали между стволами, как разноцветные флажки. Вокруг бегали физорги с блокнотами. Выкликая фамилии. И вдруг:
— Ребята. Вот видение-то!
— Надеждин, собственной персоной! Давно ли в болельщиках?
— Игорь, ты кому лыжи несешь?
Игорь в сторонке сумрачно развязывал лыжи. К нему подошел Журавлев:
— Надеждин, вот тебе секундомер. Пойдешь с дядей Надей на дистанцию. Он тебе объяснит, где стоять и как своим давать время.
— Номер! — жестко сказал Игорь.
— Не нужно номера. Ты с дядей Надей будешь.
— Номер мне! — закричал Игорь. — Номер участника.
— Брось людей смешить! Завязнешь в сугробе — кому искать?
Но Игорь с неожиданной ловкостью схватил Журавлева за куртку и вырвал из его рук номер.
— И откуда берется? — бормотал вслед физорг. — Удивить он хочет кого, что ли? Думает, так просто, лыжный кросс… Ладно, мне безразлично. Во всяком случае, у меня сто процентов, остальное меня не касается.
— На старт! На ста-арт! — зазвенело по лесу.
Очередные четыре сотни лыжников выстроились по опушке большой поляны — цветная живая цепочка. Шапочки красные, желтые, белые, синие, зеленые, пестрые, шерстяные и матерчатые. Светлые и темные непокрытые головы с разноцветными наушниками. Свитеры и лыжные куртки; черные шерстяные майки заядлых гонщиков с круглыми вырезами у шей. Ботинки всех размеров, образцов и фасонов: тупорылые «американцы» с блестящими плоскими застежками; элегантные «скандинавы» с острыми носами — потомки финских пьекс; старомодные ботинки с загнутыми носами; наконец, практичные русские: ни тупые, ни острые, ни загнутые, ни опущенные — такие, как надо.
Бледный Игорь стоял во второй шеренге рядом с черноглазым бакинцем Гулиевым. Южанин, впервые в Москве увидевший лыжи, очень волновался, как бы не остаться последним, но, увидев рядом с собой Игоря в длинном, неудобном пиджаке, Гулиев понял, что избежал позора, и довольно улыбнулся.
— Держись за меня, друг, — сказал он Игорю. — Не пропадем!
4
Раздалась протяжная команда: «Приготовиться!..» Шеренги замерли и насторожились. «Внимание!» Палки чуть приподнялись, тела вытянулись вперед, готовясь к броску.
«Марш!» — хлыстом ударила команда. Разом упали стартовые флаги, судьи нажали головки секундомеров, и, точно стрелы, слетевшие с тетивы, рванулись лыжники вперед. Взлетела и осела снежная пыль, пестрый клин лыжников стал втягиваться в лес, и тогда все увидели Игоря, который запутался в лыжах и барахтался в снегу на старте.
Подхваченный общим порывом, он слишком сильно двинул лыжи, не удержался и упал навзничь, больно стукнувшись головой. Мучительный стыд залил краской его лицо. С трудом поднявшись, он двинулся через поляну, осторожно, еле двигая ногами, залепленный снегом и преследуемый насмешками. На старте оставались большей частью женщины, и, конечно, Валя среди них. Она все видела, она смеялась вместе со всеми, и в то же время ей обидно было за него.
— Отряхнись, «чемпион»! Отряхнись! — звенели девичьи голоса.
Уже никого не оставалось на поляне, даже маленький Гулиев исчез за деревьями, а Игорь все полз, не отрывая лыж от снега, судорожно цепляясь за палки, больше всего боясь снова упасть у всех на виду. «Почему все могут? — думал он. — Ведь это же примитивная ходьба. Как это там на плакате? Правая нога, левая рука. Левая нога, правая рука…»
Глядя Игорю вслед, Валя даже пожалела о своем вчерашнем совете. Зачем она уговаривала Игоря притти на кросс! Ему бы надо было тренироваться в сторонке, одному, понемногу увеличивать дистанцию. А все-таки он послушался ее. Никого не слушал, а ее — с первого слова. Это было приятно.
Наконец Игорь добрался до края поляны. Серый пиджак его слился со стволами.
Маленький Гулиев, упорно двигая ногами, семенил в хвосте колонны. Впереди был пологий спуск к реке, и разноцветные фигурки лыжников, приседая и отталкиваясь палками, проворно скользили вниз. Гулиев не терял бодрости. Надеждина он уже обогнал. Если бы не лыжи, он обогнал бы и очень многих. Какой смешной спорт придумали северяне — ходить по снегу, да еще волочить ногами деревянные палки! Жалко, что нельзя бросить лыжи и пуститься бежать по твердому насту лыжни. Но, во всяком случае, Гулиев надеялся: на второй половине пути, когда одного умения не хватит, лыжники начнут выдыхаться и он, Гулиев, возьмет свое. Силой возьмет, выносливостью, неослабным темпом. Раз-два, раз-два!
И вдруг сзади:
— Лыжню дай! Лыжню!
Гулиев и не подумал дать дорогу.
«Если ты ловкий такой, — решил он, — сам и сворачивай!»
Удар! Чья-то лыжа пролезает между ног Гулиева. Гулиев стремительно и неотвратимо начинает скользить под гору, цепляя палками за кусты. Лыжи несутся сами собой, ноги разъезжаются. Каскад снега — и Гулиев в глубоком сугробе.
И вдруг мимо него проносится… Кто же это? Надеждин! Он так же нелепо качается, как и Гулиев; зачем-то работает ногами на спуске. Но вот он скрывается за бугром, вот показывается внизу. Падает, вскакивает, бежит по реке — совсем маленький, совсем далеко…
Гулиев с тоской поглядел ему вслед, прикинул расстояние и, насупившись, стал расстегивать крепления. А Игорь уже догонял предпоследнего, заправски крича профессиональное:
— Лыжню дай! Лыжню!
5
Коля Казаков был доволен собой. Он шел как опытный лыжник. Не вел, не рвался вначале, а взял сразу тот темп, которым мог пройти всю дистанцию. И когда неопытные лидеры истощили силы в борьбе друг с другом, он, чуть сменив ход, начал медленно, настойчиво выдвигаться вперед. Те, кто были перед ним, теряли время, уступая ему лыжню. Коля уверенно вышел вперед и почти без сопротивления обошел ближайших соперников.
Теперь оставалось показать хорошее время, и на последних километрах Казаков прибавил темп. Он шел размашистым, широким шагом, далеко выкидывая палки, сам чувствуя, что идет хорошо.
Укатанные полосы настовой лыжни так и бежали из-под его ног, ровные кружочки от палок по бокам сливались в одну сплошную полоску.
Жаль только, он ничуть не устал к концу дистанции. Слишком много оставалось неистраченных сил. Может, напрасно пошел он со своим институтом — лучше бы с мастерами, чтобы было за кем тянуться. А здесь идешь чересчур уверенный в первом месте, и это расхолаживает.
— Лыжню дай! — донеслось сзади.
Казаков удивился. Кто бы это мог быть? Откуда? Нет, он не намерен давать лыжню. У него хватит сил побороться.
— Лыжню! — голос звучал заметно ближе.
Казаков оглянулся.
За ним был Игорь, бледный, с заиндевевшими бровями и ресницами. Он весь был в снегу; на растрепанных волосах — снег; низы штанин тащили на себе куски плотного снега. Но он настойчиво требовал дорогу.
Ну нет! Коле было не до шуток. Кросс — дело серьезное, и лыжня не для катающихся. Он пригнулся, рванулся в бешеном спурте, каким идут только на финише. Сотня метров, другая… Теперь этот смешной Надеждин должен быть позади.
— Лыжню! — срывающийся голос Игоря прозвучал совсем рядом.
Дисциплина спортсмена заставила Колю отпрыгнуть в сторону, и Игорь промчался мимо, пахнув холодным ветром.
Он шел каким-то нелепым, не спортивным стилем, короткими и быстрыми шагами, и руки у него работали не в лад, тыча палки куда попало; но была в его шагах какая-то неутомимая сила, ноги сменяли одна другую в безостановочном темпе, и этот темп был сильнее, гораздо сильнее, чем у Коли Казакова.
Обойдя Колю, Игорь оглянулся, потерял равновесие, смешно запрокинулся и оказался в канаве. Коля довольно улыбнулся и одним движением миновал Игоря, распутывавшего ноги.
Игорь опять увидел черную цифру «12» на Колиной спине и кинулся за ней вдогонку. Он не стал стряхивать снег. Снег был у него в рукавицах, в карманах, в ноздрях, во рту, лез в брюки и за спину. Холодные струйки текли по шее. Где-то на сучке повисла кепка. Он ни на что не обращал внимания, он видел цифру «12» и требовал лыжню.
Казаков ничего не понимал. Он еще прибавил шагу и сбился с темпа, ход его потерял эластичность, дыхание становилось неровным. Это было страшно… Каким образом Надеждин, беспомощный новичок, мелкота, обходит его? Казаков не уступал лыжню. Должен же был этот Надеждин задохнуться наконец!
И тогда, свернув с пути, Игорь обошел его сбоку, обошел легко, без напряжения, как будто бы Коля стоял на месте. Казаков сам увидел спину с номером, и хотя он выжимал из себя все силы, номер становился все меньше и меньше.
Но Казаков не сдался. «Посмотрим, — подумал он, — что ты на оврагах делать будешь!»
6
Оркестр, собравшись под натянутым между деревьями огромным плакатом с надписью «Финиш», ожидал появления победителя. Судьи держали в руках секундомеры, капельмейстер поднял палочку. И вот в глубине широкой садовой аллеи, усаженной по бокам аккуратными липами, показался первый лыжник. Блеснула медь труб. Оркестр грянул туш. Ряды зрителей заволновались, зааплодировали, зашумели.
— Великолепное время! — сказали судьи. — Кто это?