Обладает большой силой воли при выполнении задания. В трудной обстановке т. Гусева проявляет смелость и хладнокровие.
Достойна правительственной награды ордена «Красное Знамя».
«Красное Знамя» не дали, дали орден Красной Звезды. Не любили тогда награждать, и делали это с большой неохотой, поэтому полученные в первые два «проигрышных» года войны награды на фронте ценились очень высоко.
А вот другое представление: «<…> тов. Гусева участвовала во всех операциях, которые проводились отрядом в целом, и ходила на задания с отдельными группами.
Участвовала в операции по подрыву ж/д моста в районе станции Батагово.
Участвовала в разгроме ст. Тросна. Минировала и подрывала ж/д полотно.
В составе группы участвовала в операции на ЖД Брянск — Рославль. Группой был пущен под откос ж/д состав с живой силой противника в районе станции Ржаница».
Читая сухие строчки о доблестях, о подвигах, о славе, всегда следует держать в голове, что все это делали не супермены. Это были выжившие под предельным давлением — но совершенно обычные парни и девушки.
Вот маленький пример. Обычно в составе диверсионной группы были 8–10 парней и 2–3 девушки — их удобно использовать в качестве разведчиц. Однако Спрогис, экспериментируя, создал две полностью женские группы.
Кто же входил во вторую, куда попали почти все подружки студентки Маши Гусевой?
Лидия Новикова — студентка 2-го курса Менделеевского института.
Лия Кутакова — школьница 9-го класса.
Софья Пашуканис — учащаяся горного отделения техникума.
Екатерина Пожарская — лаборантка на кафедре Института инженеров транспорта.
Надежда Жеглова — делопроизводитель вагонного факультета того же института.
Елизавета Крылова — бухгалтер в Парке культуры и отдыха им. Горького.
Людмила Хотовицкая — закончила школу одновременно с началом войны, не работала.
19-летняя Маша Гусева — «Муся», как называли, считалась в отряде одной из самых взрослых. Девушка не только школу, а целых два курса института закончила, жила в Москве самостоятельно. Вот она, счастливая, в отряде (справа) зимой 42-го с подругой Клавой Щербаковой.
Да, наспех обученные штатские комсомольцы и комсомолки выполняли воинскую работу, которую сегодня поручают только опытным бойцам спецподразделений, но во всем остальном они продолжали оставаться мальчишками и девчонками в возрасте от 16 до 25 лет.
Они называли друг друга по прозвищам, пели, смеялись и болтали, сочинили себе девиз отряда:
Лучше смерть на поле,
Чем позор в неволе.
Лучше злая пуля,
Чем раба клеймо.
Вскоре у них даже проявилась своя поэтесса. Антонина Могилевская-Горькова стихи сочиняла пусть и не очень умело, но зато с душой.
Уже после окончания битвы за Москву, когда изрядно поредевший отряд диверсантов перебросили в брянские леса для усиления партизанских отрядов, она написала такое стихотворение, посвятив его Маше Гусевой:
Лес брянский, ночь черным-черна,
Кусты нас за ноги хватают.
Наш путь без края и конца,
Кишки пустые «марш играют».
Не чуешь рук, немеют ноги,
Мешок прилип к твоей спине…
Да, были тяжелы дороги
На проклятущей той войне.
Но рядом Муськино плечо,
А впереди шагает Клава
А Аня шепчет горячо:
— «Держись, недолго до привала.
Конины сварим, и Наташка
Тебе уделит мосолок,
И поровну на всех разделит
Ржаной заветный сухарёк».
Единый жар сердец горячих
Нас грел, а песня единила.
И отступала прочь усталость,
И тело наливалось силой.
Мария «Муся» Гусева воевала в диверсионном отряде почти 2 года. В начале 1943 года была демобилизована из армии. Незадолго до отъезда, в декабре 1942-го, сфотографировалась с Аней Лаптевой — "На долгую память", как написали на обратной стороне фото две юных девушки, ставшие спецами в одной из самых сложных профессий войны.
Муся-то демобилизовывалась, а вот Аня оставалась в армии и собиралась пойти на курсы радисток. Поэтому обе диверсантки прекрасно понимали, что не им решать, насколько долгой будет эта память.
Простившаяся с армией Мария вернулась в вольном статусе в неузнаваемую в военном обличье Москву, немного выдохнула, отпустив постоянное напряжение, которое струной звенело внутри эти два года. Отоспалась, осмотрелась…
И поехала на Калужскую улицу — восстанавливаться. Московский институт стали как раз вернулся из эвакуации. О войне и о том, что она пережила в эти 2 года, новым институтским подругам особо не рассказывала. Не из спеси, просто все было, как в песне Высоцкого: «Не то, чтобы не знаю — рассказывать нельзя». Вся деятельность диверсионного «хозяйства Спрогиса» очень долго была засекречена. Все выложенные здесь документы, те же представления к наградам, размещены в сети с уведомлением: «Рассекречено в соответствии с приказом Министра обороны РФ от 8 мая 2007 года N181».
В общем, все было нормально, учеба шла, но в конце 1944 года в «Комсомольской правде» вышла статья с названием «Письмо студентам», подписанная «Мария ГУСЕВА, студентка IV курса технологического факультета Института стали».
Вот что говорилось в редакционной вводке: «Мария Гусева — студентка Московского института стали. Война прервала ее занятия. 18 октября 1941 года она ушла по путевке Московского комсомола в партизанский отряд. Два года сражалась отважная девушка в рядах народных мстителей. Она воевала в одном отряде с Зоей Космодемьянской, награждена орденом и медалью. Раненная в бою, Мария была вынуждена покинуть отряд. Сейчас она продолжает учебу. Мария Гусева написала письмо в «Комсомольскую правду» о долге советских студентов перед Родиной. Ниже мы публикуем это письмо».
"Мы часто разговаривали о своих институтах во время долгих походов, после боев, в партизанской землянке, говорили об этом долго и нежно, как о самом дорогом.
В нашем партизанском отряде было много москвичей-студентов. Мы ушли на войну прямо из аудитории. Оставили недочитанными учебники и недописанными стихи. Нам очень хотелось учиться, но Родина сказала: «Вы нужны там, на поле битвы. Вы должны защитить свою Москву и право на учебу». Мы ушли и стали санитарами, солдатами, летчиками, партизанами, но мы твердо верили, что еще откроем свои зачетные книжки и снова будем волноваться перед экзаменами. Мы несли через все бои и невзгоды свою неизрасходованную жадность к знаниям, книге.
Я помню, как Николай Орлов — восемнадцатилетний партизан, московский рабочий — расспрашивал меня о моем институте и о профессии термиста. Он мог слушать вечера напролет рассказы Лиды Новиковой о химии, о химико-технологическом институте, студенткой которого она была до войны. Он восхищался вместе с Соней Пашуканис звучными латинскими стихами. У него была огромная тяга к знаниям, ко всему новому. Он часто говорил: «Я обязательно буду учиться», и дрался с немцами жестоко и дерзко. В последнем бою он стрелял до последнего патрона, отбивался раненым, его смерть обошлась немцам дорого. Над могилой Николая Орлова командир отряда Григорий Ильич сказал:
— Ты не успел доучиться, наш боевой друг. Но ты умер для того, чтобы в Москве могли учиться советские студенты».
Бывших разведчиков действительно не бывает — в своей статье Мария назвала только тех однополчан, кому упоминание фамилии уже не могло повредить.
Мертвых.
Один из лучших романов русской литературы о той войне не случайно называется «Живые и мертвые». Эти два слова были рефреном тех страшных лет. Не случайно про живых и мертвых писали, наверное, все участники той войны, чьим голосом она звучит в нашей памяти:
Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого б не жалели.
Мы пред нашим комбатом, как пред господом богом, чисты.
На живых порыжели от крови и глины шинели,
на могилах у мертвых расцвели голубые цветы.
(с) С. Гудзенко
Все три диверсанта, упомянутые Гусевой в статье, отдали жизнь за Родину. Более того — они погибли в один день и в одном бою.
О том, как это случилось, в статье не рассказывалось.
А зря.
Знакомьтесь — Николай Кириллович Орлов, место рождения — город Москва. В статье назван «восемнадцатилетним рабочим», но на самом деле ему было 16 лет, возраст уже в «Комсомолке» подправили. В воинских документах он 1925 года рождения (Муся — 1922-го), был самым младшим в отряде, за что девчонки ласково поддразнивали его «Орленком».
Новикова Лидия Васильевна, уроженка хутора Зыково под Саратовом. Студентка Менделеевки, будущий химик. Лиля, напротив, одна из самых взрослых в отряде, 1920 года, ей УЖЕ 22. Подпольная кличка — «Кнопка», из-за маленького роста. Один из лучших бойцов в отряде, не зря ее назначили заместителем командира второй девичьей группы. Две медали «За отвагу», представляли к «Красной Звезде» — но тоже не дали.
Софья Евгеньевна Пашуканис. Самая молодая в девичьей группе, 1924 года рождения. Учащаяся горного техникума.
Но если чуть копнуть биографию — открывается драма шекспировского масштаба.
Отец Сони — Евгений Брониславович Пашуканис, один из самых известных юристов Советского Союза, ведущий теоретик советского права, чьи труды переведены и признаны во всех странах. По сути, в довоенном СССР было две ведущих научных школы права, одну возглавлял Пашуканис, другую — Вышинский. Как писал в своих мемуарах министр иностранных дел Андрей Андреевич Громыко: «Я часто встречал правоведов, которые хорошо знали Пашуканиса и давали ему самую высокую оценку как ученому-юристу. Знал я его и лично. На протяжении ряда лет между ним и Прокурором СССР А. Я. Вышинским существовала самая настоящая вражда. Я редко встречал людей, которые высказывались бы одобрительно о взглядах Вышинского. Зато труды Пашуканиса оценивались высоко».