Раньше, когда я работал помощником Петера, в это время в моем кабинете уже вовсю толпился народ. Я чувствовал себя отлично — мы обсуждали планы на будущее, говорили о картинах, ценах, рекламе. Комната казалась синей от клубов дыма. Мы спорили, критиковали друг друга, порой ругались, но во всем этом присутствовал дух товарищества, которого теперь, без всяких сомнений, я буду лишен.
Что когда-то давно сказал Петер? «Когда ты босс, Джонни, ты сам по себе. У тебя нет друзей, одни враги. Если к тебе хорошо относятся, ты становишься подозрительным. Тебе кажется, что всем от тебя что-то нужно. Ты слушаешь их, пытаешься успокоиться, но тебе никогда не удается это. Они никогда не забудут, что ты босс, что твои решения и слова могут в корне поменять их жизни. Быть боссом — значит быть одиноким, Джонни».
Тогда я смеялся над его словами, но сейчас, кажется, до меня дошел их смысл. Я попытался отогнать грустные мысли. В конце концов не так уж я и дорожу этим местом. Однако, когда взял первое письмо, мелькнула мысль: а может, я стараюсь обмануть себя, может, я добивался поста президента «Магнум Пикчерс»? Через секунду я взял себя в руки и принялся читать письмо.
В нем, как и в остальных письмах и телеграммах, меня поздравляли большие и маленькие режиссеры и продюсеры. Все желали удачи и успехов. Интересная деталь, присущая, наверное, только кинобизнесу. Независимо от того, пользуешься ты любовью или нет, тебя все равно поздравляют. Чем-то похоже на большую семью, где в ожидании успехов или неудач все внимательно следят друг за другом. По количеству неделовой почты всегда можно сказать, что о тебе думают.
Когда Джейн внесла огромный букет цветов, я уже заканчивал просматривать почту.
— От кого это?
Она молча поставила их в вазу на кофейном столике и бросила мне на стол маленький белый конверт. По ее поведению я понял, от кого цветы, еще до того, как увидел на конверте инициалы: «Д. У.» Внутри лежала маленькая белая карточка со знакомыми каракулями: «Успех способствует успеху, Джонни. Судя по всему, я в тебе ошиблась. Далси».
Я выбросил карточку в корзину для мусора и закурил.
Далси. Далси была стервой, но я женился на ней, потому что был без ума от нее. Она так смотрела на вас, словно вы самый замечательный парень на свете. Эта история лишний раз показывает, как сильно можно ошибаться. Когда я обнаружил, что свалял дурака, мы сразу развелись.
— Кто-нибудь звонил, Джейни?
Ее лицо просветлело.
— Перед самым твоим приходом звонил Джордж Паппас. Он просил тебя позвонить, когда будет время.
— О’кей, соедини меня с ним.
Секретарша вышла. Я давно знал Джорджа Паппаса, президента «Борден Пикчерс». Он оказался единственным человеком, который согласился купить маленький синематограф Петера, когда тот решил начать снимать картины.
Через несколько минут зазвонил телефон, и Джейн сообщила:
— Я соединилась с мистером Паппасом.
— Ну что же, давай его.
Послышался щелчок, затем раздался голос Джорджа:
— Привет, Джонни. — Он всегда произносил «д» мягко и как-то невнятно.
— Джордж, как ты там поживаешь?
— Хорошо, Джонни. Как ты?
— Грех жаловаться.
— Может, пообедаем вместе? — спросил Паппас.
— Слава Богу, хоть кто-то подумал об обеде. Я уже начал бояться, что придется есть в одиночестве.
— Куда пойдем?
У меня возникла идея.
— Джордж, приезжай ко мне. Я хочу показать тебе мой новый кабинет.
— Неужели он такой красивый, Джонни? — мягко рассмеялся Джордж.
— Красивый — не то слово. Он похож на гостиную французского борделя высшего класса. Приезжай. Мне хочется узнать твое мнение.
— Приеду в час, Джонни.
Мы попрощались.
Я попросил Джейн вызвать начальников отделов. Пришло время, чтобы они увидели своего нового босса.
Совещание затянулось почти до часа. Все поздравляли меня и желали счастья. Я сообщил, что дела у компании идут неважно и что нам нужно что-то придумать, иначе все мы рискуем скоро потерять работу. Такие слова звучали довольно смешно в кабинете, на один ремонт которого ушло пятнадцать тысяч, но очевидно никто, кроме меня, об этом не подумал. Моя речь произвела впечатление. Я попросил к концу недели от каждого отдела предложения по экономии. Необходимо избавиться от лишних людей и работать эффективнее, если мы хотим пережить этот экономический кризис. Затем я отпустил всех на обед. Начальники отделов, улыбаясь, вышли, но я видел, что едва ли у кого-нибудь из них будет аппетит.
Когда дверь закрылась, я подошел к камину и безуспешно принялся искать кнопку. Пришлось позвать на помощь Джейн.
— Никак не могу отыскать эти чертовы кнопки, — пожаловался я секретарше.
— Я тебе их покажу.
Она вновь нажала кнопку около камина. Когда появился бар, я попросил ее смешать коктейль, а сам отправился было в туалет. Но у двери кабинета Джейн меня остановила.
— Не забывай, у тебя собственный туалет. — Она нажала кнопку, и дверь в ванную открылась.
Когда я вышел из ванной, Джордж уже бродил по кабинету со стаканом в руке. Мы обменялись крепким рукопожатием.
— Ну, Джордж, что скажешь? — полюбопытствовал я.
Он медленно улыбнулся, затем поставил пустой стакан в бар и сказал:
— Несколько фотографий голых женщин, и, по-моему, ты будешь прав.
Я допил коктейль, и мы отправились обедать. Мне не хотелось идти в «Шор», потому что там всегда много народу, а Джордж не хотел в «Рейнбоу-Рум» из-за того, что ресторан находился под крышей небоскреба. Поэтому мы сошлись на «Английском гриле», окна которого выходили на пруд. Погода стояла достаточно холодная, чтобы держался лед. Мы уселись у окна и несколько минут разглядывали любителей катания на коньках.
Я заказал бараньи отбивные, Джордж Паппас объяснил, что сидит на диете, и заказал салат. Некоторое время мы продолжали глазеть в окно. Наконец он вздохнул.
— Как хочется опять стать молодым.
— Угу, — согласился я.
— О, извини, Джонни, я и забыл. — Он внимательно посмотрел на меня.
— Ничего, Джордж, — улыбнулся я. — Я сейчас редко об этом вспоминаю. Ты сказал правду, так что нечего извиняться.
Паппас не ответил, но я знал, что он имеет в виду мою правую ногу, которую ампутировали во время войны. Сейчас я ходил с самым современным протезом, и незнакомые люди даже представить себе не могли, что у меня нет ноги.
Я вспомнил, как Петер пришел навестить меня в госпитале на Стейтн Айленд. Я тогда злился на весь свет и остаток жизни намеревался провести на больничной койке.
«Итак, ты потерял ногу, Джонни, — сказал Петер, — но голова же у тебя по-прежнему на плечах. Люди живут не тем, чем они ходят, а тем, что у них находится между ушами. Так что не будь дураком, Джонни, и возвращайся на работу. Вот увидишь — мигом обо всем забудешь».
Я вернулся к работе, и Петер оказался прав. Я быстро забыл об увечье и не вспоминал о ноге до той ночи, когда Далси обозвала меня калекой. Но так как она была стервой, я быстро забыл и ее слова.
Официант принес еду, и мы принялись обедать.
— Джордж, я рад, что ты позвонил. Я уже собирался звонить сам.
— Что-нибудь случилось? — полюбопытствовал Паппас.
— Ты же знаешь положение вещей. Меня сделали президентом только потому, что Ронсен надеется, будто я помогу ему выпутаться.
— Ну и как ты?
— Да что-то не очень, — честно признался я, — но ты же сам знаешь, как это бывает: когда тридцать лет что-нибудь строишь, не хочется, чтобы это рассыпалось, как карточный домик. К тому же это не такая уж и плохая работа.
— Неужели тебе так необходима работа? — улыбнулся Джордж.
Я усмехнулся. Работа мне как раз не так уж и нужна — как-никак я сто́ю четверть миллиона.
— Не в этом смысле. Просто я еще слишком молод, чтобы бездельничать.
Джордж Паппас проглотил ложку салата и спросил:
— И что ты от меня хочешь?
— Чтобы ты взял «ужасную десятку».
На его лице не дрогнул ни один мускул, хотя я только что попросил его взять то, что у нас называли десятью самыми худшими картинами.
— Ты хочешь, чтобы мои кинотеатры вылетели в трубу, Джонни? — тихо поинтересовался он.
— Они не настолько плохи, Джордж. Я хочу сделать тебе выгодное предложение. Делай с ними, что хочешь. Заплати только по пятьсот долларов за показ в пятистах кинотеатрах, а в остальных можешь крутить бесплатно.
Джордж Паппас молчал.
Я доел отбивные, откинулся на спинку стула и закурил. Предложение действительно казалось очень заманчивым. Принимая во внимание, что Паппас владел девятьюстами кинотеатрами, это значило, что в четырехстах он может крутить фильмы бесплатно.
— Они не такие уж и плохие, как пишут газеты, — заметил я. — Я их просмотрел, и можешь мне поверить — приходилось видеть и хуже.
— Можешь не расхваливать их, Джонни, — тихо ответил Паппас. — Я покупаю.
— Но это еще не все, Джордж. Деньги нам нужны немедленно.
Некоторое время он колебался, затем ответил:
— О’кей, Джонни, для тебя я сделаю и это.
— Спасибо, Джордж. Это очень большая помощь.
Официант убрал со стола. Я заказал кофе с яблочным пирогом, а Джордж — один черный кофе.
За десертом он поинтересовался, давно ли я говорил с Петером. Прожевав пирог, я ответил:
— Нет. Я не разговаривал с ним почти шесть месяцев.
— Почему бы тебе не позвонить ему, Джонни? По-моему, он обрадуется твоему звонку.
— Он сам может мне позвонить, — кратко ответил я.
— Все еще злишься, Джонни, да?
— Да нет, просто противно. Он считает меня антисемитом.
— Ты же знаешь, что он не верит в это.
— Откуда, черт побери, я могу знать, во что он верит! Он вышвырнул меня из своего дома, когда я посоветовал ему продать все, что у него есть. Он обвинил меня в шпионстве. Он кричал, что мы с Ронсеном стараемся уничтожить его. Он обвинил меня во всех смертных грехах. Он считает, что я обязан был вовремя остановить его. О нет, Джордж, я долго терпел, но мое терпение лопнуло.