Видок у меня, конечно, не особо эстетично-эротичный. Да чего уж там — просто вылитая сивка в человеческом обличии. Та самая, которую укатали крутые горки.
Я молниеносно приняла душ, горячий, почти кипяток, чтобы бледная кожа порозовела. Потом высушила феном волосы. Они, сволочи, как обычно, стали виться и пушиться.
Вообще-то, волосы у меня красивые — все так говорят, а кое-кто даже завидует. Волнистые от природы и… ну не то чтобы рыжие, нет, но такого, близкого к медному оттенка.
Однако красивые-то они красивые, только если их с умом уложить. Без укладки на голове у меня вакханалия. А на укладку времени нет. Поэтому я стянула непослушную копну в обычный хвост.
Хвост, подозреваю, там тоже метлой, но я придумала, что просто не буду ни к кому поворачиваться спиной.
Поразмыслив, подкрашивать глаза или нет, решила, что не буду.
Глаза — мой главный козырь. То есть единственный. Потому что волосы, чтобы стали козырем, требуют основательной возни, а вот глаза ничего не требуют. Они у меня большие и слегка раскосые — привет от прапрабабушки-кореянки. Притом необычного сине-зелёного цвета. Некоторые даже думают, что это цветные линзы. А когда узнают, что это моё естественное богатство, очень удивляются.
Но на этом природа решила, что всё, хватит с меня красоты, и остальное в моей внешности, скажем так, далеко от совершенства. Рот у меня довольно крупный. Нос тоже не самый изящный, мог бы быть поуже и покороче. Брови слишком светлые, а на солнце так вообще выгорают, и лицо кажется безбровым. С ресницами — та же история. Но тут хотя бы поправимо. Можно растушевать тёмно-коричневые тени, мазнуть тушью — и пожалуйста. Что я и сделала.
В дверь нетерпеливо постучали. Зеркало задрожало вместе с моим отражением.
— Эля, ты скоро? — жалобно спросила Надюша. — Ты там уже двадцать минут сидишь.
— Одну минуту! — отозвалась я.
И правда, хватит созерцать себя ненаглядную. Всё равно краше не стану. Хотя так хочется! Так хочется понравиться Косте! Это первый и, может, единственный мой шанс познакомиться с ним поближе.
Я пулей натянула бельё, капронки, платье, улыбку и гордо вышла, уступая место Надюше.
Из комнаты доносились голоса наперебой, смех и музыка. Гордая поступь как-то сдулась, улыбка тоже. Вдохнув побольше воздуха, я прошествовала к столу походкой куклы-марионетки. Не то чтобы я по жизни страдала от излишней застенчивости, но иногда, вот как сейчас, накатывало. Аж руки-ноги деревенели.
Я присела на свободную табуретку на угол, украдкой подметив, что Костя вольготно развалился на диване между Савичевой и Крюковой. И вовсю уже с ними перетирает какие-то увлекательные темы. Но не успела я заревновать, как Ирка, ненормальная, возопила:
— О! Эльчик пришла наконец. Штрафную Эльчику!
Я сделала ей страшные глаза, мысленно приказывая немедленно заткнуться, но Ирка не унималась.
— Антоша, налей Эльке штрафную! Эльчик, а с тебя тост!
Час от часу не легче!
И Антон, конечно, постарался — налил до краёв.
Впрочем, такие «штрафные» он наливал всем.
Я выдавила из себя дежурное «желаю счастья, здоровья, удачи», заполучив целых две секунды Костиного внимания. А потом он снова переключился на Савичеву и Крюкову.
Я с досады прихлопнула весь стакан с Каберне, заела вязкую терпкость салатиком, и, знаете, почувствовала себя немного лучше.
Вскоре присоединилась и Надюша, ей достались противоположный угол, очередная «штрафная» и просьба толкнуть тост. Она решительно мотнула головой — это относилось к тосту. Ну а вино намахнула очень даже охотно.
7
Вечеринка катилась по привычному маршруту: сначала общие культурные разговоры, затем — между стихийными парами.
Мне в собеседники досталась Дашка Лагутина. Просто она сидела рядом. Но я бы с удовольствием махнулась с Савичевой или Крюковой, облепивших Костю с обеих сторон. Я ещё не поняла пока, какая из них Косте понравилась больше. Они обе с ним флиртовали, и он обеим отвечал взаимностью.
Позже, когда начались танцы, Ирка утянула меня на кухню.
— Ну что ты сидишь и ничего не делаешь? Тебе выпала такая возможность, а ты ничего не делаешь! — негодовала Ирка.
— А что я должна делать? — я искренне её не понимала. — Я общаюсь с Лагутиной.
Ирка театрально закатила глаза.
— Так ты хочешь замутить с Костиком или с Лагутиной?
— С Костиком.
— Так действуй!
— В смысле?
— Да хотя бы разговор с ним начни. Спроси что-нибудь. Не по учёбе только! Что-нибудь житейское, а лучше слегка интимное. С каким-нибудь намёком… То есть начни с житейского и постепенно перейди на намёки. Чтоб ненавязчиво его завести, поняла? А то я уж и так, и сяк пытаюсь обратить его внимание на тебя, а ты… На вот, бахни для смелости.
Она сняла с сушилки кружку и плеснула вина из стратегических запасов.
Но когда мы вернулись в комнату, Костик танцевал с Савичевой, а Иркин Антон — с Лагутиной.
Я приуныла, а Шишкина, недолго думая, подскочила к ноутбуку и выключила музыку. Обе парочки распались. В кои-то веки её беспардонность пришлась мне по душе.
— Скучно, — заявила Ирка. — Давайте лучше во что-нибудь сыграем?
— В «Бутылочку»? — хихикнула Савичева.
— В карты на раздевание, — предложил Костик.
— Может, в «Мафию»?
— Не! Давайте в «Правду или действие»!
— Да нет! В карты! На раздевание! — настаивал Костя.
— Голых баб, что ли, не видел? — хмыкнула Лагутина.
— Присутствующих — не видел, — подмигнул ей Костя.
Я даже не ожидала, что затею с игрой все поддержат. Взрослые же люди, хоть и не трезвые. А тут ещё и предложений накидали, и спорят, во что играть. Или, может, это я такая скучная от расстройства из-за Костика?
Ирка, на правах именинницы, выбрала «Правду или действие». Она же и начала. И сразу с места в карьер:
— Антон, правда или действие?
— Правда, — смущённо улыбнулся Антон.
— Оу! — развеселилась Ирка. — Сейчас-то мы про тебя всё и узнаем. Ну-ка скажи… эммм… кто та счастливица, в которую ты влюблён?
Антон густо покраснел.
— Врать нельзя и утаивать тоже! — предупредила она.
— Ну… — замялся Антон. — Вы её не знаете. Это Оля, она из театрального училища.
Улыбка ещё оставалась на её лице, как приклеенная, но глаза заметно потухли.
Бедная Ирка! На неё смотреть без жалости было невозможно, хоть она и вовсю крепилась, молодец. Даже отпустила какую-то шуточку, но все её движения стали какие-то суетливые, а смех неестественный.
Мне тоже, конечно, было совсем невесело, но я насчёт Костика больших иллюзий не питала, так что моя боль хроническая. Нудная и тупая. Я уж к ней давно привыкла. А Ирка… я даже представить боюсь, какой нас с Надюшей ждёт концерт, когда все разойдутся…
8
Однако игра на этом не прекратилась. К сожалению…
Следующей выбрала «действие» Савичева.
— Загадай ей раздеться! Под музычку! — подсказал Костик.
Савичева кокетливо шлёпнула его по плечу.
Но Антон придумал для неё станцевать канкан. Савичева поломалась, поумоляла дать ей другое задание, но делать нечего — пришлось выплясывать.
Они оба — и Антон, и Костя — ещё и подхлёстывали: «Резвее! Выше ноги! А то это не похоже на канкан…».
Хохотали все мы до слёз. Ну, честно говоря, сдержать смех было совершенно невозможно, хотя я бы умерла, окажись на её месте. Они ещё и на телефоны этот перформанс снимали.
Савичева тоже в долгу не осталась. Отдышавшись, загадала Костику раздеться под музыку, даже песню назначила конкретную — «Stop» Сэм Браун. Но Костик упираться и не стал. Скинул с себя в два счёта всё, кроме трусов и носков.
На стриптиз это мало походило, Сэм Браун даже до первого припева не допела, а он уже довольный плюхнулся на диван. И ничуть он не стеснялся при этом. Стеснялась за него я — сидела, краснела, боясь взглянуть в его сторону и случайно увидеть лишнее.
Когда подошла моя очередь, я на секунду замешкалась, какое из зол выбрать. Потому что спрашивать старались такое, что от одних вопросов становилось стыдно. Ну и «действия» тоже задавали зверские. Канкан Савичевой оказался ещё цветочками.
В общем, выбрала я «правду», уповая на совесть Крюковой, которая вечно у меня сдувала все конспекты. Но пьяная Крюкова забыла всё хорошее и, хихикнув, спросила:
— Говори правду, Элька: сколько у тебя было мужиков?
Я прямо почувствовала, как сначала побледнела, потом наоборот побагровела.
— Ну! Давай, колись! — торопила Крюкова.
Я метнула в неё злопамятный взгляд. Ну ладно же, пусть ещё подкатит за помощью.
— Нисколько, — вымолвила я, и посыпалось:
— Что?!
— Как? Ни одного?
— В двадцать один и ты ещё ни разу…?
— Нифига себе, ты — реликт!
— А что так? Больна? Религия не позволяет?
— А ты случаем не по девочкам? — поинтересовался почти голый Костя.
Я наконец посмотрела на него.
Под одеждой он оказался очень худым. И бледным. Но главное — худым. Острые плечи, выпирающие ключицы, тонкие руки, голубые вены под прозрачной кожей. Почему-то мне остро захотелось, чтобы он оделся.
— Что прицепились к человеку? — встряла Ирка. — У неё просто другие интересы.
Мне же она тихо бросила:
— Могла бы и соврать. Мы с Надюхой тебя не выдали бы.
Затем мы пошли по второму кругу.
Вообще-то я хотела тихо смыться в маленькую комнату и лечь спать — я реально устала, проторчав весь день у плиты. Но все сразу запротестовали, даже Костя. Но дрогнула я не из-за него, а из-за Надюши — та скроила жалостливое лицо и простонала:
— Эльчик, останься. Без тебя мне вообще будет плохо.
Если бы я только знала, чем всё это обернётся…